боясь, что наитие кончится, оборвется, и снова он будет
отброшен назад, в свою первую "тысячу". Утром вскакивал в дикую
рань, хотя всегда любил поспать и поваляться в постели, но
теперь -- бодрый и свеженький -- тут же бросался к пишущей
машинке, строчил судорожно, выправлял, снова печатал, изумляясь
новому тексту, так непохожему на все ранее созданное...
"Повесть Орловского" проскочила легко, в журнале
намекнули, что на второе полугодие могут взять такую же еще, и
он с неохотой оторвался, вытащил папки, разложил... Еще одна
вещица практически готова, и он, скрепя сердце, пожертвовал
пару недель на правку и подгонку частей, потом велел жене
отнести машинистке.
За женой еще не захлопнулась дверь, а он уже снова был во
власти неистовой работы. Пальцы рвались к машинке, и он,
изумленный раскрывшимся миром, сам с недоверием и восторгом
всматривался в исписанные страницы.
Первую новую повесть он понес в издательство, где отказали
в прошлый раз.
Зав отделом Мордоворотов пристально смотрел на Лампова.
-- Алексей Иванович... это вы написали?
-- Я,-- ответил Лампов, даже не обидевшись неожиданному
вопросу.
-- Очень... очень здорово,-- ответил зав отделом
медленно.-- Даже более того... Вообще-то не люблю хвалить
авторов: сразу наглеете, на шею садитесь, но вы меня просто
ошарашили превосходным романом. Он не похож на прежние ваши
вещи.
-- Скачок,-- ответил Лампов коротко, в нем все пело.
-- Скачок,-- согласился зав отделом.-- Вам повезло. Такое
бывает, как понимаете, далеко не со всеми. Увы, очень-очень
редко. В стране всего несколько человек достигли этого уровня.
-- Ну, уж скажете,-- засмущался Лампов.
-- Теперь поговорим о самой повести,-- продолжал зав
отделом.-- Гм, вы назвали ее повестью, но тут на десять
романов... гм... Мне, честно говоря, еще не приходилось держать
в руках столь умную и глубокую вещь. В рукописи, естественно. К
тому же написанную с таким накалом, страстную, хватающую за
душу!.. Однако, вещь не доделана. Часто встречаются провалы,
небрежности, отдельные моменты абсолютно не прорисованы...
Показать?
-- Не надо,-- ответил Лампов со спокойной и ясной
улыбкой.-- Сам знаю. Когда перепечатывал начисто, увидел. Хотел
переделать, а потом решил на вас проверить. У нас с вами не
очень удачно складывалось, помните? Я ваши рецензии на клочки
рвал, а сейчас вижу -- правы.
-- Тогда понятно,-- протянул зав отделом.-- Вот что...
Если хотите, возьмем рукопись в таком виде. Редактор подправит
сам. И в ближайший номер! Однако, я бы не советовал... У
редактора нет вашей головы, мысли читать не умеет: что
непонятно -- сократит, а остальное сведет до своего понимания.
Я сам взялся бы, но я не бог, могу только упростить, а разве
это нужно вам или произведению? Решайте.
Лампов поднялся, протянул руку:
-- Спасибо. Конечно же, я поработаю еще.
Вышел номер журнала с повестью Орловского. Лампов
усмехнулся, получив гонорар. Первый раз в жизни даже не взял
авторские экземпляры, настолько чужая эта простенькая повесть,
состряпанная профессионально гладко, со всеми нужными местами,
однако без того, чем он владеет сейчас. То уже не его повесть,
то творение Гая Юлия Орловского...
Работал в счастливом упоении. Мысли приходили весомые,
зрелые, ложились на бумагу во всей красе. Конечно, без правки
не обойтись, кое-что придется вообще переписать, а то и не один
раз, но даже сквозь шелуху впервые видна умная проза.
Жена сказала встревожено:
-- Ты загонишь себя... Вон исхудал как!
-- Ничего.
-- Нет,-- возразила она решительно.-- Кому надо, чтобы ты
отправился на кладбище? Только-только нащупал настоящий путь, и
вдруг?.. Нет, я не позволю.
Он сперва сопротивлялся ее натиску, потом ошарашено
уставился на всегда кроткую жену. А ведь права! Теперь как раз
и должен беречь себя, ведь только начал, все написанное ранее
-- обречено на забвение.
-- Ладно,-- сдался он нехотя,-- сделаем маленький
тайм-аут.
-- Поедем на юг? -- спросила она обрадовано.
-- Нет,-- ответил он, подумав.-- Там сидишь слишком долго.
Не выдержу безделья. Махнем на недельку за город. К твоим.
-- На недельку, так на недельку,-- согласилась она.
Когда они тащились с раздутыми сумками к электричке, на
перроне встретили Чинаевых. Загорелые, довольные, те вывалились
из вагона, таща упирающегося добермана, который явно
предпочитал жить на природе подальше от города.
Чинаевы лицемерно расцеловалась с Машей, мужчины
обменялись сдержанными поклонами. Чинаева с ходу затараторила:
-- Мы выбирались на выходные!.. Всего два дня, а как
отдохнули, как загорели! Все-таки лето проводить надо на своей
даче.
-- Мы выезжаем часто,-- ответила Маша мило.-- У Саши труд
творческий, ему работать можно где угодно, был бы карандаш и
бумага.
Это был ответный камешек в огород Чинаевых, которые при
всем своем фантастическом окладе главы семьи тем не менее
привязаны к месту службы: от и до, на дачу можно только в
выходные
-- Творческий -- это замечательно.-- лицемерно восхитилась
Чинаева.-- Кстати, перед отъездом мы вот тут повстречали одного
писателя... Орловский, не слыхали?
-- Орловский? -- удивились Ламповы в один голос.
-- Он самый,-- сказала Чинаева с ядом в голосе.-- Красивый
такой, энергичный! Только-только приехал, шел с фирмовым
чемоданчиком, весь в импорте. Еще дорогу у нас спросил...
Говорит, отныне будет здесь жить. Жить и творить, как он
выразился.
-- Вы уверенны,-- спросил Лампов ошарашено,-- что это был
Орловский?
-- Уверена,-- ответила Чинаева победно.-- Он же так и
назвался. Современный такой, раскованный. И красивый: как
глянет своими глазищами, так в дрожь бросает, а внутри бежит
такое сладкое, легкое... Даже имя у него замечательное,
победное -- Гай Юлий!
Уже вскочив в вагон, Лампов трясся от смеха:
-- Ну и дали!
-- Не смейся над людьми,-- заступилась жена.-- Завидуют,
вот и стараются чем-то ущемить, придумывают знакомства с
несуществующими писателями. Видно, попалась им на глаза эта
повесть. Будь к людям снисходительнее...
-- Да это я так. Орловский, надо же!
У родни пробыли три дня. Больше Лампов не выдержал --
умчался в город к пишущей машинке. Жена уговаривала побыть еще,
клялась, что сама привезет ему "Эрику", но его тянуло в тесный
кабинет. На природе много помех: сад, пасека, гостеприимная
родня, домашняя живность -- все это украшает жизнь, но
отвлекает от работы.
Он трудился с недельку в одиночестве. В конце месяца вышли
два номера с его рассказами, то бишь -- Орловского, и Лампов
равнодушно бросил деньги за публикации в стол, на журналы даже
не взглянул.
Жена приехала загорелая, радостная, с двумя корзинами
деревенской снеди. Тут же кинулась кормить его: исхудавшего,
почерневшего, заговорила с завистью:
-- Чинаевы нос дерут не зря... Все-таки надо иметь свою
дачу.
-- Тебе не нравится у твоих родителей?
-- Не очень,-- призналась она.-- Я бы по-другому разбила
сад, посадила бы цветы и клубнику, не стала бы держать кур, что
так пачкают двор...
-- Там еще немного пришло,-- сказал он рассеянно, все еще
находясь во власти белого листа.-- В столе на кухне.
С этого дня жена мягко, но настойчиво урезала творческую
часть дня, "чтобы не загнулся", отмыла, откормила, уже через
недельку он снова выглядел сносно, а от вечерних прогулок --
жена настояла! -- порозовел, стал засыпать сразу.
Однажды жена вернулась из магазина веселая, рассказала с
порога:
-- Встретила Майку. Говорит, что Гай Юлий Орловский,
писатель, раздавал автографы прямо на окружной дороге! Яркий
такой, высокий и цыганистый, а глаза как маслины. Веселый.
-- Опять Орловский? -- удивился он.
-- Да,-- рассмеялась она.-- Вот так-то, дорогой... Ты
вкалываешь, а раздает автографы он!
-- Молодец! -- рассмеялся он.
-- Вот, оказывается, как создаются легенды!
Он обнял ее, с удовольствием поцеловал в прохладную с
улицы щеку. Что ни говори, а слухи об Орловском льстят. Слухи и
сплетни говорят о популярности.
С интервалом в месяц, вышли одна за другой последние две
повести. Естественно, тоже Орловского. Лампов велел машинистке
перепечатать заново все три: пойдут под одной обложкой в
издательстве. Весомый кирпичик, штук на двадцать, как раз на
новую "Волгу", а то на стареньком "Москвиче" уже как-то
неловко.
Все еще нарушал режим, сидел за пишущей машинкой подолгу,
"каторжанился". Жена, чтобы как-то отвлечь, назвала гостей.
Лампов вынужденно задвинул машинку в стол, одел галстук,
приветливо улыбался и кланялся в прихожей, а из раскрытых
дверей большой комнаты тянуло ароматными запахами, там
выстроились бутылки с затейливыми наклейками.
Последней пришла Изольда, новая подруга Маши. Статная,
породистая, очень красивая, она и Лампову улыбалась на всякий
случай обещающе: кто знает его взгляды и запросы, а дружить с
милой Машей ей хотелось без помех со стороны ее мужа. А еще
лучше -- при тайной поддержке.
Они расцеловались с Машей, Изольда отвела ее в угол и
возбужденно затараторила:
-- Сегодня ко мне на "Академической" подошел один!..
Высокий такой, еще не старый, в импорте, батник тоже оттуда...
Оглядел меня с головы до ног, раздел глазами, снова одел, а
потом и говорит: "Такие женщины в метро не ездят..." "Почему
же?" -- огрызнулась я. А он: "Я -- писатель. Заметил, что ряд
женщин никогда не спускается в метро. Их увидишь только на
машинах, да и то не на всяких... Вы одна из таких женщин". Ну,
слово за слово, познакомились. Он такой нахватанный! Только
циничный и напористый. Сразу прощупывает степень податливости.
Ну, у писателей, говорят, нравы вольные. Он много издается.
Орловский, не слыхала?
-- Гай Юлий...-- сказала жена бледным голосом.
-- Вот-вот,-- победно подтвердила Изольда.-- Вы его
знаете, не так ли? Не правда ли, душка?
Они прошли в комнату. Лампов хмуро проводил их взглядом.
Подумаешь, Орловский... Что в нем кроме эффектной фамилии и
нелепого имени?
Когда в желудках появилась приятная тяжесть, и все чуть
забалдели, естественно, пришла очередь поговорить на темы
искусства. Обсудив новое платье Аллы Сычовой, попробовали
вычислить нового фаворита Жестянщиковой, прошлись по молодым
писателям, ибо при Лампове как-то странно не упомянуть
писателей. Вспомнили и Орловского. Оказывается, один из гостей,
Бабаев, прочел две его повести.
-- Лихо пишет,-- сообщил он. Его руки безостановочно
работали, накладывая себе на тарелки из разных блюд, умело
отправляли в жующий рот, но говорить не мешали.-- Раскованно!
-- Талант? -- спросила Изольда заинтересованно.
-- Еще какой,-- ответил Бабаев.-- Талант делать деньги.
Карплюк стрижет купоны на перетягивании родни и земляков в
столицу, Сипов комбинирует с автомобилями, наша Дора Михайловна
что-то умеет с валютой... Каждый химичит по своим данным. Так
Орловский, будучи работником интеллектуального прилавка,
отыскал свою золотую жилу.
Лампов с ним не спорил. Правда, желание подтрунивать
пропало, и он спокойно пробовал вина, деликатесы, а душа уже
сидела за пишущей машинкой и нетерпеливо стучала по клавишам.
Когда гости разбрелись, он закрыл дверь и с усмешкой
обернулся к жене:
-- А этот Орловский начинает встречаться все ближе и ближе
