и тоскующе, запоминали лица братьев, а за спинами нарастал
конский топот, рев скота, голоса. Полог с треском распахнулся.
Верхом на диковатом коне, что не желал оставаться на месте,
сидел рослый воин. Он всмотрелся в темноту, крикнул отрывистым
голосом:
-- Чех, все собраны! Веди.
Видно было, как подбежали отроки в поводу с белым
оседланным конем. Чех вздохнул, хлопнул братьев по плечам.
Отстранился, через мгновение был уже в седле своего жеребца.
Конь пошел в галоп, Чех крикнул, и подводы пришли в движение.
Конники поскакали вперед.
Подводы уходили долго, на кострах успели вскипятить котлы
и приготовить мясную похлебку. Конного заслона сзади не было,
отметил Рус. Чех не тратит усилий зря, зная, что позади
остались братья.
Лех обнял Руса:
-- Пора. Прости... Увидимся в вирии!
Ему подвели его огненно-красного коня, попона тоже
отливала багровым. Лех вскочил с разбега, дико гикнул, конь
понесся к группе ожидавших его всадников.
Рядом с Русом встали Бугай, Сова, Моряна. Бугай проронил
медленно:
-- С Чехом ушло больше половины... Поглядим, сколько уйдет
с Лехом.
Рус тупо смотрел на людской поток. В сердце была такая
горечь, что в глазах потемнело. Плеча коснулись трепетные
пальцы. Он повернул голову. Ис смотрела с любовью и таким
сочувствием, что он устрашился: может расплакаться при всех.
-- Я не могу зреть...-- сказал он задушенным голосом. --
Когда уйдут, кликните.
Он ввалился в свой шатер, только он остался цел и недвижим
во всеобщем хаосе, упал на ложе. В углу на шкуре, куда Ерш
поставил ему бурдюк с вином, сейчас было пусто. Сквозь тонкое
полотно стен со всех сторон доносились подобно шуму прибоя
голоса людей, рев скота, скрип телег, щелканье бичей, выкрики.
Все сливалось в ровный однообразный шум.
Очень нескоро шум начал редеть, отдаляться, стихать. Рус
заставил себя встать, на подгибающихся ногах подошел к выходу,
откинул полог.
Из груди сам по себе вырвался звериный вопль ужаса:
-- Это все, что остались?
Степь была голой и мертвой. На месте походного стана
зловеще чернели выжженные круги земли. Легкий ветерок вздымал
серый пепел, шевелил золу. Сперва в ужасе почудилось, что он
остался единственным живым человеком. Даже Ис не видно, только
пустое поле с черными пятнами, серый пепел, обломки повозок,
брошенные разбитые горшки, посуда, сломанные копья. Два
исхудалых пса с рычанием дерутся за кость с остатками мяса.
Он замычал от боли, судорога свела внутренности. В сердце
словно кто вонзил нож, а в голове быстро и часто забились
жилки. Он чувствовал, что вот-вот умрет от ядовитой горечи и
одиночества. Ноги деревянно несли вокруг шатра, отыскивая свой
костер...
На прежнем месте остались только Ис и Заринка. Остальные
исчезли, растворившись у костров, возле которых сидели люди.
Все сутулились, молчали, тупо смотрели либо в костер, либо
поглядывали в сторону его шатра. Вдали темнели повозки, еще
дальше всадники загоняли коней в табун.
С грохотом примчался на серой кобыле Сова. Его плечи
обвисали, как будто две глыбы тянули вниз и в разные стороны.
Лицо было угрюмым.
-- Рус! -- крикнул он рассерженно. -- С Лехом ушли две
трети. Две трети тех, что оставались от Чеха.
Ис и Заринка подошли к Русу, встали по бокам, трогая за
руки. Рус прошептал:
-- Спасибо...
-- За что? -- удивился Сова.
-- Твои люди остались почти все. Или даже все.
Сова выпрямился, в голосе сквозь горечь прорезалась нотка
гордости:
-- Теперь это твои люди.
-- Спасибо, -- прошептал Рус снова. В глазах защипало.
Сова буркнул предостерегающе:
-- А вот со "спасибо" не спеши.
Он повернул коня, копыта прогрохотали совсем рядом. На
Руса упал ком земли, выброшенный копытом. Рус уловил угрожающую
нотку в голосе бывшего воеводы, но не понял затаенного смысла,
тут же забыл, ибо Ис и Заринка прижались с обеих сторон крепче,
дышали часто, сочувствующе.
Даже отсюда Рус видел, как у каждого человека у костра
опущены плечи.
-- Чех мог бы отделить мне людей больше, -- прошептал он в
тоске.
Вздрогнул, ощутив на плече легкую руку. Ис смотрела с
глубоким состраданием.
-- Нет, -- сказала она тихо.
-- Что "нет"?
-- Он не мог этого сделать.
-- Почему?
-- Важна свобода выбора, -- сказала она еще тише. -- Он
чувствовал это. А тебе и не нужно много людей. Мы двигаемся по
земле, где не ступала нога человека. От зверей отобьемся, а на
хорошей земле... потомства может быть как песка на берегу моря,
как звезд на небе, как капель в реках... Так ведь бывало... по
крайней мере у моего народа.
Он поник головой:
-- Волхвы говорят, у нас тоже. Но страшно мне!
-- Крепись, -- повторила она. -- Взгляни, кто остался с
тобой.
Рус всматривался в суровых немногословных людей. Остался
Бугай, родной дядя Чеха и Леха тоже, осталась Моряна-богатырка,
Шатун, Ерш, Плющ Железные Руки, к удивлению, заметил даже
сладкоголосого Баюна... Остались суровые воины, безусые юнцы,
отроки, но больше больных, увечных, стариков и детей: их братья
не пожелали взять, ссылаясь на суровую дорогу.
-- Это вызов, -- сказала она напряженно. -- Вызов всем,
кто остался.
-- Да, -- сказал он затравленно, -- но почему они все
смотрят на меня?
Он насторожился, а люди за его спиной взялись за ножи.
Виднелось пыльное облачко, затем донесся стук копыт. В молчании
ждали, когда всадник вынырнул из пыли, огромный и сгорбленный,
капюшон нахлобучен на глаза, охраняет от ядовитой пыли, видно
лишь широкий испещренный морщинами подбородок.
Всадник уже остановил коня, когда его узнал Баюн,
воскликнул восторженно:
-- Корнило! Ты же ушел с Чехом!
Корнило замедленно слез на землю, охнул, ухватился за
поясницу. Голос был мертвый от усталости:
-- Я проводил их малость. Передал травы Гойтосиру... Что
еще? Но поеду с вами.
Волхв выглядел изможденнее обычного. Баюн подхватил под
руки, держал, пока немолодой волхв переводил дух.
-- Я получил для них благословение пращуров, -- проскрипел
он. -- У них все пойдет.
Рус поинтересовался хмуро, еще не в силах ощутить радость:
-- Но почему здесь? Ты же сам сказал...
-- Что я сказал? -- раздраженно ответил Корнило. -- Я не
знаю, что выпало тебе. Боги не говорят. Тебе указан лишь путь.
А что на нем вершишь, все зависит от тебя.
Баюн просиял, похлопал волхва по сгорбленной спине. Лицо
певца сияло. Похоже, волхв сказал то, из-за чего остался он
сам.
Рус пролепетал:
-- Ты пришел, чтобы помочь?
Корнило покачал головой:
-- Чем я смогу? Вряд ли. Но я стар, мне скоро уходить к
предкам. Что ждет Леха и Чеха, уже знаю. Им выпала трудная, но
счастливая доля. Но что выпало тебе, я хочу узреть своими
очами.
Шатун сказал почти с отвращением:
-- Старый, а любопытный, как суслик!
-- Я волхв, -- ответил Корнило устало, -- а волхвы не
любопытные, а любомудрые. А мудрость приходит от новых знаний,
дурак.
Буська увел коня старого волхва, а сам Корнило прошелся,
разминая ноги, огляделся. Русу казалось, что Корнило что-то
замышляет, уж очень напряжен, зыркает по сторонам, будто ждет
удара.
Внезапно он поднял колотушку, с силой ударил в било. Гулко
загремело над опустевшим станом, где уже не звучали песни,
земля не вздрагивала от топота плясунов. Корнило прислушался с
удовлетворением. Рус не успел рта раскрыть, как старый волхв
принялся колотить часто, неистово.
Во всему стану поднимались люди, головы поворачивались в
сторону грохота. Корнило продолжал созывать народ, и вот уже к
нему потянулись стар и мал, женщины, дети, а также дюжие
мужчины, воины, богатыри, дружинники.
-- Люди! -- вскричал Корнило. -- У меня есть что сказать
вам!
Рядом с Русом встали Бугай, Сова, Моряна, сзади подходили
все новые и новые. Они слышали их тяжелое дыхание, словно люди
взбирались на гору.
-- Люди, -- повторил Корнило, голос звучал со злостью и
горечью, -- нам оставили худший скот, нам достались разбитые
телеги, что не могут тащить даже свои короба... Ушли все
лекари, кузнецы, лучшие табунщики. В одном только мы не
уступаем... а может быть, даже превосходим!
На него смотрели измученно, но в лицах жила угрюмая сила.
Глаза смотрели прямо.
Бугай бухнул, будто тяжелая волна ударила в крутой берег:
-- Я это чую... но ты одень в слова.
-- Превосходим, -- повторил Корнило громче, с
неистовством. -- Нашу доблесть не увести на самых лучших
повозках! Наша честь не вывалялась в грязи. Я не хулю ушедших
-- там наши братья. Но все ли ушли по зову сердца? Или кто-то
просто примкнул к сильным?.. А здесь уж точно остались те, кого
вели честь и верность!
Ерш первым вскрикнул:
-- Слава!
-- Слава! -- поддержали голоса.
-- Слава Русу!
-- Не сгинем!
-- Не посрамим...
Рус ощутил, как задрожал подбородок. Глаза защипало, он
испугался, что заплачет, вскинул голову, а подбородок гордо и
даже надменно выпятился. Кто-то хлопнул по плечу, потом
раздался мощный глас Бугая. Огромные ладони сжали плечи Руса, и
он вдруг ткнулся могучему дяде в грудь. Слезы хлынули потоком.
Он трясся от рыданий, было стыдно, и в то же время чувствовал
несказанное облегчение.
Повернулся, услышав странные звуки. В глазах расплывалось,
увидел мокрые лица, и потрясенно понял, что это не из-за его
слез. Люди плачут, мужчины не скрывают слез, они гордо
улыбаются, мокрые дорожки блестят на смеющихся лицах.
-- У нас кровь богов, -- прошептал Рус. -- У нас сердца
богов... Так что же нам еще?
Голос его рос, последние слова выкрикнул во всю мощь. В
ответ прогремел крик могучий и яростный. Над головами выросли
сжатые кулаки. Худые лица осветились, глаза горели восторгом.
Высоко в небе пророкотало довольно. В синеве быстро таяло
странное крохотное облачко.
Бугай, настолько огромный, что ему не пришлось влезать на
телегу, чтобы его видели все, воздел над головами огромные
длани, проревел могуче:
-- У нас не остатки!..
А Моряна, могучая воительница, подняла руку, все на миг
притихли, и она сказала ясным сильным голосом:
-- Мы должны дать новый народ, народ богатырей! Посему я
снимаю обет безбрачия... и по пришествии на новые земли
обязуюсь... рожать!
Крик восторга пронесся над толпой. Рус видел, что взгляды
с Моряны перебегают на него, на Бугая, уже прикидывают, чье
семя понесет Моряна, от кого дети пойдут здоровее, могучее,
смышленее, кто-то вопил радостно, но уже пошел ликующий смех,
за спинами костры взметнулись ярче, задудели в трембиты, громко
и исступленно стучали бубны, заглушая крики.
Когда Рус соскочил с телеги, подбежала Ис, прижалась
счастливо. От ее трепещущего тела, тонкого и слабого, в его
плоть, руки, ноги влилась странная мощь. Захотелось подпрыгнуть
и взмахнуть руками -- а вдруг полетит?
Бугай и Моряна хлопали его по плечам, спине, он содрогался
от могучих шлепков. Но когда подошел Корнило, Рус с осуждением
покачал головой. Только Корнило услышал его совсем тихий шепот:
-- Я люблю братьев!
-- А что, я желаю зла? -- вскинулся Корнило. -- Но людей
надо разжечь! Конечно, это не воля Чеха или Леха, это боги
решили разделить нас на три части. Какая-то да уцелеет! Даже
если Коломырда сумеет послать сильную погоню, что маловероятно,
то и тогда погибнет только треть... Ведь никто из нас не
признается, что здесь не все, что где-то есть еще беглецы. Нет,
