-- А тебя, Ярополк... оставляю вместо себя в этом стольном граде
Киеве. Блюди покон, чти богов, береги рубежи земли Русской.
Он прижал к груди Ярополка, расцеловал.
-- Спасибо, отец,-- сказал Ярополк прерывающимся голосом.-- Клянусь
всеми богами, я не посрамлю чести отцов. Я буду беречь землю Русскую до
твоего возвращения.
-- В помощь тебе бояре и знатные люди Киева,-- добавил Святослав.--
Слушай их советы, поступай разумно. Они битые жизнью люди, видали всякое.
Я выступаю в поход через неделю, так что уже завтра я объявлю боярам о
своем решении.
В горницу вошел Добрыня, остановился на пороге. Святослав, стоя к
нему спиной, сказал резко:
-- Что там еще?
-- Прибыла малая дружина тиверцев. Вооружены неплохо, но треть коней
сбила ноги. Торопились, знают тебя.
-- Где они?
-- Я велел им разбить лагерь в двух верстах от городских ворот.
Святослав хлопнул Ярополка по плечу, уже рассеянно, повернулся к
Добрыне:
-- Поедем посмотрим. За неделю их надо подготовить.
Он шагнул к дверям, уже весь на поле брани, на дорогах Болгарии,
среди битв, звона оружия и победных кличей.
На другой день с раннего утра во всех очагах горел огонь, в котлах
кипела вода. Повара и стряпухи сбивались с ног. Святослав прислал дюжину
дружинников, те пригнали подводы с битой дичью, птицей, тушами кабанов,
оленей. Жарили во дворе на углях, а на гигантских вертелах истекали соком
ободранные туши свиней, овец, гусей.
К чему-то готовились, в терем прибывали знатные люди Киева. Челяди
велели одеться в чистое. Владимиру тоже дали одежку чистую, хоть и
латанную-перелатанную. К полудню стало известно, что готовится, челядь
ахала и перемывала косточки княжичам и воеводам, глухо негодовала на
Святослава, что снова уезжает в дальние земли, уводит сильное войско, а
Киев остается без защиты.
Правда, торки и берендеи берегут рубежи, а печенеги честно блюдут
договор о дружбе. Но все же непривычно, когда уходит все войско росичей!
Печенегов трудно считать своими, когда даже соседние племена русского
языка то и дело нападают, жгут села, а полон уводят на продажу в заморские
страны иудеям!..
В полдень прибыли купцы и знатные люди Новгорода. Они добирались
несколько недель, торговали, с ними были две подводы заморских гостей.
Трое германских купцов, молодых да рисковых, решили поискать торгового
счастья в глубинах Руси.
Владимир сбивался с ног, обслуживая гостей. Он за годы после
возвращения из Царьграда подрос еще, раздался в плечах, не по годам рано
превращаясь из мальчишки на побегушках в паренька, на которого можно
положиться и в более трудном деле. Он был быстр, понятлив и услужлив, с
ним любили иметь дело, хотя с ним никто не сближался. Робич был молчалив,
что-то держит затаенное. Из Царьграда вернулся другим, взгляд стал иным,
речь замедлилась, словно каждое слово проверяет трижды, осматривает и
поправляет перья, прежде чем, как синичку, выпустить на волю.
Когда во двор въехали новгородцы, Владимир был первым, кто выбежал
навстречу. Он всегда старался встречать всех первым. И пусть работы
больше, но от общения с новыми людьми получает то, о чем другие челядины
не подозревают.
Новгородцы слезали с подвод медленно, охая и разминая затекшие от
долгого сидения дородные тела. Владимир быстро оглядел новгородских
посланников цепким запоминающим взглядом. В огромном напряжении, что не
оставляло его последние годы, а в последние дни вовсе затянуло душу в
тугой узел, он увидел и знатную внешность, и дородность, сумел увидеть и
то, что таили в себе, на показ не выставляя.
Он держал коня крупного мужчины, чья седая борода говорила о
возрасте, как золотая гривна на груди -- о знатности. За ним во двор
въехали всадники и еще подводы.
-- Приветствую вас,-- сказал он звонким голосом, который дрожал как
туго натянутая струна.-- люди Новгорода! Ваш город предназначен для
великих дел. Только вы -- несокрушимый оплот Руси, ибо западные племена
уже двести лет истекают кровью под натиском Германской империи... и всей
Европы. Если они падут, то ничто кроме Новгорода не спасет Русь!
Его ноги тряслись, когда он произносил эти высокие словеса. Сам
только вчера узнал от волхвов кто там где воюет, за что, какие силы кому
дышат в затылок.
На него смотрели с удивлением, любопытством. Владимир со страхом
понял, что его речь понравилась, его не шуганули, а значит, должен идти
дальше. Никто и никогда не говорил им, что они -- защитники Руси.
Полабские славяне далеко, они там, собравшиеся в два исполинских
объединения племен, бодричей и лютичей, истребляют друг друга, а германцы
помогают то одним, то другим, натравливая друг на друга, а тем временем
захватывают их земли. До Новгорода докатываются только отголоски великой
битвы, что длится вот уже двести лет, этот парень прав, а сюда, до Киева,
доносится только смутное эхо искаженных слухов... Далеко смотрит этот
парень! Интересно, чей он?
-- Постой,-- сказал один с вялым интересом,-- ты ведь Владимир, сын
Святослава?
Он кивнул, не в силах выдавить не слова. Здесь в Киеве гораздо
важнее, что он -- сын рабыни Малуши.
Дородный мужчина слез с коня:
-- Спасибо за добрые слова. Как здравствуешь... княжич?
Владимир задохнулся, а новгородцы за спиной старшого переглянулись.
Стойгнев перегнул палку. Этот вежливый и неглупый парень хоть и сын
Святослава, но княжичем быть не может.
-- Спасибо, хорошо. Вас где разместили?
-- В доме на Ляшской улице.
Владимир сказал медленно, хотя мысли носились суматошные, сшибались
одна с другой так, что в голове стало больно:
-- На Ляшской? А есть еще Чешская улица, Печенежская, Жидовская,
Искоростенская... А Новгородской нет, хотя ваш город и богат, и намного
ближе.
Новгородцы переглянулись. Помощник Стойгнева, юный боярин Цветослав,
даже зарделся как девица. Правда, Новгород еще мал и беден, но быстро
входит в силу, и в самом деле было бы лестно иметь в стольном граде свою
улицу, хотя бы по названию.
Стойгнев присматривался к Владимиру с интересом:
-- Мне сдается, что ты знаешь многое. Нам отвели комнату в тереме,
где будем ждать великого князя. Пойдем, посидишь с нами. Что-нибудь
расскажешь, чтобы на приеме не ударить в грязь лицом.
Владимир чувствовал, что сейчас на волоске повисла не только его
жизнь при княжеском дворе, но и вообще жизнь. Да, он готов на смертельный
риск, долгими ночами обдумывал разные планы, не менее опасные, прикидывал
кто как ответит, просматривал разные дороги на несколько шагов вперед,
видел ловчие ямы и пропасти и прикидывал насколько у него хватит сил
перепрыгнуть или обойти... Но сейчас не прикидка. Сейчас уже летит в
прыжке через бездонную пропасть!
Новгородцам отвели большую комнату, хорошо убранную, но Владимир
заставил себя нахмуриться и покачать головой. Возле окна сидели на лавке с
резной спинкой два старца, одетые по-новгородски пышно. Их привезли утром,
Владимир уже узнал у челяди и гридней их имена. Оба крепкие, кряжистые,
седые волосы падают на плечи, но глаза еще как у лесных зверей, живут,
внуков нянчить не уходят, живым примером показывают молодым как надо жить
и воевать.
Один из старцев покосился через плечо:
-- Долго спишь, Стойгнев... А это кто?
Стойгнев похлопал по плечу Владимира:
-- Это Владимир, сын Святослава. Не гневайся, Кресан. Долго ждать
пришлось, пока Цветослав щеки красил.
Он гулко захохотал, а разряженный Цветослав ткнул его кулаком в бок.
-- Сын Святослава? -- буркнул старец, которого назвали Кресаном.--
Так у него же только двое, Ярополк и Олег. Откуда этот?
-- Откуда все,-- засмеялся Стойгнев.-- Говорю, не гневайся, Кресан.
Этот парняга живет здесь в тереме, новгородцев уважает, знает многое. Нам
не помешает узнать больше перед тем, как встретимся с великим князем.
Жаловаться на посадника -- непросто даже тебе, который ходил в походы с
его отцом, который сажал маленького Святослава на коня!
Кресан, нахмурившись, рассматривал юношу. Брови были кустистые,
словно покрытые инеем, глаза поблескивали в глубине. Лицо темное, в
бороздах морщин, шрамов, затвердевших складок.
Владимир совладал с волнением:
-- Славный воевода Кресан! Новгород проявил мудрость, прислав тебя с
посольством. Тебя в Киеве знают как героя битвы под Липцами, где ты один
защищал мост против всего войска вятичей. Святослав оставляет Киев моего
брату Ярополку, тот воздаст Новгороду должное.
Он видел, как они поморщились, когда он, сын рабыни, назвал Ярополка
братом, но вовсе скривились, когда сказал, что Ярополк воздаст Новгороду
должное.
-- Держи карман шире,-- сказал Стойгнев грубо.
-- Я бы воздал,-- ответил Владимир невинно.-- Новгород защищает
северные рубежи Руси. Уже потому с него надо снизить дань. Новгороду
приходится много тратить на кормление наемной дружины!
В глазах Кресана блеснул огонек:
-- Это понимаешь ты, малец... Но не разумеют киевские бояре. Не хотят
понимать, у них брюхо прожорливое. Да и великий князь больше их слушает.
Так ты говоришь, Святослав хочет оставить Киев Ярополку?
Владимир нашел себя окруженным новгородцами. Смотрели с жадным
интересом, в глазах была тревога. Он глубоко вздохнул, сейчас все висело
на волоске.
-- Уже решено,-- ответил он ровно.-- Сегодня объявят. Для того и
собирают в терем знатных людей. Заметили, какой пир готовится? Во всех
городах будут наместники, как и раньше, а в два города поставят
собственных князей.
-- В какой еще?
-- Искоростень. Олег.
Кресан кивнул:
-- Понятно... Киев да Искоростень -- самые богатые земли, самые
богатые города. А что Новгород...
-- Зачем вы так о Новгороде? -- упрекнул Владимир.-- Вы только
посмотрите, каких людей он послал!.. С вами славный Залешанин, который
один против десяти свеонов дрался и выстоял...
Новгородцы заулыбались, со смешками оглядывались на здоровенного
мужика, что весь ушел в бороду. Владимира буравили, едва вошел, хищные
глаза, что росли, казалось, прямо из разбойничьей бороды, но теперь глаза
потеплели.
-- И славный Бразд с вами,-- продолжал Владимир,-- славный тем, что у
него дома в Царьграде и свой торговый ряд. Я был в Царьграде, дивился не
столь красе царьградцев, сколь богатству и обилию лавок славного Бразда,
славного гостя новгородского!.. И Радосвет, чьи товары идут до неведомого
Багдада... О! И грозный Градомир здесь, чьи корабли вернулись с заморским
жемчугом из дальних южных стран!
Он поворачивался по комнате, всматривался в лица новгородских гостей,
узнавал, ахал, радовался, называл каждого по имени, вспоминал их дела, и
было видно, что счастлив, раз уж удалось узреть сразу столько знатных
людей, знатных не столько родом -- то заслуга отцов и дедов,-- а деяниями,
победами, удачным торгом, ковавшими имя своими руками, умом, силой.
Наконец он подошел к седому старику, что сидел с Кресаном рядом,
положив на стол тяжелые высохшие руки. Суставы на пальцах вздулись,
изувеченные болезнями, расплющенные в боях, покрытые шрамами за долгую
жизнь, полную боев и схваток.
Владимир наклонился, бережно коснулся губами сухой кожи на пальцах
старика.
-- Я целую руку,-- сказал он тихим прерывающимся голосом,-- которая
держала меч в последнем бою моего деда Игоря... Если бы так же дрались и
другие дружинники, мой великий дед разбил бы подлых древлян, вырвался бы
из западни!
Старик с усилием поднял голову. Глаза его слезились, долгая дорога
