о вашем, бичевал нынешние нравы, так и не поняв и не приняв их.
-- Я не буду бичевать,-- сказал он поспешно, опять с
усилием отрывая взгляд от ее развитой фигуры.-- Мне здесь
нравится.
-- Да, вы же по условиям обмена эпохе соответствуете...
Но,-- сказала она вдруг резко, перехватив его взгляд, зеленые
глаза диковато блеснули,-- поймите правильно, не ошибитесь!
Первое впечатление обманчиво.
Он смущенно поднялся, сказал твердо, стараясь, чтобы голос
звучал как можно искреннее, убедительнее:
-- Клянусь, понимаю! Нет распущенности, потому что ныне
дух высок, но нет и ханжества, ибо и тело у нас все-таки есть,
и оно тоже наше... Так?
-- Теперь верю, что поняли правильно.
Она дружески поцеловала его в щеку, на миг прижавшись
твердым горячим телом, взглянула на часы, охнула, схватила, как
ему показалось, легкую накидку из марлевки и выбежала из
комнаты.
Ощущая странное жжение в тех местах, где она прижималась к
нему грудью, он осторожно вышел на балкон, перебрался через
бортик в свою квартиру.
Так, у телевизора несколько сот программ... Что ж,
знакомство с новым миром можно начать и с помощью экрана.
-- Готова ли наша сестра?
Наталья вздрогнула. На нее с ожиданием смотрели трое
высоких старцев, все в белых полотняных одеждах, один с резным
посохом в руке. Дальше тянулась бесконечная унылая равнина, дул
холодный сырой ветер. Наталье показалось, что прямо в воздухе
веет молодостью и жестокостью этого мира.
В нескольких шагах от волхвов, ведунов, а может быть,
браминов -- хранителей ключей от Брамы, священных ворот в
вирий,-- замкнутым кругом возвышался частокол из толстых
свежеоструганных бревен, похожий на маленькую крепость. Изнутри
слышался треск, из-за бревен поднимался столб черного дыма,
пахло горелым мясом.
-- Готова,-- ответила она сдавленно.
Сзади лязгнуло, испуг развернул ее в другую сторону. В
двух десятках шагов ровными рядами стояли тяжеловооруженные
воины и все с ожиданием смотрели на нее. Вдали виднелся
деревянный град, оттуда тянулась темная живая змейка, что
постепенно превращалась в колонну воинов. Они все шли сюда.
Она поспешно шагнула к воротам капища, спасаясь от
испытующих взглядов. Ее босые ноги озябли от росы и лишь у
частокола ступили в теплый пепел.
Но едва миновала ворота, как бревна частокола, повинуясь
чьей-то воле, разом затрещали, наклонились вершинами наружу и
так, веером, грохнулись на землю, и снова она очутилась на
перекрестье тысяч внимательных глаз!
В центре капища вместо ожидаемых Сварога, Перуна, прочих
языческих богов -- грубо сколоченный, словно руками великанов,
помост из толстых бревен, из которого вырастает острием вверх,
словно грозя небу, огромный обоюдоострый меч, и яркое солнце
грозно играет, блещет на лезвии, мечет огненные блики, словно
сыплет убийственные солнечные стрелы...
Меч Арея, которому приносили жертву арийские племена,
затем скифские, а также славяне-кочевники!
Страх сковал ее тело. Если она ведунья, видимо, пречистой
девы Даны или Роданицы, то почему ее настойчиво подталкивают к
военному символу мужчин?
Молоденькая девушка, совсем подросток, обеими руками
подала тяжелый каменный нож, а другая, тоже совсем юная,
босоногая, протянула ей голубя. Наталья взяла птичку, та не
вырывалась, только испуганно и доверчиво поглядывала то одним
глазом, то другим.
Она прижала теплое тельце к мокрому от крови помосту,
ударила ножом. Каменное лезвие рассекло перья. Голубь выдернул
крыло из-под руки, забился. Среди воинов возник ропот. Стиснув
зубы, она ударила второй раз, уже изо всех сил, камень снова не
отрубил голову, и тогда, закрыв глаза и едва не теряя сознание
от ужаса и отвращения, она стала пилить ножом, трудно отделяя
головку с вытаращенным в недоумении на нее глазом, словно
обвиняющим в предательстве.
Воины негодующе зашумели. Наконец она бросила голову
голубя и тушку отдельно на хворост перед помостом, вернула нож
помощнице. Шестеро мускулистых мужчин уже быстро-быстро дергали
широкие ремни, вертикально поставленный столб бесшумно вертелся
острием в колоде, поднимался дымок...
Живой огонь, вспомнила она, переводя дыхание. В эту эпоху
давно забыли о таком способе добывания огня, забыли о каменных
ножах, но религия освящает обряды, сохраняет традиции... Эти
пришли еще из каменного века!
Подошли, стали полукругом ведуны, называемые у невров
волхвами. Волки, вспоминала она напряженно, наиболее почитаемые
звери ведийской мифологии, а лучшие из героев могут по ночам
превращаться в волков, как и герои русских былин, правда, лишь
старшего и среднего поколения героев, младшие уже не могут... В
индоевропейской мифологии волки -- демоны мрака и холода. Чего
стоит один Фенрир, гигантский волк скандинавской мифологии!
Волк и Красная шапочка -- это зима и красное солнышко, волчий и
вечерний -- эпитеты равносильные. Вечерницу -- Венеру называют
Волчьей звездой, зимние месяцы зовутся волчьими, февраль
по-украински -- лютый, а зиму провожают чучелом волка,
волчицами вскормлены ведийские Ашвины, Ромул и Рем, немецкий
Дитрих, украинские Валигора и Вырвидуб, родоначальник тюрков
Турок, вот только грозный Аттила произошел от дикого пса, как и
родоначальник калмыков... Древнеславянские боги Лель и Полель
освободили перепелку из пасти волка... Пустяк? Но волк -- это
зима, а перепелка -- весеннее солнышко...
Наталья напряженно всматривалась в волхвование, кляня себя
за то, что древнюю историю знает недостаточно. Большой поход,
если в жертвоприношении участвуют даже ведуньи, ведь у них свои
боги, капища, обряды!
-- Пусть всегда с нами святый Юр! -- закричал ведун
страшно.
Воины дружно ударили в шиты рукоятями мечей, взревели:
-- Слава!
Святой Юрий, вспоминала она спешно. Древний солнечный бог,
которому принадлежали волки: "Что у волка в зубах, то Юрий
дал", затем бог войны у вторгшихся в Индию ариев, у эллинов
впоследствии стал зваться Ареем, словом, начинается война... С
кем? За что?
От группы волхвов отделился высокий иссохший старик,
седой, лицо темное, как кора дерева, исхлестанное ветрами, в
глубоких морщинах, серебряные брови нависают над глазами, как
крыши. Встретившись с его взглядом, Наталья вздрогнула, ощутила
озноб. Глаза смотрели с магнетической силой, подчиняли себе.
Это был человек, для которого судьба была не царицей, а
рабыней.
Опираясь на резную палку с набалдашником, он вышел на
помост, властно простер руку.
-- Воины! -- заговорил он хриплым страшным голосом.--
Настал час, для которого рождаются дети богов и героев. Мы идем
в поход, чтобы добыть себе чести, а народу славы! Враг могуч и
страшен, тем почетнее нас ждет победа. Если же падем... Но для
чего же появляются на свет дети нашего солнечного бога, как не
для битв и славной гибели? Позор прожить, не познав, на что
способны твои дух и тело, позор умереть в постели! Народы, что
чтили благополучие и безопасность, уже с лица земли сгинули, и
жаба за ними не кумкнула! Не будем и мы жалиться. Нас называют
великанами сумрака, так будем же достойны! Но стада наши
жиреют, нивы колосятся, мужчины отвыкают носить оружие,
становятся слабыми...
Среди воинов возник ропот. Волхв поднял руку, шум утих.
-- Да, слабыми! Человек должен жить на меже, на краю
гибели, чтобы жилы рвались от натуги, чтобы кровь кипела! Из
всех дорог жизни мы обязаны выбирать самую трудную, лишь тогда
мы -- люди!
Наталья задержала дыхание. Вот они, настоящие!.. Это не
мужчины ее времени, последней четверти двадцатого века.
Бабники, пьяницы, трусливые, нервные, закомплексованные, не
умеющие справляться с трудностями, растерянные, все чаще
пасующие в житейских сложностях, прячущиеся за женские спины! А
эти вот жаждут жить в полную мощь, не находят путей, мучаются,
ищут выхода в войнах... С нежностью вспоминают потом тяготы
боев, ведь тогда жили в полную силу!
-- Великий поход! -- гремел голос волхва.-- Идут все
мужчины, все! Останутся только единственные кормильцы и
безнаследные...
Среди неженатой молодежи возник ропот. Крепкие молодые
парни угрюмо отводили глаза от счастливцев, что успели нарожать
наследников: их род в любом случае не оборвется.
-- Пусть дух Перуна войдет в каждого,-- бешено кричал
ведун. В его руке невесть откуда появился окровавленный меч, и
волхв страшно потрясал им над головой, и кровь капала на
серебряные волосы.-- Тело тленно, слава вечна! Кто не смотрел
смерти в глаза, кто не дрался с врагом, на кого не кидался
барс, кто не висел над пропастью, не падал со стен чужих
крепостей, кто не страдал -- тот еще не человек!
Сердце Натальи колотилось. Воины замерли, повернув к
волхву лица, их глаза горели красным огнем.
-- Кто из вас впервые идет в бой,-- кричал ведун страшно,
жилы на его шее надулись, лицо покраснело,-- тот еще глина, из
которой может получиться человек, а может и не получиться!
Капля воды, перенеся муки плена в перловице становится перлом,
а человек превращается в человека только после тяжких
испытаний! Вперед! Пусть непобедимое солнце будет на ваших
знаменах!
Ниже в долине уже резали быков. Над скопищем людей и скота
возвышался железный котел размером с дом, настолько был
огромен. Он держался на трех гранитных глыбах, размером со
скалы, бревна бы не выдержали, валуны и так вминались в твердую
сухую землю, та проседала под чудовищной тяжестью.
Щелкали бичи, скрипели тяжело нагруженные телеги. Воины
торопливо сбрасывали под котел связки поленьев, сразу хлестали
быков, уступая место другим, а связки сухих березовых дров все
летели под огромное железное днище. В сторонке сваливали в
запас целые сухие бревна, вязанки дров.
Неделю уходило войско. Когда последняя колонна скрылась из
виду, Наталья измученно еще долго смотрела, как пыльное облако
передвигается к кроваво-красному горизонту, рассеивается...
Когда пошла обратно к капищу, у городища сновали люди.
Молодых мужчин осталось, к ее удивлению, много. Что ж, по
древним обычаям славян, нельзя брать кормильцев, и тех, кто еще
не дал наследников. Древнее поверье, что в вирий уходят павшие
в бою, но в дружину Перуна попадает лишь тот, у кого и внук
сражается доблестно. "Через сына человек переходит в мир
вышний, через внука обретает бессмертие, через праправнука
входит в обитель света" -- так записано в Бгартрихари...
У ворот капища в придорожной пыли сидел изможденный
человек. Завидев ее, торопливо поднялся, одернул рубаху.
Молодой смерд, очень худой, с длинными жилистыми руками,
нескладный, он сутулился, жалко моргал. Пыль и грязь странствий
лежали на его одежде, нещадное солнце опалило лицо, губы
полопались от жары, на нижней темнела корочка запекшейся крови.
Он шагнул к ней, рот искривился, дернулся, Наталья
замедлила шаг, ноги стали тяжелыми.
Смерд с трудом раздвинул запекшиеся одеревеневшие губы,
слезы блеснули в глазах:
-- Видно, такие уж мы люди... Нигде нет нам душевного
комфорта. Что мне иные века, если тебя там нет?.. Вот я пришел,
Наташа.
Едкие слезы жгли ей глаза, размывали мир, наконец прорвали
плотину, облегченно хлынули по щекам. Другая плоть, другие
кости, но в этом вот теле, этой оболочке, сейчас Олег, ее Олег!
Он там, внутри, не соприкасаясь с этой плотью, а только
пользуется ею -- это теперь ясно! -- как рабочей лошадью,
которую нужно кормить и беречь, и эта плоть его не касается, он
