как тут же стало известно на Руси, велел казнить попов, что шли с его
войском, напутствуя дружинников-христиан, добил раненых христиан своего
войска, сжег церкви в Доростоле и поклялся, что вернувшись в Киев, сделает
там то же самое. Именно этим он и подписал себе смертельный приговор!
Его злейшие враги сидят не в Царьграде, не в Степи, и даже не в
Саркеле, а... в Киеве. Эти враги тесной толпой окружали княгиню Ольгу,
после ее смерти сгрудились вокруг Ярополка. Эти их разгневанный князь
обещал истребить по возвращении, детей отдать в жертву богам, а церкви
сжечь! Их -- самых богатых и влиятельных, самых сильных и умелых, на чьих
плечах держится любое княжество, королевство!
Воевода Свенельд и уцелевшие христиане бежали от Святослава. Печенеги
их пропустили и даже помогли добраться до Киева, ибо с Русью не
враждовали, а были в союзе. Киевская верхушка в ужасе, что вот-вот явится
разъяренный князь-язычник со своим озверевшим от неудачи войском, сделала
все, чтобы князь не дошел до Киева. Это они, за неимением своего войска,
бросили на Святослава печенегов. Хан Куря всего лишь выполнил свои
обязанности союзника Киевской Руси!
Киевские князья всегда старались не выносить сор из избы. Когда
Святослав силой вырвал власть у матери, народу это преподнесли как
добровольное отречение престарелой княгини Ольги в пользу подросшего сына.
Сейчас же убийство великого князя вместе с его дружиной свернули на подлых
ромеев. Тем за дальностью отпираться трудно. Ромеи -- подлые, печенеги --
продажные и ненадежные, простой народ в это поверит охотно, а доводы
разума от него отскакивают, как от стенки горох. Простой люд
руководствуется не умом, а чувствами, как козы, коровы, волки или птахи.
Но я не волк и не овца, подумал он зло. Я сам из тех, кто за овечьей
шкурой прячет свои волчьи зубы!
До поры.
Не так велики расстояния меж городами славян, сколько недоступными те
города делают непроходимые леса да болота. Вся Европа -- сплошной и дикий
лес, а отвоеванные у него распаханные поля не больше листков клевера,
прилипших на спину гигантского тура.
К тому же каждую весну любые дороги в половодье размывает, на месте
тверди образовываются болота, приходится дороги мостить бревнами заново,
перебрасывать мостки... Намного проще посадить на ладьи рать и уйти в
морской набег на далекий Царьград, еще более далекую Севилью, чем дойти до
отказавшегося платить дань соседа, окопавшегося в лесной глуши!
Ярополк отписал грамоту осенью, но гонец прибыл в Новгород когда
мороз укрепил землю. По дороге он пересел с коня сперва на телегу, потом и
вовсе на сани. Морозы крепчали, а когда сани въехали в ворота Новгорода,
гонец лежал поверх вороха медвежьих шкур в тяжелой дохе на собачьем меху,
лихую тройку сменила пара крепких коней, запряженных необычно, переняли у
свеев или немцев, их в Новгороде полно, как гуси, ходят стаями, гогочут
по-своему, языка не понимают, только мычат и руками разводят, за что их и
прозвали немцами, хотя среди них тоже много своих языков и разных кровей.
Гонец отдыхать не стал, прямо заявился в княжий терем. Гридни
пытались остановить, но не могли: гонец проламывал дорогу грозным именем
великого князя. Владимир разъярился, Ярополк еще не был великим, задаст
трусливой страже... Выручил Звенько. Прикинулся тупым и нерасторопным,
чуть слюни не пустил, выказывая себя дурнем, задержал, а Владимир тем
временем выбрался через окно, пробежал, пригибаясь под окнами, на задний
двор, вывел коня и ускакал созывать бояр и знатных мужей.
На улице поймал еще своих дружинников, погнал искать Тавра, велел
привезти верховного волхва Новгорода, а также собрать и доставить в терем
старейшин купеческих кварталов.
Лишь к полудню он осторожно выехал на улочку, ведущую к терему.
Выглянул, ощутил себя чуть увереннее. Перед воротами уже с десяток
нарядных повозок, а со двора доносится ржание коней. Заметно суетится
челядь, голоса звучат громкие, возбужденные.
Гридень у ворот вытаращил глаза:
-- Княже!.. А мы думали... мы думали, ты в тереме!..
-- Индюк думал,-- буркнул Владимир,-- Так-то охраняете? Ладно,
сегодня я ночевал в другом месте. У одной из своих новых жен. Или не
своих, не упомню. Но с завтрашнего дня чтоб комар мимо не пролетел!
Гридень бросился отворять ворота, на ходу выкрикивал:
-- Княже!.. Там к тебе посол от великого князя!
-- От какого великого? -- спросил Владимир злобно.
Гридень ощутил, что ляпнул что-то не то, но не понял где допустил
промашку, заорал преданно:
-- Да от Ярополка, от кого ж исчо? Не от Мечислава же польского!
Сказывают, грамоту тебе привез!
-- Ладно,-- сказал Владимир, стиснув зубы. Что сердиться на дурака,
если все считают, что великокняжеский стол по праву принадлежит
Ярополку.-- А что за народ здесь? Почему понаехали?
Страж пожал плечами:
-- А хрен их знает. Видать, как-то дознались о приезде гонца. Вот и
набежали. Народ больно любопытный! И чо им не спится? А исчо бояре...
Владимир въехал во двор, потеснив стража конем. У коновязи два
десятка коней, во дворе три повозки: Кресана, Стойгнева и Годовита.
Кресана пропустили во двор из почтения к старости, Годовита на днях конь
выбросил прямо на угол колоды, а Стойгнева пропускали всегда, к нему у
Владимира было особое благоволение. Ближе к крыльцу Владимир узнал
статного жеребца Звенька и смирную, но резвую кобылу Тавра.
Отрок выбежал навстречу, ухватил коня за узду. Владимир неспешно
направился в терем. Добрыню бы сюда, подумал тоскливо. Как недостает
крепкого плеча могучего дяди! Но Добрыня неустанно объезжает рубежи земель
новгородских, крепит мир с окрестными племенами, кого-то склоняет на свою
сторону, кого-то примучивает...
В главной палате бояре и старейшины купцов стояли кучками,
переговаривались вполголоса, бросали острые взгляды по сторонам.
Чувствовалась близкая гроза.
Тавр от порога бросился навстречу. Лицо его было белым как мел:
-- Уже знаешь, что он хочет?
-- Знаю.
-- И что ответишь?
-- А ты бы сунул голову в петлю сам?
Тавр отступил, давая дорогу. Дыхание перехватило, когда переступил
порог в главную палату, а сердце забилось часто-часто, нагнетая тяжелую
кровь в голову и кулаки. Пальцы непроизвольно поползли к поясу, где висел
короткий меч.
На его княжеском столе, или троне, как именовали северные соседи,
сидел огромный... Варяжко! Он за эти годы, со дня той позорной для
Владимира драки, чудовищно раздался в плечах, грудь была широка, а
кольчуга из толстых булатных колец так плотно облегала налитое силой тело,
что казалась рыбьей чешуей. Поверх кольчуги были приклепаны широкие
булатные пластинки, широкий пояс был в сплошных железных бляхах. Варяжко и
раньше весил больше, чем двое мужиков, но в доспехе перетянул бы и троих.
В мертвом молчании все перестали двигаться, лишь глазами следили за
приближающимся князем. Владимир вышел на середину палаты. С огромным
усилием он заставил голос прозвучать ровно:
-- Кто ты, осмелившийся сесть на княжеский стол?
Варяжко оглядел его нагло с головы до ног. Ответил неспешно, с
рассчитанным оскорблением:
-- Где здесь княжеский стол?
Ему никто не ответил, а Владимир очень медленно опустил ладонь на
рукоять меча. Их взгляды скрестились, глаза Варяжко смеялись. Он тоже
положил огромную ладонь на свой меч, длинный и широкий. В глазах был
триумф, он знал свою мощь. И помнил, как однажды уже заставил этого сына
рабыни наесться грязи.
Тавр сказал что-то коротко, и, оттеснив бояр, из коридора ворвались
старшие дружинники. Опытные, вооруженные до зубов, они выставили копья и с
двух сторон молча пошли на Варяжко. Тот сразу посерьезнел. Никакая
чудовищная сила или умение не спасет от удара копьем между лопаток.
-- Стойте!..-- рявкнул он свирепо,-- На кого руку подняли? Я воевода
великого князя Ярополка!.. А в Новгороде отныне нет князя. Будет посадник,
как и всегда. И нет здесь, как бы кому-то ни хотелось... княжеского стола!
Дружинники остановились сами, без команды Тавра. Тот сам пребывал в
нерешительности, оглянулся на Владимира. Тот исподлобья смотрел на
Варяжко:
-- Потому-то ты как свинья и залез в отсутствие хозяина на его место?
Как бы его не назвать, хоть простой лавкой?
Среди бояр и гостей послышался сдержанный говор. По тону Варяжко
понял, что новгородец этот спор выиграл. А он просчитался, думая что
байстрюка презирают и в Новгороде, где уже немало родовитых бояр и вообще
знатных родов.
С неохотой он слез с трона:
-- Ладно, это шутка. Вот наказ великого князя: Владимиру отбыть в
Киев, там ему найдется работа. А терем и все здесь передать княжескому
посаднику... которым Ярополк назначил меня!
В молчании Владимир смотрел в смеющиеся глаза своего врага. Слышно
было, как во дворе фыркали кони, высоко в небе громко прокричала ворона. А
в палате было тихо как в могиле.
-- Найдет работу,-- повторил Владимир тихо, но в этой тиши услышали
все.-- Да, я покорился бы воле брата, если бы он объединил силы Руси,
повел бы на брань супротив врагов... Я стал бы у него тысяцким, сотником,
десятником... Даже пешим ратником пошел бы за Русь, за земли наши! Я с
гордостью шел бы под его знаменами, если бы он... шел дорогой отца!
Его слушали внимательно как свои, так и Варяжко. Юный князь
новгородский говорил взволнованно, чистым ясным голосом, глаза блестели, а
руки прижимал к сердцу.
-- Но... -- продолжил он другим голосом,-- брат мой проводит время в
прелюбодеяниях и разгулах. Он позорно замирился с печенегами, убившими
нашего отца, великого Святослава!.. Хуже того, он отдал им исконно русские
земли по Днепру, в самом сердце земли русской!.. Можно ли такое терпеть?
Но Ярополк не только терпит, но и принимает послов ромейских, что
натравили печенегов на войско отца нашего, что уплатили златом за убийство
князя Святослава!.. Он пьет и прелюбодействует, что приличествует только
рабу, попавшему на волю. Это недостойно князя. Потому я, признаю его
великим князем всей Руси... но не принимаю единственным князем!.
Звенько напрягся, пальцы стиснули рукоять меча. Владимир закончил:
-- Я не ищу брани с братом. Я буду исправно присылать ему дань, как
платил прежде великому князю Святославу. Буду давать ему людей в войско,
строить для него корабли, посылать для него обозы. Он -- великий князь
Руси, я -- малый князь Новгорода. На том и передай.
Звенько смотрел в упор. Глаза метали молнии:
-- Ты знаешь, что отныне ты, подлый раб, преступник и надлежишь
наказанию?
Среди бояр послышался грозный ропот. Посланец великого князя в
который раз оскорбляет их князя. А кем тогда считает их, вольных
новгородцев, если подлый раб у них князем?
-- Так и передай,-- повторил Владимир.-- А за то, что ты вел себя
недостойно послу, а как драчливый пес аль петух, то и честь тебе будет
оказана как петуху... В смолу его! А затем в пух и перья!
Варяжко выхватил меч. Он был так страшен, что к нему не осмелились
приблизиться. Выругавшись страшно, он бросился из палаты. Это была его
ошибка: предусмотрительный Тавр велел захватить веревки, одну успели
протянуть поперек. Варяжко зацепился, грохнулся с разбега всем громадным
телом. Терем содрогнулся от удара.
Тут же угостили обухом по голове, скрутили руки и ноги, потащили во
двор. Там, под гогот мужиков и смешки девок его раздели догола, щедро
вымазали горячей смолой, затем вываляли в перьях. Кипящая смола накрепко
