-- Нам нужны эти земли! -- крикнул Рус яростно. -- Руби!
Круши! Убивай!
-- Убивай! -- рыкнул Бугай страшнее разбуженного льва. --
Убивай всех!
-- Убивай начисто!
-- Жги! -- донесся голос Ерша, который больше всего на
свете любил жечь такие костры, чтобы пламя поднималось выше
самого высокого дерева.
Мечи и топоры заблистали, когда они ворвались на околицу.
Многие всадники с дикими криками на полном скаку метали в
соломенные крыши горящие факелы, дротики с пылающей паклей,
стрелы с зажженной паклей.
Пожары начались, когда первые дружинники проскочили весь
до конца. Люди выбегали в страхе, их рубили, топтали конями,
протыкали копьями. Тут же врывались в дома, там слышались
отчаянные крики, плач, звенело железо. Выбегали уже
окровавленные, с горящими глазами, бросались в соседние дома,
сараи, конюшни.
Промчался Ерш, хохоча, как Чернобог:
-- О, сладкий миг победы!!!
Рус успел увидеть, как он, убив двоих во дворе, ухватил
выбежавшую девчушку, заголил ей подол и нагнул над плетнем.
Всадники неслись как ревущие от восторга бесы. Крыши полыхали,
из окон на свободу рвалось ревущее красное пламя.
Мы сильнее всех, успел подумать Рус с восторгом. Его меч с
легкостью развалил надвое чужака: не выбегай навстречу так
ошалело. Мы сильнее, свирепее! Мы как хищные волки в стаде
глупых блеющих овец. И теперь это все наше... Не было войны,
которая велась бы не для грабежа. Не было на свете войска,
которое не избивало бы безоружных. Победитель всегда обыскивает
карманы побежденного, снимает одежду и сапоги!
Он огляделся, не выпуская меч из длани. Скифы уже словно
бы отупели от обилия пролитой крови, забрызганные красным.
Поскальзываются на размокшей от крови земле, красно-коричневая
жижа хлюпает под ногами, запах крови и внутренностей забивает
даже запах гари. Многие держат мечи в руках: иззубренные и
выщербленные, даже погнутые, уже не входят в ножны, редкий
шолом остался без вмятин, на панцирях болтаются полуоторванные
железные бляхи.
По селу еще метались самые ненасытные: добивали раненых,
шарили в карманах и за пазухами, снимали сапоги с убитых. Рус
привстал на стременах, огляделся:
-- Сова, Бугай!.. Сколько убитых?
Бугай отмахнулся, проскакал дальше, а Сова крикнул издали:
-- Да кто ж их считал?
-- Я говорю о наших!
Сова заорал счастливо:
-- Ни одного!
Рус ощутил, как радостно екнуло в груди.
-- Быть не может. Как же так?
-- Не знаю. Даже раненых вроде бы нет. Разве что Комар
провалился в погреб, пару ребер сломал. А так все веселы, как
волки в стаде овец!
От горячей крови, что хлестала из широких ран, над весью
поднялся легкий туман. Трупы лежали на улице, на порогах
горящих домов, повисли на перелазах. Иные застыли с торчащими к
небу руками, а в резне перед домом войта, или как он тут у них
зовется, было убито народу столько, что высился пологий холм,
что еще кое-где вздрагивал, пробовал шевелиться, из глубин
доносился хрип. Рус со свирепой радостью увидел, как снизу
истекают красные ручьи, а сам холм оседает, сплющивается, как
куча грязного снега под лучами солнца.
Рус остался на другом конце села, с великим облегчением
оглянулся на пылающие дома. Там уже не метались чужие. Изредка
на полном скаку проскакивал всадник, но все дружинники уже
собрались вокруг Руса на окраине. Сова приложил ладонь
козырьком к глазам, озирал дали:
-- На севере, чуть к востоку, еще весь... А поля-то какие!
И стадо, гляди-ка, уже гонят на луг... Что велишь, княже?
Рус перевел дух, стараясь делать это незаметно, чтобы не
видели, как он волнуется и трусит своего первого боя в роли
вождя, князя, предводителя воинской дружины. Выпрямился,
вытянул руку с мечом. Голос прогремел звонко и страшно для него
самого:
-- И ту весь предать огню! Не останавливаться! Чем больше
успеем застигнуть врасплох, тем выше будет победа!
Внезапно раздался сильный голос Баюна. Он орал веселое, но
героическое, и Рус ощутил, как сердце застучало сильнее, а
кровь, и без того горячая, почти вскипела, как в котле над
жарким огнем. Эту песнь он не слыхал раньше, Баюн умеет
складывать быстро, а сейчас Рус видел, как выпрямились в седлах
воины, как на лицах появились хищные волчьи оскалы, а гордость
в глазах разгорелась как пламя.
-- Не останавливаться! -- крикнул Рус уже в спины. -- Буде
за той еще одна весь, и ее предать огню и мечу!
Повозки, не дожидаясь слова от князя, двинулись в
захваченную весь. Волы хрипло и тоскливо ревели, когда копыта
ступали на еще горячие угли, потряхивали головами, сбрасывая
горячие лохмотья пепла.
Еще слышались душераздирающие крики. Уцелевших вытаскивали
из подполов, били, требовали указать золото, спрятанные
ценности. Молодых женщин тут же гвалтовали.
Рус повернул коня, убедившись, что сопротивление сломлено
всюду. В головной повозке Ис встретила его встревоженным
взглядом, полном любви и ласки. Ее нежные руки потянулись, и
Рус наклонился с коня, чтобы ее трепетные пальцы коснулись его
щеки.
-- Береги себя, -- шепнула она.
-- Я уцелею, -- ответил он, смеясь. -- Хотя бы для того,
чтобы снова ощутить вкус твоих спелых губ.
Она слегка покраснела, но глаза ее смеялись.
-- Все равно берегись. Иногда даже женщины могут ударить
ножом.
-- Для этого к ним надо подойти слишком близко, -- ответил
он весело. Посмотрел в ее ясное лицо, полное любви и
преданности, сказал внезапно: -- Ты не поверишь... но я просто
не представляю, чтобы я подошел к другой женщине.
Ее высоко вскинутые брови взлетели еще выше.
-- Врешь.
-- Ис, мне достаточно тебя одной. Я люблю тебя.
-- Скажи это еще, -- потребовала она.
-- Ис, я люблю тебя!
-- Еще!
-- Ах ты ж ненасытная...
В их сторону подуло жирным черным дымом, совсем близко
раздавались дикие крики. Двое мужчин вытащили из ямы, накрытой
корзиной, девчушку, сорвали с нее одежду. Один тут же ухватил
ее за волосы, другой с гоготом срывал остатки одежды, но Рус
видел только вспыхнувшие счастьем глаза Ис. Он знал, что они
прекрасны, но не думал даже, что ее лицо может так
преобразиться.
-- Я люблю тебя, -- ответила она счастливо. -- О, как я
тебя люблю, чудовище!
Он наклонился, ехал рядом с повозкой, поцеловал ее. Она
тихонько шепнула:
-- Я так ждала, чтобы ты это сказал! Но не думала, что
скажешь. Вы, скифы, почему-то боитесь таких слов.
-- Ис, я люблю тебя.
-- Я люблю тебя, мой витязь... А теперь езжай, ибо ты --
вождь. Мне жаль отпускать тебя, но ведь я жена вождя? Как это у
вас звучит: князя! Тебя ждут.
На захваченные поля сразу же пригнали стада своих тощих
коров, выпрягли и пустили пастись волов, похожих на скелеты. На
лугах с обильной травой бродили брошенные стада, и скифы
поспешно ловили оставленных коней, загоняли в загоны коров,
овец, коз, сразу били домашних гусей и кур, дивясь изобилию и
богатству здешнего простого люда.
Если последние дни степь радовала непривычным изобилием,
то здесь скифы ошалели от богатства. Там забивали туров,
косуль, диких коней, а здесь даже облаву не надобно: бери
голыми руками.
А Корнило сразу сообщил радостно, что здешние яблоки,
груши, сливы -- все крупнее, чем в их родном краю. Хотя здесь
север, но, видать, руки здешних выросли на нужном месте, а
головы не только для длинных волос. Да и хлебные зерна заметно
крупнее и полновеснее. Судя по уцелевшим стеблям, каждый колос
почти вдвое длиннее, чем в землях царя Пана, а зерна крупнее и
тяжелее!
Четвертая захваченная весь была расположена двумя кругами,
а в середке оставалось пустое утоптанное место. И дома,
выходившие окнами на этот майдан, выглядели самыми добротными.
Когда Рус прискакал от Ис, радостный и окрыленный, туда уже
согнали толпу захваченных мужчин.
Треть была в крови, шатались. Другие поддерживали,
помогали перевязывать тряпками. Скифы держались в трех шагах,
выставив копья. У двоих острия были обагрены красным.
Корнило стоял перед пленниками, что-то говорил,
жестикулировал. Услышав конский топот, живо обернулся:
-- А, княже... Ни хрена не разумеют. Уже на всех языках
говорил. Тупые как валенки. Дикий народ!
Рус соскочил на землю. Буська подхватил повод, увел коня.
Рус внимательно рассматривал захваченных. Все мужчины на голову
ниже, намного легче, тонкокостные, со слабыми руками. У скифов
даже подростки крупнее.
С растущим презрением бросил:
-- Они нам не противники. Ежели там и дальше будут такие
же веси, мы пройдем через них, как тур проходит сквозь паутину.
-- А если их как муравьев? -- хмыкнул волхв. -- Все-таки
трое у нас ранены.
-- Сильно?
Корнило растянул рот в широкой улыбке:
-- Царапины. А один вовсе ногу сломал, когда в подпол
устремился чересчур спешно.
-- Опять? Что у них за подполы!
Пленники прислушивались, внезапно один произнес несколько
слов, которые показались Русу странно знакомыми. Он
встрепенулся, поманил ближе:
-- А ну-ка, что речешь?
Пленник заговорил медленнее, и Рус начал улавливать смысл,
который то проскальзывал, как зверь в чаще, то снова ускользал
за деревьями:
-- ... мы... люди... земля... издавна никто... зачем
напали...
Дальше смысл исчез вовсе, потому что человек начал
торопиться, слова полились быстрее и взволнованнее, а на
повязке выступили свежие пятна крови.
Рус отмахнулся:
-- Зачем напали?.. Да потому что встретили. А вы б не
напали? Дикий народ. Тебя как зовут?
Человек понял, ткнул себя в грудь пальцем:
-- Нахим.
-- Нахим? -- переспросил Рус. Когда пленник кивнул,
удивился. -- Ну и придумали имечко. Видать, батя на тебя
здорово осерчал! Так ты Нахим, а я -- Рус, князь скифов.
Человек, назвавшийся Нахимом, смотрел исподлобья, потом
медленно и внятно сказал несколько слов словно бы на языке
скифов, но каком-то странном, будто их говорил сам Скиф, а то и
деды Скифа, всмотрелся в лица победителей, спросил тихо, еще не
веря себе:
-- А так разумеете?..
-- Да! -- воскликнул Рус бодро. -- Это почти наш язык.
Нахим несколько мгновений стоял дрожа как лист на ветру.
На лице был ужас, словно бы вместо скифов внезапно увидел
что-то намного ужаснее. Повязка на голове уже намокла от крови.
Губы дрожали, голос прерывался:
-- Тогда вы... Гог и Магог, о которых сказано в наших
священных книгах...
Рус видел, как при слове "Гог и Магог" заволновались
пленники, сгрудились в кучу, хотя их не тыкали копьями. Все
смотрели выпученными глазами, вздрагивали, на лицах было больше
чем просто страх смерти. Озадаченный Рус возразил на всякий
случай:
-- Да скифы мы!
-- Скифы?.. -- переспросил Нахим бледным голосом, в глазах
вспыхнула надежда, но тут же погасла. -- С жадными и дикими
очами... Но в ваших лицах больше ярости, чем жадности. Значит,
вы Гог и Магог!
Рус беспечно пожал плечами. Смех его был веселый,
грохочущий как гром:
-- Пусть Гог и Магог. Какая разница?
Нахим, смертельно-бледный, смотрел на него с невыразимым
ужасом. Его соратники застыли как деревянные изваяния. Лица уже
стали цвета молодой липы, с которой сняли кору. В глазах было
отчаяние, а губы посинели, как у мертвецов. Нахим прошептал,
как замерзающий в лютую стужу:
-- Для нас, иудеев, это разница между жизнью и смертью.
Глава 20
Не останавливаясь, с наскока захватили еще несколько
