стенах были не светильники, а трезубцы с короткими держаками.
Вместо жал торчали толстые древки из воска, на кончике каждого
горел оранжевый огонек, похожий на крохотное солнце.
У Ольхи чаще застучало сердце от такого милого чуда. Она
даже замедлила шаг, а Ингвар, сначала не поняв, вдруг растянул
губы в злой улыбке:
-- Не встречала? Это свечи. Мы привезли их из Царьграда.
Вместе с подсвечниками.
Ольга остановилась, легонько коснулась кончиками пальцев
трезубца. Он был прочно вделан в стену, сверху покрылся слоями
расплавленного воска, что застыл как наледь возле ключа в зиму.
Подсвечник был весь из крохотных фигурок тончайшей работы.
Ольха признала только одного человека, явно витязя, судя по его
могучей фигуре, только почему-то голого, другие же были
диковинными зверями, крылатыми змеями, полканами, грифами, а
если и людьми, то лишь сверху, а от пояса уже были в шерсти и о
копытами.
-- Красиво, -- кивнула она, но не смогла в голосе удержать
восторга.
-- Это еще что, -- отозвался Ингвар. Он все еще хмурился,
дыхание его учащалось, явно вспоминал как с ним нечестно
поступил князь, затем с усилием снова брал себя в руки. --
Здесь Геракл бьется за царство. Нет, это Персей вроде бы... В
твоей комнате еще и не то узришь!
Она опомнилась, возобновила шаг. В голос подпустила
холода:
-- Почему в моей?
Ингвар ответил с равнодушием, в котором она увидела
насмешки больше, чем в самых ядовитых выпадах:
-- Потому, что в любой комнате как подсвечники, так и все
прочее, получше, чем на проходах. Или на лестнице.
Не отвечая, все-таки ее пленитель, а теперь еще и
тюремщик, она с гордо поднятой головой последовала к той двери,
на которую он указал. Из двери торчал золотой рог диковинного
зверя, круто изогнутый, блестящий. Сама дверь была украшена
серебром и златом.
Ольха остановилась перед дверью, вопросительно оглянулась
на тюремщика. Она не знала, как открыть, вряд ли достаточно
просто пнуть ногой, но Ингвар понял как невысказанное
требование, послушно зашел вперед и положил ладонь на рог. Тот
с легким звоном подался вниз, дверь распахнулась. Ольха
показалось, что гордый воевода слегка поклонился... или хотел
поклониться, но в последний миг удержался.
Гордая нечаянной победой, она величественно переступила
порог. Челюсти стиснула заранее, потому только глупо промычала
от восторга, как корова при виде широкого луга с сочной травой.
Ей показалось, что попала на небеса.
Просторную комнату заливал изумительный солнечный свет.
Широкие окна все так же блистали странными искорками. Она
подошла ближе, потрясенно поняла, что вместо пленки бычьего
пузыря натянуто нечто иное -- прозрачное, блистающее!
Ее палец наткнулся на твердую поверхность. Она словно бы
трогала застывший воздух, твердый, как лед, прозрачный, как
родниковая вода.
Оглянувшись, увидела Ингвара. В глазах воеводы было
странное сочувствие:
-- Ты и этого не видела? Боги... Это же стекло.
-- Стекло? -- переспросила она невольно. Быстро взглянула
вверх. -- Откуда стекло?
-- Не откуда, а что, -- возразил он с недоумением, потом
расхохотался. -- Это про разлитое молоко можно сказать, что,
оно стекло на пол. А это стекло... словом, это такой камень. Но
его не добывают, а делают сами. Из песка. Только чистого!
Расплавляют, как воск, как масло, а потом как-то оттирают от
грязи. Не знаю. Я воин, а не умелец.
Она ощутила досаду. Выказывает себя дурочкой, и он всякий
раз злорадно напоминает, что взял ее город-крепость с налету.
-- И что мне здесь ждать?
-- Просто ждать, -- отрезал он. -- Я выставлю охрану к
двери. Все, что тебе понадобится, скажешь. Я пришлю ключницу.
-- Зачем?
-- На всякий случай.
Он ушел, громко стукнув дверью. Ольха слышала, как грюкнул
засов, послышались тяжелые шаги, мужские голоса, среди которых
его звучал особенно зло и настойчиво.
Комната была невелика, с двумя окошками в угловых стенах,
широким подоконником, и столом близ окна, чтобы падал свет,
узкое ложе стоит под другой стеной. Пол застелен медвежьими
шкурами.
Она осторожно села на резной стул, их три у стола,
положила руки на подлокотники. Таких удобных стульев еще не
видела. Чтобы и спинка резная, и подлокотники умельцем резаные,
и даже ножки покрыты фигурками людей, зверей и птиц?
Легкая горечь коснулась сердца. Эта комнатка, как и
десятки других, предназначена для заезжих гостей. То ли гонцу
понадобится переночевать, то еще кому придется по службе
задержаться, здесь нет ничего богатого и дорогого, но все же
эта комната почти равна по роскоши ее княжеской палате там, в
Искоростене!
Она хмуро смотрела на ложе. Спинка из дуба, украшена не
только серебром, во и золотом. В стенах крюки из толстой старой
меди. Дверь и с этой стороны крест-накрест оббита широкими
полосами из меди -- потемневшей, благородной, тоже в
полустершихся фигурках людей и зверей. Здесь вообще, как она
заметила ревниво, много железа, меди, бронзы, которыми
пользуются расточительно, без всякой скупости. В Искоростене
две трети войска вооружены дубинами да рогатинами, железные
топоры только в княжьей дружине, а здесь его тратят на пустяки!
Стук в дверь раздался, когда она недвижимо сидела, положив
голову на столешницу. Очнувшись, удивилась, кто бы мог быть, а
в комнату вдвинулась дородная пышнотелая женщина. За ней Ольха
увидела смеющееся лицо Рудого и насупленного Ингвара.
От Рудого пахло хмельным, Ольха не смогла понять чем, на
медовуху и бражку непохоже. Да и глаза блестят чересчур хитро.
-- Ольха, -- сказал он обиженно, -- эти двое не хотели
меня брать с собой! Но должен Же я знать, где твое окно?
-- Какое окно? -- не поняла Ольха.
-- Да вот это. Иначе как я буду лазить к тебе как кот по
ночам? Да и тебе со мной бежать сподручнее. Убегем в Царьград,
заживем, я тебя сделаю царевной, а сам стану базилевсом... Ты
знаешь, что такое базилевс? Одни пряники жреть!
Ингвар морщился, а ключница критически оглядела Ольху.
Массивная и с огромной связкой ключей на поясе, она выглядела
полной хозяйкой, а воеводы при ней казались просто служилыми
гриднями. Ингвар полагал, что она относится к нему когда
по-матерински, когда грубовато по-отцовски, и он едва не сел
морде:
-- Я не знаю, что велел князь Олег... Но я могу
переспросить! А сейчас я принесу девушке горячей воды. Ей надо
помыться.
-- Она не просила, -- сказал Ингвар резко.
-- Ты бы шел к себе, -- предложила ключница. -- Засиделся
что-то в этом крыле. Тебя дружки ждут, уже стол накрыли. Да и
не одна Бузина все глаза высмотрела, тебя ожидаючи. А красна
девица здесь погостит.
-- Красна девица, -- передразнил Ингвар. -- Это красна
девица пятерых гридней голыми руками раздерет как пардус! Ей
даже здесь лучше сидеть связанной по рукам-йогам, да и то
пятерых мужчин оставил бы возле нее с голыми мечами!
-- Мне плевать на твои страхи, -- ответила ключница резко.
-- Да и ты мне, воевода, не указ. Здесь терем князя, И пока в
нем порядок, он в мои дела не вмешивается. Бедная девушка
измучена, покрыта пылью и грязью, словно неделю дралась и опала
на голой земле. Как вы можете в таком виде потащить на пир? А
ты, Рудый?
Рудый невинно похлопал главами. Ресницы у него были в
самом деле длинные, душистые, как у красной девицы.
-- Это не я, клянусь! Я б ее, сама знаешь, в какой бы холе
унянчил.
-- Пыль и грязь странствий украшают мужчин, -- огрызнулся
Ингвар.
-- Разуй глаза, воевода! Такой красоты в этом тереме
отродясь не бывало. А то и во всем полянском племени. Девки,
эй, в коридоре! Ну-ка готовьте воду!
Ольха с удивлением наблюдала как прямо в светлицу принесли
огромный таз, начали таскать снизу ведра с горячей и холодной
водой, поставили кадку, где воду смешивали, добавляя то
кипятка, то студеной из колодца. Принесли странные комочки
цветной глины, терки, шершавые рукавички, скребницы, которыми
трут при купании коней.
-- А где же баня? -- спросила она высокомерно, скрывая
страх.
-- Мы, русы, не моемся в банях, -- ответил Ингвар гордо.
Она ахнула, не сумела скрыть удивление:
-- А как же...
-- Для этого есть тазы, корыта, -- объяснил Ингвар
сердито. -- В конце-концов, мы всегда мылись прямо в морских
волнах! А кто жил на берегах рек и озер, мылся там. А строить
эти домики из бревен... ну, бани, только для того, чтобы
помыться -- дурь. Дурь и невежество.
Она смотрела на них, не находя слов. Рудый, что
прислушивался к их разговору внимательно, тут же влез:
-- Княгиня, пусть это будет единственная разница между
нашими народами. Давай я тебе расскажу случай. Идет как-то ваш
Иваш с березовым веником под мышкой, как у вас водится, увидел
Асмунда... а его любят даже славяне, он как конь -- здоровый, и
зубы как у медведя, но не кусается... Ага, увидел и кричит:
"Асмунд, пойдем в баньку!" А тот отвечает гордо, как положено
благородному русу: "Нет, мы, русы, привыкли мыться прямо в
озере!" Иваш кивнул, говорит уважительно: "Да, это здорово. Ну,
а зимой же как?"
Ольха, несмотря на дрожь во всем теле, ощутила, что
невольво ждет ответа. Рудый сделал паузу, с пренебрежением
пожал плечами, подражая грузному воеводе:
-- Да сколько той зимы?
Ольха от неожиданности прыснула, не удержалась, засмеялась
во весь голос. Ингвар вздрогнул, втянул голову в плечи, будто
его ударили между лопаток. Ольху поразила смесь выражений па
его лице. Будто и обрадовался, услышав ее редкий смех, даже с
благодарностью взглянул на Рудого, но была в том взгляде и
жгучая зависть.
Рудый крутнулся на каблуке, вокруг него ширилось такое
мощное облачко хмельного, что Ольха ощутила, как пьянеет.
Испуганно посмотрела на него, на Ингвара, и Рудый тут же сказал
в пространство:
-- Что-то у вас скучно... Пойду в самом деле вниз.
Говоришь, там не одна только Бузина ждет? Ингвар, ты не спеши,
не спеши! Сторожи пленницу, а я там то да се, слово по слову,
хвостом по столу...
Он удалился, подмигнув Ольхе. Шутками и ужимками он на
воеводу был не больше похож, чем свинья на коня, только глядя в
удаляющуюся спину, Ольха видела и мощные бугры мышц, и широкие
плечи, и стянутый тугими мускулами пояс, а двигается как лесной
зверь, который чует что делается не только впереди и сбоку, но
и за спиной.
А девки тем временем в огромное деревянное корыто лили
горячую и холодную воду, смешивали, бросали туда пахучие травы.
Ингвар стоял, прислонившись к дверному косяку. Ольха зачерпнула
ладошками из лохани холодной воды, плеснула себе в лицо,
зажмурилась. Капельки повисли на ресницах, блестели на щеках.
Одна сорвалась с оттопыренной губы, Ингвар видел как она
падает, блестя в солнечном луче, и у него было непроизвольное
желание подхватить, самому поймать на губы, ощутить ее
сладость.
Ольха старалась не обращать внимания на Ингвара, если
можно не обращать внимания на человека, чей взор ощущает так же
четко, как раньше ощущала его руки. Даже от его взгляда у нее
по телу идет теплая волна!
Ингвар стиснул кулаки. Она стоит, нечего не подозревая,
против окна, солнечный луч пронизывает ее платье насквозь. Он
видит каждый изгиб ее тела. Внутри заныло от сладкой боли. Он
пытался напомнить себе о ее клятве убить его, но сердце ныло
слишком сладко и больно, и ему было безразлично, убьет она его
когда-нибудь или он сгинет как пес в этих лесах сам. Главное,
