Марина НАУМОВА
КОНСТРИКТОРЫ
1
Дискотека чуть не испортила все. И дело было не в том, что Рудольф
почувствовал себя старым среди переполнявшей его юнцов, и не в его
непонимании и неприятии современной музыки - дело было в самой Альбине.
Трудно было поверить, что девушка, совсем недавно шептавшая о любви
дрожащими от смущения губами, могла теперь смотреть сквозь него, будто
никогда и не было между ними признаний и объяснений. Взгляд Альбины, тонко
реагирующий на малейший оттенок его поведения то прищуром, то блеском,
казалось оцепенел. Вся ее личность ушла в движение: ритмичное, жесткое...
Или - мертвое? Не исключено - иначе бы ее тело не вызывало бы ассоциации с
механической куклой. Изменилось, помертвело и ее лицо, становясь тупым и
бездумным.
"Да она ли это?" - поразился Рудольф, словно впервые видя свою
подругу; нет - с сегодняшнего дня уже невесту.
Ей не шла эта бездумность - в самое время Рудольф обратил внимание на
Альбину как раз за ее потаенную серьезность, проглядывающую во взгляде, то
в особом наклоне головы, то в манере морщить высокий открытый лоб. А эта,
новая Альбина, переиначенная бессмысленной музыкой, вновь возвращалась в
категорию обделенных интеллектом заурядов.
Рудольф остановился, оглянулся, оценивая расстояние до выхода, и
неожиданно резко поволок девушку к ступенькам, ведущим к пляжу. Альбина не
сопротивлялась, но шла, как в полусне.
- Быстрее! - Рудольф заставил сделать ее несколько шагов по песчаной
дорожке и лишь оказавшись под последними акациями и первыми колесами
солнцезащитных зонтиков, заметил, что рука Альбины напряглась, намереваясь
высвободиться.
- Руди, что случилось? - ожил в глазах девушки огонек.
- Это я хотел тебя спросить, - Рудольф подозрительно разглядывал ей
лицо. В неловком положении он окажется, если отрешенность Альбины ему
только примерещилась!
- Не понимаю.
- Ала ты прости, но... - он запнулся, стараясь подыскать для
объяснения наиболее уместные слова. - Понимаешь, тебе это просто не идет.
- При этих словах брови Альбины сдвинулись, сообщая о проглоченной, но тут
же прощенной обиде. - Я не знаю, как тебе это объяснить, но эти танцы...
они не для тебя.
- Я уже стара для них? Двадцать пять - не пятнадцать, ты это хочешь
сказать? - с легко горечью спросила она.
- Нет. Ты просто... серьезней, что ли. Я ведь тебе говорил, что ты
мне нравишься как раз за то, что не похожа ни на кого. А здесь... - он
развел руками.
- Ясно. - Альбина отвернулась.
Несколько секунд они молчали, только разноцветные отблески дискотеки,
меняясь, тревожили тени на ее лице.
- Ты прости, если я сказал что-то не то, - тронул девушку за плечо
Рудольф, несколько сбитый с толку ее реакцией.
- Да нет, все нормально. - На лице Альбины возникла и тут же пропала
кривоватая усмешка. - Наверное, ты прав. Просто мне надоедает все время
быть белой вороной. Слабость, да? Но я не претендую на то, чтобы быть
сильной. И мне тяжело видеть чужую укоризну, не понимая - за что... -
Рудольф явно хотел что-то сказать, но Альбина жестом попросила не
перебивать ее. - Яне должна была приводить тебя сюда... Глупая девочка
Ала! Пожалей меня...
Рудольф молча притянул ее к себе, не замечая, как довольно она
улыбнулась. Альбина предчувствовала, что еще немного - и он произнесет
вслух какую-нибудь заезженную банальность вроде "Толпа всегда травит
лучших". Альбина и сама недопонимала, почему его "умные" фразы вызывают у
нее такое раздражение. Эта его привычка была далеко не худшей из возможных
- и все равно всякий раз у нее складывалась иллюзия, что и все остальные
слова от такого соседства заражаются мерзенькой мелкой фальшью. Даже ее
собственные.
- Пошли, - предложил Рудольф, приглаживая длинные пепельные волосы.
- Хорошо. - Альбина вскользь, будто случайно, прикоснулась губами к
его шее, и по-детски хихикнула, стараясь окончательно отвлечь его от
предыдущей темы. Ей было приятно находиться в такой близости от него, под
защитой мужских рук; она любила всем телом ощущать реальность его
присутствия; хочешь, задень коленом, хочешь - задень животом... Но обычно
Рудольф даже дома старался выдерживать дистанцию: видно, срабатывали его
начальственные привычки.
В обнимку они спустились к пляжу; удлинявшиеся тени прыгали под
ногами в такт оставшейся за спиной музыке. Навстречу, по частично
утопленным в песок бетонным ступенькам, поднимался какой-то человек в
футболке с рисунком восходящего солнца, и Рудольфа словно кольнуло
изнутри: взгляд случайного встречного был таким же отрешенным, как и у
Альбины пару минут назад.
"Вот еще один пришел искать забвенья" - пронеслась в его голове одна
из нелюбимых Альбиной мыслей.
И...
- А теперь - новинка сезона! - зазвенел сзади надрывно-веселый голос
диск-жокея. - Танцуют все!!! Веселей, ребята!
Новый ритм, простенький и задорный, как детская считалка, запрыгал
под пластиковым куполом среди разноцветного миганья.
Мы упадем в объятья сада.
И больше ничего не на-а-да!
- завопили колонки высоким, не то девичьим, не то детским голосом.
"Вот именно - и больше ничего не надо, - грустно повторил про себя
Руди, помогая Альбине сойти с бетона на песок. - Ничего... Куда же
катиться мир, если в нем думают только о забвении, только его и ищут: в
музыке, в пустых фильмах, - он поймал себя на том, что подбирает слова
специально для доклада на комиссии, который он наверняка когда ни будь
сделает. - В том, что молодежь называет иногда "любовью". И, главное, я не
вижу для всего этого объективных причин..."
Альбина не была телепаткой, но этого и не требовалось, чтоб ощутить
внезапно возникшую между ними тень отчуждения. "Ой-ой! - пригляделась она,
- можно подумать, что он на собрании. Ну что я за дура зачем привела его
на дискотеку? Теперь ему может прийти в голову добиться ее закрытия..."
- Ты знаешь, Руди, - заслонила ему дорогу она, - можно я тебе все же
объясню, почему я хожу танцевать? Ты ведь не станешь презирать меня за
это?
- Ты о чем? - вздрогнул он, "возвращаясь" на пляж.
- Это в самом деле звучит очень глупо, - виновато моргнула она. - Но
музыка помогает мне забыть о страхе...
- Прости, не понимаю... Чего ты можешь бояться?
- Конечно, ты - преуспевающий, сильный... и мужчина к тому же. А ЭТО
чувствовать, а не понимать... Скажи, ты не обращал внимания, что в
последнее время ничего не происходит? Во-об-ще! Нигде и ничего. Можно
подумать, что в мире нет событий более значительных, чем чей-то очередной
юбилей, и трагедий, более масштабных, чем падения кирпича с крыши перед
носом у кошки, как передавали вчера по радио. Я вначале засмеялась, а
потом... мне было очень страшно потом, Руди! Ведь люди не стали лучше, и
мир не стал - мы просто не заслужили это затишье. В жизни ведь все
чередуется: черное - белое, прилив - отлив... Говорят, перед голодом в
старину бывал рекордный урожай хлеба. Ты слышал про такие приметы?
- Ала... - он остановился и принялся копать в песке ямку носком
ботинка, соображая, как ему лучше отвечать в подобных случаях. - Похоже
мне действительно тебя не понять...
- Мне кажется, - дрогнули ресницы девушки, - что это - затишье перед
очень большой бурей. Перед такой, что нам и не представить сегодня.
Посмотри на эту луну, на эту реку... Кто-то плавал в этой воде миллион лет
назад, и луна смотрела на него в точности так же... Миру нет до нас дела.
Руди. Но он оберегает себя, и для этого ему нужно равновесие. Это нам не
все равно: одно большое горе или масса мелких неприятностей - а природе
это не важно. Вот чего я боюсь: сегодня все хорошо, а завтра? - она
зажмурилась и внезапно переменила тон. - Ты зайдешь ко мне на работу?
- А? - моргнул Рудольф. Только что он думал, что несмотря на
наивность Алиных рассуждений, эти мысли тревожили порой и его самого. В
самом деле: в последние месяцы жизнь стала слишком бесконфликтной.
Конечно, по логике вещей, он должен был только радоваться этому, но
нет-нет, а смутное предчувствие прорывалось порой вечерами, когда из-за
переутомления сон не шел. - Ты что-то спросила?
- Я спросила не придешь ли ты завтра ко мне... Знаешь, в столице
будет какая-то крупная конференция. Тоже - событие, и почти вся наша
профессура разъехалась. Я даже удивилась: как так можно - уже второй день,
как в больнице нет ни одного мало-мальски известного специалиста, так -
одни практиканты и молодежь...
- Да, долгое спокойствие ослабляет... тьфу - расслабляет, - из-за
этой тупой оговорки Альбина не почувствовала обычного раздражения. - А
вообще любопытно: наш мэр, оба его заместителя, даже начальник нашей
комиссии - все тоже подались сейчас в столицу. Видно, развеяться от
безделья захотелось.
- Не нравится мне это, - вновь нахмурилась девушка. - А дорожная
полиция? Ты не обратил внимание - все постовые исчезли!
- Тоже бездельничают, - махнул рукой Рудольф. - Да брось ты! Нам-то
какое дело? Когда все идет как по расписанию - не грех и сачкануть... Ты
ведь тоже не имеешь права в дни дежурства покидать территорию больницы, а
вспомни - сколько раз мы с тобой бегали в кафе?
- Но на этаже всегда кто-то оставался,- напомнила она. - На всякий
случай.
- Но ты ж говоришь - молодые врачи остались? А они, может, и не хуже
ваших профессоров. И без нашего мэра жизнь города не остановиться. А
дорожная полиция... тоже, наверное, кто-то где-то сидит и смотрит только в
сторонке. Так что, выкинь эту мрачность из головы, и сосредоточься на том,
что скоро мы с тобой распишемся. Договорились?
Он заглянул девушке в лицо, ожидая, что оно засияет, как обычно, что
на щеках появятся ямочки, а серые глаза станут узкими и лукавыми. Но
ничего не произошло: наоборот, в уголке глаз Альбины заблестели готовые
выкатиться слезинки.
- Не надо, - чужим, испуганным голосом проговорила она.
- Что? Ну дай, я тебя поцелую, - неуверенно-шутливо предложил он.
- Не надо говорить об этом... - увернулась Альбина. - Они...
слышат...
И она кивнула головой, показывая в сторону луны и верхушек деревьев.
И больше ничего не надо!
Да-да да-да, да-да да-да!
У этой песни было два названия, несколько вариантов аранжировки, и
огромное количество текстов. Собственно, кое-кто пытался объявить ее
особым направлением или стилем, настоящим, полноправным видом музыки,
название которого звучало столь трудно произносимо, что его как-то
стихийно перекрестили в "ламбадобрейк" - тоже не слишком благозвучно, но
зато понятно.
"Ламбадобрейк" задорно повизгивал во всех колонках, скакал по веткам,
тревожа замороченные мигающим освещением листья, изначально не привыкшие к
такому веселью.
Много ли мыслей уживается в голове одновременно рядом со смехом?
Когда пляшут внутри солнечные зайчики, все серьезные рассуждения
разлетаются вдребезги, да и зачем думать, когда можно уйти в музыку-смех с
головой, стать ее придатком. Это потом, когда мелодия иссякнет, затеряется
в тишине, наступит пора размышлений - для тех, кому они вообще нужны. А
пока звучит - лучше все выбросить из головы, пусть она хоть ненадолго
станет легче. Забудь все - и танцуй, танцуй, оглашай воздух восторженными
воплями...
И больше ничего не надо!
А в пространстве уже трясутся незлые кулаки, трутся и толкают друг
