встретил, - мало ли что! Бросился на помощь. Лом тоже полез. А Фукс все
кричит:
- "Беда", "Беда"!
Взобрались мы к нему и, представьте, действительно видим - идет "Бе-
да" под всеми парусами.
Ну, бросились в город. А там уже готовятся к встрече... Мы - на прис-
тань. Нас пропустили, ничего. Однако смотрят уже несколько недоверчиво.
Я ничего не понимаю. Как же так, черт возьми! Ведь на моих глазах
"Беда" пошла ко дну. Да что глаза, глаза и обмануть могут. Но ведь есть
соответствующая запись в вахтенном журнале. А ведь это как-никак доку-
мент, бумага. И Фукс свидетель, а выходит так, что я дезертировал, что
ли, с судна в минуту опасности. "Ну, - думаю, - подойдут поближе, разбе-
ремся".
А подошла яхта - и вовсе стало непонятно. Смотрю - за рулем стоит
Лом, тут же рядом - Фукс, шкотовым. А у мачты - я и командую подходом.
"Да такого, - думаю, - не может быть! Может быть, это не я?" Пригля-
делся: нет, я. Тогда на берегу не я? Пощупал живот: нет, и на берегу
вроде я. "Что же это, - думаю, - раздвоение личности, что ли? Да нет,
ерунда все это, просто сон мне приснился..."
- Лом, - говорю, - ну-ка ущипните меня.
А Лом тоже сам не свой.
Однако, знаете, ущипнул, постарался так, что я не сдержался, вскрик-
нул даже...
Тут внимание собравшихся обратилось на меня, на Лома, на Фукса. Обс-
тупили нас.
- Ну, - говорят, - капитан, может быть, вы объясните создавшееся по-
ложение?
А "Беда" между тем подходит по всем правилам. Вот, знаете, кранцы вы-
ложили. Дали выброску, пристают. Вот этот двойник мой раскланивается,
берет под козырек.
- Разрешите, - говорит, - представиться: капитан дальнего плавания
Врунгель с командой. Заканчивая кругосветный спортивный поход, прибыла
порт Петропавловск-Камчатский.
Публика на пристани кричит "ура", а я, знаете, так ничего и не пони-
маю.
Нужно вам сказать, что я ни в какую чертовщину не верю, но тут приш-
лось призадуматься. А как же, понимаете? Стоит передо мной живое приви-
дение и разговаривает самым нахальным образом.
А главное, я в дурацком положении. Вроде этакого мистификатора или
самозванца... "Ну ладно, - думаю, - по глядим, что дальше будет".
И вот, знаете, сходят на берег. Я стремлюсь выяснить положение, про-
бираюсь к ним, но меня оттирают, и слышу, т"м, Врунгелю рассказывают,
что тут есть уже один Врунгель с командой.
Он остановился, осмотрелся кругом и вдруг заявляет:
- Ерунда! Не может быть никакого Врунгеля: я его сам потопил в Тихом
океане.
Я как услышал, так сразу все понял. Вижу, понимаете, старый приятель,
мечтатель адмирал, господин Хамура Кусаки под меня работает.
Ну пробился я со своей командой, подхожу вплотную к нему.
- Здравствуйте, - говорю, - адмирал! Как доехали?
Он растерялся, молчит. А тут Лом подступил, да как размахнется - и
Лома номер два одним богатырским ударом поверг наземь. Тот упал, и гля-
дим - у него вместо ног ходули торчат из брюк.
Тут Фукс осмелел, подлетел к Фуксу номер два, вцепился ему в бороду и
оторвал разом.
Лому-то с Фуксом хорошо: у одного рост, у другого борода, а у меня
никаких характерных признаков... "Чем же, - думаю, - мне-то своего двой-
ника донять?"
И вот, пока думал, он сам придумал лучше меня. Видит, дело дрянь,
достает кортик, хватает двумя руками - раз-раз! - и распорол живот нак-
рест... Харакири, самый самурайский аттракцион... Я даже зажмурился. Не
могу я, молодой человек, на такие вещи хладнокровно смотреть. Так с зак-
рытыми глазами и стою, жду.
Вдруг слышу - народ на берегу тихонько посмеивается, потом погромче,
а там и хохот пошел. Тогда я открыл глаза - и опять ничего не понимаю:
тепло, солнце светит, и небо чистое, а откуда-то вроде снег идет.
Ну, пригляделся, вижу - двойник мой заметно похудел, однако жив, а на
животе у него зияет огромная рана и из нее пух летит по всему берегу...
Тут, знаете, кортик у него отобрали, взяли под белые руки довольно
вежливо и повели. И команду его повели. А мы не успели опомниться, смот-
рим - качают нас.
Ну, покачали, успокоились, выяснили отношения, потом пошли яхту ос-
матривать.
Я вижу - не моя яхта, однако очень похожа. Не обошел бы я на своей
весь мир - сам мог бы перепутать. Да. Ну, заприходовали эту посудину,
как полагается, а на другой день и пароход пришел.
Распрощались мы. Потом я с Фуксом уехал и вот, видите, до сих пор
жив, здоров и молод душой. Фукс исправился, поступил на кинофабрику зло-
деев играть: у него внешность для этого подходящая. А Лом там остался,
командовать этой яхтой.
Вскоре я от него письмо получил. Писал он, что ничего, справляется, и
яхта неплохо ходит. Конечно, эта "Беда" не "Беда". Ну, да это не беда,
все-таки плавает... Да.
Вот так-то, молодой человек. А вы говорите, что я не плавал. Я, ба-
тенька мой, плавал, да еще как плавал! Вот, знаете, стар стал, память
слабеет, а то бы я вам рассказал, как я плавал.
Глава XXII, дополнительная, без которой иной читатель мог бы и обой-
тись
До позднего вечера сидел я тогда и слушал, боясь проронить слово. А
когда Врунгель закончил свой необыкновенный рассказ, я спросил почти-
тельно и скромно:
- А что, Христофор Бонифатьевич, если бы записать эту историю? Так
сказать, в назидание потомства и вообще...
- Ну что же, - ответил он, подумав, - запишите, пожалуй. Мне скрывать
нечего, правду не утаишь... Пишите, голубчик, а как закончите, я посмот-
рю и поправлю, если что не так...
В ту же ночь я сел за работу, и вскоре объемистый труд, начисто пере-
писанный крупным почерком, лежал у Врунгеля на столе.
Христофор Бонифатьевич внимательно просмотрел мои записки, кое-где
сделал незначительные, но весьма ценные поправки, а через два дня, возв-
ращая мне рукопись, сказал несколько огорченно:
- Записали вы все правильно, слово в слово... Вот только с вами-то я
по-свойски говорил, как моряк с моряком, а иной попадется бестолковый
читатель и, может случиться, не так поймет. У меня у самого в молодости
презабавный был случай: я еще тогда только-только на море пришел, юнгой
плавал. И вот стояли мы как-то на якоре... Штурман был у нас - серьезный
такой человек, не дай бог. И вот собрался он на берег. Прыгнул в шлюпку
и кричит мне:
- Эй, малый, трави кошку, да живо!
Я услышал и ушам не верю: у нас на судне кот был сибирский. Пушистый,
мордастый, и хвост, как у лисы. Такой ласковый да умный, только что не
говорит. И вдруг его травить! За что? Да и чем травить, опять же? Я в
этом смысле спросил у штурмана... Ну и выдрали меня тогда - как говорит-
ся, линьков отведал. - Да-с. Вот я и боюсь: станут люди читать, напутают
в терминологии, и тут такая может получиться двусмысленность, что я пе-
ред читателем предстану в нежелательном виде. Так что уж вы, батенька,
потрудитесь: все морские слова в отдельный списочек, по порядку русского
алфавита, подберите и мне представьте. А я на досуге займусь, обдумаю
это дело и дам свои объяснения.
Я не преминул выполнить это указание и вскоре представил Врунгелю не-
большой список, слов в шестьдесят. Он просмотрел, обещал к утру написать
объяснения, потом попросил неделю сроку, потом заявил, что раньше чем
через месяц не управится, а когда год спустя я как-то напомнил об этом
злополучном словарике, Христофор Бонифатьевич рассердился не на шутку,
обозвал меня мальчишкой и дал понять, что дело это серьезное и торо-
питься с ним не следует.
Так и вышла книжка без словарика. И ничего, читали люди и, в общем,
кажется, правильно все понимали. Но вот недавно, когда готовилось новое
издание "Приключений капитана Врунгеля", Христофор Бонифатьевич вызвал
меня и торжественно передал свой последний научный труд.
Мы тщательно изучили эту интересную работу и, оценив ее по досто-
инству, решили напечатать полностью.
Рассуждение капитана дальнего плавания Христофора Бонифатьевича Врун-
геля о морской терминологии
Мною и другими наблюдателями неоднократно было замечено, что человек,
вдоволь испивший соленой влаги из бездонной чаши океана, поражается
странной болезнью, в результате которой со временем наполовину теряет
бесценный дар человеческой речи.
Такой человек вместо слов родного языка, вполне точно обозначающих
тот или иной предмет, применяет вокабулы, столь затейливые, что порой с
личностью, не зараженной этой болезнью, уже и объясниться не может. Ког-
да же такая личность в непонимании разводит руками, больной глядит на
нее с презрением и жалостью.
В ранней молодости недуг этот поразил и меня. И сколь настойчиво ни
пытался я излечиться, меры, принятые мною, не принесли желанного исцеле-
ния.
По сей день выстрел для меня не громкий звук огнестрельного оружия, а
рангоутное дерево, поставленное перпендикулярно к борту; беседка - не
уютная садовая постройка, а весьма неудобное, шаткое висячее сиденье;
кошка в моем представлении, хотя и имеет от трех до четырех лап, являет-
ся отнюдь не домашним животным, но маленьким шлюпочным якорем.
С другой стороны, если, выходя из дому, я спускаюсь по лестнице, на
бульваре отдыхаю на скамейке, а придя домой, разогреваю чай на плите,
то, стоит мне попасть на судно (хотя бы и мысленно), эти предметы сразу
превращаются в трап, банку и камбуз соответственно.
Поразмыслив над этим, я решил было вовсе изгнать все морские термины
из своего лексикона, заменив их теми словами, которые с давних пор су-
ществуют в обычном нашем живом языке.
Результат, однако, получился весьма нежелательный: первая же лекция,
прочитанная мною в соответствии с принятым решением, доставила много не-
нужных огорчений как мне, так и моим слушателям.
Начать с того, что лекция эта продолжалась втрое дольше против обыч-
ной, ибо оказалось, что в морском языке есть немало терминов, вовсе не
имеющих замены. Я же, не желая отступать от принятого решения, каждый
раз пытался заменить эти термины их пространными толкованиями. Так, к
примеру, вместо слова рея я каждый раз говорил: "Круглая деревянная бал-
ка, несколько утолщенная в средней части, горизонтально подвешенная на
высоком тонком столбе, вертикально установленном на судне..." Вместо
слова руль я принужден был повторять: "Вертикальная пластина, с помощью
рычага или нового специального привода поворачивающаяся на вертикальной
оси, укрепленной на подводной части задней оконечности судна, служащая
для изменения направления движения последнего..."
Сожалея при этом о напрасной трате времени, потребного для неоднок-
ратного произнесения этих определений, я старался выговаривать их одним
духом, скороговоркою. А так как слов, требующих подобных разъяснений,
попадалось немало, лекция моя стала походить на заклинание волшебника
или на камлание шамана. И вполне естественно, что слушатели мои, несмот-
ря на все старание, в котором я не имею оснований сомневаться, ничего из
моих объяснений не усвоили и, более того, не поняли.
Огорченный неудачей, я тем не менее не пал духом. Терпеливо и внима-
тельно я снова проработал этот вопрос, и после всестороннего изучения
имеющихся на эту тему трудов и литературных источников, сопоставив их с
собственными наблюдениями, я пришел к выводу, что: морская терминология
есть не что иное, как специальный морской инструмент, которым каждый мо-
ряк обязан владеть столь же уверенно и искусно, сколь уверенно плотник
владеет топором, врач - ланцетом, а слесарь - отмычкой.
Но, как во всяком деле, инструмент непрерывно совершенствуется, час-
тично вовсе исключается из обихода, частично заменяется новым, более
простым и удобным в обращении, нередко заимствованным из другого ремес-
ла, так и в морской практике - одни термины широко входят в состав об-
щегражданского живого языка, как то произошло, например, со словами:
мачта, руль, штурман; другие же, напротив, вовсе утрачивают свое былое
