отняла последние силы -- не стоило на закате жизни пускаться в такой путь,
но голос напомнил о том времени, когда тело было молодо, руки сильны, а на
мечах мог драться с утра и до ночи без устали.
-- Кто ты, юнак?
-- Владимир, сын Святослава и внук Игоря. Я тот, кто чтит великие
победы, помнит о них и не даст забыть другим!
-- Славный... будет из тебя... князь,-- прошептал старик.-- Ты...
похож... на Игоря... Сумеешь держать покон дедов наших...
Новгородцы переглянулись, скрывая неловкость. Старик теряет нить
жизни, сын рабыни все-таки сын рабыни.
Владимир, выручая новгородцев, заговорил быстро и горячо:
-- Ты дрался храбро и яро, потому и сумел прорваться сквозь ряды
древлян и принести княгине Ольге, моей бабушке, горестную весть...
Благодаря тебе она успела изготовиться к ответу. Твой отец, славный
Асмунд, прибыл вместе с Рюриком, моим прадедом... Кто, кроме тебя, сможет
рассказать о столь давних днях? Твой дед, когда держал тебя на коленях,
рассказывал о деяниях твоего и моего рода, который тогда был еще на
далеком Буяне! Расскажи нам!
Старик прошептал:
-- Твои сверстники еще голубей гоняют, да девок на сеновал тащат...
Тебе же быть великим князем! Ты знаешь старину, чтишь старших, знаешь
покон... Сядь ближе, я расскажу тебе...
Глава 11
Владимир следил краем глаза за новгородцами. Они входили в горницу и
выходили, брали разные вещи. На него посматривали с теплотой, даже боярин
Стойгнев взглянул пару раз со странным интересом.
Старик заснул на полуслове. Голова упала набок, из полуоткрытого
старческого рта выползла струйка слюны. Перебарывая брезгливость, Владимир
сказал теплым голосом:
-- Крепкие люди в Новгороде. Такую дорогу да в таком возрасте...
Киянам и молодым не каждому под силу.
Стойгнев расхохотался:
-- Мы -- люди северные. К трудностям привычные. Кремень, а не люди. А
ты понравился нам... княжич. Совсем не такой, как твои братья.
Хотя он назвал его княжичем с усилием, но все же назвал. У Владимира
камень свалился с души, но тревога подступила с острым ножом к горлу. Надо
продолжать, теперь надо продолжать!
Он смущенно потупился и развел руками:
-- Какой есть, не взыщите...
Стойгнев покровительственно похлопал по плечу:
-- Понравился, всем понравился!
Хлопнула дверь, вошел Годовит. Тяжелый, грузный, он прошагал вдоль
стены, половицы жалобно скрипели. Раздраженно сбросил на лавку широкий
пояс, почесал вспотевшее место.
-- Сумасшедший город! А мух сколько... Дерьма много, а убирать
некому.
Похоже, под дерьмом имел в виду нечто другое, но Стойгнев и Цветослав
промолчали. Бразд прогудел:
-- Цветослав, сходи за Гонтой. Он в трех соснах заблудится, хотя
здесь и сосны... тьфу!.. у меня нос толще.
Стойгнев увидел внимательные глаза Владимира. Тот нерешительно
улыбнулся:
-- Я вижу великого боярина и воеводу... но не могу вообразить себе...
прости... тебя в детском облике! Так и вижу, как ты, зело силен и грузен,
лезешь как кот на дерево, дабы разорить птичье гнездо, но шелковая
перевязь за сучья цепляется, меч по ногам бьет, узорные сапоги по коре
скользят... да и пузо... гм...
Стойгнев гулко расхохотался. В дверь заглянули испуганные лица,
привлеченные таким звериным ревом. Стойгнев жестом велел им исчезнуть.
-- Ну и ну,-- сказал он, вытирая слезы.-- Это я с пузом? Да знаешь
каким я был до шестнадцати лет? Соплей перешибить можно было. Весь как
соломинка!.. А уж по деревьям лазил, как по земле бегал!.. Бывало, на
самую верхушку взлезу, куда и галка боялась садиться -- обломится. А я
сидел, не падал! А ты говоришь, пузо!.. Хо-хо... А с шестнадцати начал
мясом обрастать, скоро мне для кулачного боя во всех округе нельзя было
найти поединщика... Где силой не брал, так увертливость помогала... А
дальше и выучка пришла, да и силы прибавилось...
Он внезапно оборвал речь, раскрасневшийся и довольный, остро взглянул
на молодого парня:
-- Ох и хитер ты, хлопец! Сам же знаю, всякий старый пень обожает
детство вспомнить. Хлебом не корми -- дай про ранние годы рассказать. Сам
таких ловил на крючок, а теперь ты меня за губу подцепил... О-хо-хо,
молодчага, не ожидал! Люб ты мне, скажу по правде. Зрелый в тебе ум и
понятливость зрелая. Те два княжича, между нами будь сказано, тебе и в
подметки не годятся, хотя за ними наставники по пятам ходят, тиуны всему
обучают!
Владимир сказал медленно:
-- Но им уже даны княжества.
-- Что делать,-- развел руками Стойгнев.-- На то воля великого князя.
Владимир ощутил, что сердце забилось как птица в силках. Дыхание
стало горячим, словно в груди разгорелся горн, где накалялось железо:
-- А воля вашего града ничего не значит?
Стойгнев объяснил терпеливо:
-- Нам Святослав князя не даст. Земля наша бедная, северная, на
княжество не тянет. Да и город мал. К тому же Святослав уже распределил
сыновей, если ты говоришь верно. К нам идти некому.
Это был миг, ради которого он жил, и сейчас плечи сами выпрямились,
грудь подалась вперед, он даже стал выше ростом. Сжимая невидимой рукой
яростно бьющееся сердце, взглянул в глаза старейшине новгородских купцов:
-- Есть.
Стойгнев в великом удивлении поднял усыпанные серебром брови. Глаза
смотрели остро, но с непонимаем.
-- Кто?
-- Я.
Услышав разговор, к ним повернулись Бразд, Готовит, Громодар.
Владимир физически ощутил их острые взгляды. Тень неудовольствия пробежала
по лицу Стойгнева. Он уже поднял руку, намереваясь отослать неразумного
робича прочь, но тот заговорил горячо, торопливо:
-- Да, я сын рабыни! Потому мне княжества не дадут, но и вам не дадут
князя в вашу бедную северную землю... Пойми, боярин, если мне получить бы
княжение в Новгороде, то это важно для вас сейчас... и еще важнее будет
потом! Сейчас, потому что часть дани станете оставлять у себя на
содержание своей дружины... новгородской, а не киевской, а на потом...
потому, что получив в князья хоть и сына рабыни, но все же сына
Святослава, вы в другой раз сможете требовать князя уже по праву.
Высокорожденного! Подумайте о судьбе и славе Новгорода! Разве для этого не
стоит рискнуть вызвать гнев великого князя?
Он говорил с жаром, настойчиво. Теперь путь к отступлению был
отрезан. К вечеру во дворе уже будут знать о его притязаниях. А к утру его
в лучшем случае найдут с перерезанным горлом или утопленным в ближайшем
пруду. А в худшем -- посадят на палю или подвесят за ребро на крюк, чтобы
другим неповадно было.
Стойгнев задумался, Годовит сопел и хмурился. Бразд сожалеюще покачал
головой:
-- Святослав нам никогда не даст князя. Никакого. Ни
высокорожденного, ни самого последнего раба. Новгород слишком мал, беден.
Тогда бы каждое село захотело стать удельным княжеством!
Стойгнев и Годовит наконец кивнули, на Владимира смотрели с жалостью.
Он видел, что они тоже знают его дальнейшую судьбу.
Он перевел дыхание, сказал с заледеневшим сердцем:
-- Есть способ.
-- Ну-ну,-- подтолкнул Кресан.
-- Новгород не только мал и беден, но и далек.
-- Святослав это знает. Ну и что?
-- Он далек от Киева, зато близок к свеям, еще ближе к Оттону... Надо
продолжать?
Кресан беспокойно задвигался. Все повернулись к нему. Оказывается,
старец уже не спал, слушал. Короткий сон освежил, глаза сверкали
неукротимо, а костлявые пальцы с силой сжимали подлокотники кресла.
Стойгнев и другие бояре почтительно ждали слов старца. Тот нетерпеливо
махнул рукой, отсылая гридня, что ввалился в горницу. Готовит проводил
того до дверей и запер на засов.
-- Отец спешит на брань,-- сказал Владимир, он никогда так часто не
называл Святослава отцом, как никогда не называл Ольгу бабушкой, а Игоря
дедом.-- Там его война, там вся его жизнь. Ему нужно, чтобы на Руси в его
отсутствие было спокойно. Помните, как разъярился, когда печенеги
подступили к Киеву? Ему пришлось прервать войну в Болгарии, срочно явиться
под стены Киева, прогнать печенегов, и лишь потом снова возвращаться на
прерванную брань... Если ему пригрозить...
Стойгнев отступил на шаг. Лицо исказилось гримасой страха:
-- Пригрозить Святославу Неистовому?
Владимир поймал его за полу, дивясь своей смелости.
-- Мой отец тоже человек,-- сказал он настойчиво.-- Да, он свиреп, не
терпит прекословия... но он спешит в Болгарию! Его душа уже там, с
войсками. А возиться с новгородцами для него мука! Он спешит свершить
великие подвиги, что ему местные свары? Если намекнуть, что ежели он не
даст Новгороду князя, то вы сами изберете....
Кресан отшатнулся:
-- Никто не посмеет...
-- Ладно, зайдем с другого бока,-- сказал Владимир с отчаянием.--
Мол, новгородцы волнуются. Одни тянут к Оттону, другие -- к свеям. Хорошо
бы, мол, дать им своего князя, чтобы привязать к Руси крепче. А в
Новгороде немало людей достойных, да и чужие в князья набиваются. От
поляков, германцев, свеев... Если придет князь от них, тогда Новгород
будет смотреть уже не в сторону Киева!
Стойгнев сказал дрогнувшим голосом:
-- Святослав тут же скарает нас на горло.
-- Или посадит на палю,-- предположил Годовит,-- чтобы мы умирали
долго, а другие видели, что ждет отступников.
Владимир чувствовал, как крупные капли пота покатились по
разгоряченному лицу.
-- Не покарает!.. Вот как боги святы, не покарает!.. Он покарал бы,
если бы оставался в Киеве. Еще и дружину повел бы на Новгород, чтобы
чинить суд и расправу. А сейчас ему некогда возиться с такой мелочью, как
Новгород!.. Покарает вас, послов, а в Новгороде вдруг да вспыхнет мятеж?
Конечно, для него его удавить -- раз плюнуть, но вся дружина уже готова к
броску на юг, в Болгарию, а затем к Царьграду! Что ему Новгород, когда он
одной ногой в Царьграде?
Стойгнев, сам бледный, такие речи даже слушать опасно, смотрел то на
взволнованного подростка, то на Кресана. Старец впал в глубокую
задумчивость. Годовит спиной подпирал дверь, прислушивался и к речам, и
звукам из коридора.
-- Мы посоветуемся,-- сказал наконец Кресан.-- Ты, княжич, иди с
богами... Взбаламутил нам души. Уж почудилось, что и в самом деле наш
город сможет получить князя.
-- Навеки,-- ответил Владимир со страстным нажимом. Он поклонился,
шагнул к двери, затем повернулся и сказал страстно:-- Отныне и навеки! Я
буду лишь первым.
Дверь за ним захлопнулась. Стойгнев еще долго стоял посреди комнаты,
не двигаясь с места. Только голова начала дергаться, а брови сшиблись на
переносице. Годовит шептался с Кресаном. Вид у обоих был испуганный, а
лица белее мела.
Его трясло как стебелек на ветру, когда он закрыл за собой дверь.
Перед глазами плыло, в ушах стоял звон. Он смахнул пот с глаз, заставил
себя дышать медленнее, на подгибающихся ногах сбежал на поверх ниже. Он
помнил где чья комната была вчера, и помнил, кто их занимает сейчас.
Добрыня стоял у окна, в его огромных руках блестела мертвенными
искрами рубашка из булатных колец. Витязь рассматривал ее придирчиво,
хмыкал, вертел так и эдак.
-- Дядя! -- вскрикнул Владимир.-- Мне очень нужна твоя помощь.
Добрыня повернулся, серые глаза внимательно оглядели молодого
парнишку.
-- Дядя,-- сказал Владимир страстным шепотом,-- прибыли новгородские
посланники с жалобой на бесчинства наместника. Но я убедил их просить меня
на княжение. Великий князь, конечно, будет против... но тут можешь помочь
