амбары, клети для скота, крытые тока для обмолота хлеба. Даже
колодцы прикрыты навесами на крепких столбах: невиданное дело,
говорит о богатстве и зажиточности.
Далеко за последними крышами тянулись распаханные огороды.
Похоже, их готовили уже на зиму, и при напоминании о зиме
сердце Руса болезненно дернулось.
Буська прошептал рядышком:
-- Я могу как мышь по краешку! Погляжу, что за этой весью.
Рус посмотрел на солнце:
-- Поздно.
-- Я быстро!
-- Не успеешь. А возвращаться в потемках -- попадешь в
чужие руки.
-- Я могу схорониться до утра.
Рус покачал головой:
-- Утром здесь будет вся дружина. К тому времени мы уже
должны знать, что делать.
Он окинул долгим взглядом роскошную и богатую долину.
Справа бросает петли речка, вдоль которой шли, видны лодки,
плоты. Роскошный луг, дубовая роща, а по ту сторону веси -- еще
одна. Так что леса вдоволь, как и раздолье для скота...
Затаившись, он настороженно, как зверь, осматривал широкую
долину. От нее веяло таким миром и покоем, что защемило сердце.
Деревья гнутся от плодов, орехи над его головой крупнее
желудей, а желуди здесь как яблоки. Трава сочная, душистая, от
такой кони быстро набирают силу, даже старые резвятся, как
жеребята.
Над ухом прожужжала тяжело нагруженная пчела. Он проводил
ее непонимающим взглядом. Пчела летит из лесу по направлению к
домам. Как будто рой диких пчел нашел дупло где-то в селе, где
живут люди!
Буська тоже проводил пчелу вытаращенными глазами:
-- Там их не видят, что ли?
-- Может, у них пчелы живут прямо во дворах, -- сказал Рус
язвительно, но шутка не получилась. -- А люди столь слабы, что
боятся их тронуть.
Буська скривился:
-- Пчел не удавить -- меда не есть!
Ползком, ни одна былинка не шелохнется, они отползли в
заросли, где кони торопливо обдирали кусты. Эта весь, как понял
Рус с мрачной решимостью, лежит на их пути, запирая проход
между рекой и лесом!
Когда возвращался, его так шатало от горя, что едва не
падал с коня. Уже уверился, что все эти необъятные земли
принадлежат ему и его потомству, коего должно быть как песка
морского, как росы на траве, как звезд на чистом небе!
Перед рощей его встретили Бугай и Моряна. Бугай громыхнул:
-- Беда?
-- Чужаки, -- ответил Рус. Он чувствовал, как в душе
сквозь горечь поднимается злоба, а затем приходит холодная
ярость. Кто они, посмевшие остановить скифов на дороге к
счастью? Не важно, они должны умереть. -- Кто-то сюда забрался
раньше нас!
-- Они умрут, -- ответил Бугай просто, он хлопнул себя по
бедру, где висел короткий меч-акинак. -- Грады?
-- Пока только малая весь. Земледельцы.
Моряна повела дланью в сторону деревьев:
-- Сова что-то учуял. От твоего имени велел перенести стан
за деревья. Никто не узрит. А повозки остановил еще раньше.
-- Добро, -- кивнул Рус. -- Сова взыграет... Наконец-то
пришло время мечей и топоров!
Бугай прорычал с недоумением:
-- И что ты такой черный, будто из-под земли? Не будет
воинской славы? Наши внуки добудут, когда пойдут на внуков
Коломырды. Когда ворвутся в их земли, разнесут города, вырубят
сады, знатных дочерей обрюхатят, а то и продадут в дальние
страны!.. Сейчас же нам нужны просто эти земли. А местных
пустим под нож, как скот. Пусть и без славы.
Буська вклинился, заверещал быстро и счастливо, как белка,
обнаружившая в дупле груду орехов:
-- Они мелкие, как козы!.. Самые рослые не выше меня,
оружия не носят вовсе! Они вдвоем одно ведро воды поднимают!
Рус гневливо повел бровью. Буська исчез, будто смахнули
веником. Моряна громыхнула так же мощно, как и Бугай, но в
голосе было сомнение:
-- Их много, князь?
-- Немало, -- ответил Рус.
-- Но все же, -- допытывалась она. -- сможем перебить?
-- Думаю... сможем.
Она широко распахнула глаза. Рус ощутил на себе
недоумевающие взоры. Сам спохватился: что с ним? Разве не
достойнее взять мечом то, что можно было просто подобрать по
дороге?
Он тряхнул головой, и несвойственные сынам Скифа думы,
явно навеянные богами этих земель, растаяли.
-- Готовить оружие, -- велел он. В голосе звучала прежняя
мощь, он ощутил, как могучее тело наполняется силой. -- Пришло
время! Мы победим или умрем.
Вечером в шатре собрались те, кого теперь называли
боярами. Бугай, Моряна, Сова, Ерш, были приглашены даже Шатун и
Твердая Рука. Бугай предложил позвать и Баюна, Рус зло
воспротивился: нужны головы, а у певца только сердце и громкий
рот. Последним явился Корнило. В руке волхва была горящая ветка
можжевельника.
Рус вдохнул всей грудью прогорклый запах, отгоняющий
бесов, стиснул зубы. Да, он чувствовал, что после расставания с
братьями повзрослел, перестал улыбаться, стал злым и
подозрительным. Но сейчас, встретив новую преграду, не станет
ли вовсе стариком?
Я раньше погибну, пришла быстрая злая мысль.
Он поднялся, оглядел всех из-под насупленных бровей. На
сердце было холодно. Когда заговорил, слова двигал тяжело,
словно раздвигал скалы:
-- Мы не можем их обойти. Они запирают вход в зеленую
страну. Путь только через их укрепления, через их трупы,
горящие дома!.. И тогда эта зеленая долина, вся эта страна,
будет наша.
В тишине кашлянул Корнило:
-- Рус... а если вернуться? Всего неделю пути, а потом
можно пойти по следам Чеха или Леха. Мы не можем сейчас
сражаться. Наши руки не держат мечей, наши ноги не держат
тяжести наших тел. Нас заклюют даже воробьи. А за нашими
спинами -- женщины и дети! Что будет с ними?
-- Мы не можем сражаться, -- сказал Сова трезво, -- но нам
придется сражаться.
-- У нас нет сил, -- подтвердил Бугай, -- но мы будем
сражаться.
-- Мы не воины, -- бросил Твердая Рука, -- когда в
желудках по три дня не было еды... Но мы можем найти ее в
сараях и кладовых захваченной веси.
Рус с болью и горечью оглядел своих бояр, лучших и
сильнейших из своего нового народа:
-- Тогда умрем. Нам нет дороги ни назад, откуда нас
изгнали, ни по следам моих братьев. Да, они наверняка
протоптали дороги. Но тот народ, который ходит чужими тропами,
не заслуживает жизни. Боги уготовили нам тяжкое испытание. Да,
возможно, мы погибнем. Но племена и народы исчезают с лица
земли каждый день! Мы не будем первыми. Но ежели захватим эти
плодородные земли...
Он сел, уронил голову на скрещенные пальцы. А всегда
немногословный Шатун, на удивление, сказал самую длинную за
свою жизнь речь:
-- Князь забыл сказать, осень всегда коротка. Скоро
морозы. Возвращаться к развилке, а затем по следам братьев --
поздновато... Либо захватим теплые дома врагов, либо замерзнем
с первым же снегом.
* Часть вторая *
Глава 19
Костры жгли в глубоких ямах, дабы отсвет в ночи не был
замечен в весях. Огонь разводили малый, только бы разогреть
похлебку. Воздух к утру остыл, и когда на востоке посветлела
полоска рассвета, а потом там робко заалело, даже Рус ощутил,
что губы застыли то ли от долгого ожидания, то ли от холода.
-- Седлать коней, -- велел он сдавленным голосом.
Губы его дрожали, зубы выбивали дробь. Воины как тени
неслышно скользнули в разные стороны. Зажимая ноздри коням,
быстро вывели на опушку леса. Чернота еще лежала на земле, но
на светлеющем небе четко вырисовывались далекие крыши, верхушки
деревьев, навесы над колодцами. А присмотревшись, глаза
различали паутинки дорог и тропок, межу между грядками и
полями.
Из густой травы каркнул ворон. Ему ответил другой, хрипло
и злобно. Рус знал, что его люди в ночи прокрадутся по траве,
не колыхнув и былинку. Ползут как серые волки, а тем, дабы
укрыться, довольно низкой травы. Каждый сумеет схорониться в
кустарнике, где и заяц не найдет места, за камешком сольется с
землей так, будто утонет, среди камышей не найдешь и с
собаками...
Подошел Корнило. Старый волхв был бледен, но на лбу от
волнения выступили бисеринки пота.
-- Что скажешь, верховный волхв? -- спросил Рус. Он
впервые назвал так старого волхва, увидел, как воспаленные
глаза старика вспыхнули огнем, будто в тлеющий костер
подбросили новую охапку сухого хвороста.
Лицо Корнила заострилось, но не как у покойника, старый
волхв за последние дни помолодел, ожил. Даже голос из старчески
хриплого стал звонче, а повозку все чаще менял на верховую
лошадь.
-- Все это, -- он обвел рукой, -- наше по праву.
Его длань очертила земли до виднокрая, захватывая села,
ухоженные поля и далекие луга, на которых Рус вчера вечером
видел несметные стада. Рус ощутил, как распрямляется грудь,
зажатая словно новая бочка железными обручами. Сердце застучало
радостнее.
-- Боги за нас, -- прошептал он с облегчением. -- Что
глаголят?
-- Что народ, -- проговорил Корнило негромко, -- живущий в
неге и довольстве, заслуживает ярмо раба. И когда из пустынь
придет народ сильный и свирепый...
Рус прервал осторожно:
-- Мы даже не видели пустынь.
-- ...из пустынь, лесов или с дальних морей! -- прервал
Корнило строже. -- Сильные, но бедные народы, могучие духом,
сильные честью и жаждущие свежей крови врага. Им свыше дано
право брать те богатства, на которых сидят слабые и ленивые.
Сидят, но не могут защитить. Сейчас пришли мы. Наши боги за
нас, а местные не смеют вступиться за свой народец. У богов
тоже законы, кои преступить не вольны.
Рус обернулся. На молчаливый призыв подошли двое гигантов,
Бугай и Моряна, следом подошел озабоченный Сова. Встретившись
взглядом с Русом, кивнул успокаивающе. Рус сказал дрогнувшим
голосом:
-- Напомните всем, что нам нужны только земли. Все
остальное да предать мечу, будь это мужчина, женщина, дитя или
домашний скот.
-- А скот зачем? -- удивилась Моряна.
Рус огрызнулся:
-- Буде встанет поперек пути! Скот -- наживное. Но не
земли. Без крика! Как можно быстрее. Ни один не должен
схватиться за меч!
-- Сделаем, княже.
-- Ты, Сова, иди по правому краю. А ты, Бугай, не дай уйти
в лес.
-- Будь покоен, княже.
-- С вами будешь, -- огрызнулся Рус. -- До могилы
доведете.
-- Сам ты где?
-- Ударю в середку. Где-то ихний войт. Его надо взять
живым.
Бугай оскалил зубы:
-- Да подвесить над костром, чтобы заговорил охотнее...
Ох, люблю я жареное мясо!
-- Боги с нами, -- закончил Рус. -- Так кто же против нас?
Рука привычно потянулась за спину. Пальцы вместо теплой
рукояти палицы наткнулись на холодный металл. Он медленно
потащил меч через голову, палица -- оружие богатырей из
простого люда, а князю полагается благородное оружие. Острое
лезвие словно бы дотянулось до крохотных серых домиков, на
кончике блеснула искорка, пробежала по длинной полосе железа к
рукояти, исчезла на миг, пальцы Руса вздрогнули от укола
крохотной молнии. По телу прокатилась горячая волна. Сердце
начало стучать чаще и сильнее, нагнетая кровь в руки для
тяжелых ударов.
-- Боги подали знак, -- сказал он перехваченным от
волнения голосом, -- так не посрамим же!
Вдоль кустов пронесся птичий щебет. Из травы и просто из
земли, как призрачные серые волки, метнулись тени. Топот копыт
оставался в земле, всадники, словно ласточки в непогоду, летели
низко, стелясь над верхушками трав. Когда выметнулись на
дорогу, загрохотала земля, за каждым всадником потащился
пыльный след.
