городе.
Франц взглянул на ее сумку, торчавшую углом из-под мышки,
на лиловатый цветок, приколотый к огромному воротнику пальто,
на короткий тупой зонтик с красным набалдашником,--и понял, что
и она тоже уходит. "Простите, что побеспокоил",-- сказал он,
сдерживая досаду. "Ах, пожалуйста...",-- сказала Марта. Они оба
двинулись по направлению к калитке. Франц не знал, что ему
делать: проститься ли сейчас или продолжать идти с нею рядом.
Марта с недовольным выражением в глазах глядела прямо перед
собой, полураскрыв крупные теплые губы. Потом она быстро
облизнулась и сказала: "Так неприятно: я должна идти пешком.
Дело в том, что мы вчера наш автомобиль разбили".
Случай действительно произошел неприятный: пытаясь
объехать грузовик, шофер сперва наскочил на деревянную
ограду,---там, где чинили трамвайные рельсы,-- затем, резко
вильнув, стукнулся о бок грузовика, повернулся на месте и с
треском .въехал в столб. Пока продолжался этот припадок
автомобильного .бешенства, Марта и Драйер принимали
всевозможные положения я в конце концов оказались на полу.
Драйер сочувственно спросил, не ушиблась ли она. Встряска,
толпа зевак, разбитый автомобиль, грубый шофер грузовика,
полицейский, с которым Драйер говорил так, как будто случилось
что-то очень смешное,-- все это привело Марту в состояние
такого раздражения, что потом, в таксомоторе, она сидела, как
каменная.
-- Мы сломали какой-то барьер и столб,-- хмуро сказала она
и, медленно протянув руку, помогла Францу отворить калитку,
которую он сердито теребил.
-- Опасная все-таки вещь--автомобиль,--проговорил Франц
неопределенно. Теперь уже пора было откланяться.
Марта заметила и одобрила его нерешительность. -- Вам в
какую сторону?--спросила она, переместив зонтик из правой руки
в левую. Очень подходящие он купил очки... Смышленый мальчик...
-- Я сам не знаю,-- сказал Франц и грубовато
ухмыльнулся.-- Собственно говоря, я как раз пришел
посоветоваться с Дядей насчет комнаты.--Это первое "дядя" вышло
у него неубедительно, и он решил не повторять его некоторое
время, чтобы дать слову созреть. Марта рассмеялась, плотоядно
обнажав зубы. -- Я тоже могу помочь,-- сказала она.--
Объясните, в чем дело?
Они незаметно двинулись и теперь медленно шли по широкой
панели, на которой, там и сям, как старые кожаные перчатки,
лежали сухие листья. Франц оживился, высморкался и стал
рассказывать о комнатах.
-- Это неслыханно,-- прервала Марта,-- неужели пятьдесят
пять? Я уверена, что .можно поторговаться.
Франц про себя подумал, что дело в шляпе, но решил не
спешить.
-- Там хозяин-- эдакий тугой старикашка. Сам черт его не
проймет...
-- Знаете что?--вдруг сказала Марта--я бы не прочь пойти
туда, поговорить.
Франц от удовольствия зажмурился. Везло. Необыкновенно
везло. Не говоря уж, что весьма хороню получается -- гулять по
улицам с этой красногубой дамой в кротовом пальто. Резкий
осенний воздух, лоснящаяся мостовая, шипение шин, вот она --
настоящая жизнь. Только бы еще новый костюм, пылающий галстук
,-- и тогда полное счастье. Он подумал, что бы такое сказать
приятное, почтительное...
-- Я все еще не могу забыть, как это мы странно
встретились в поезде. Невероятно!
-- Случайность,-- сказала Марта, думая о своем.-- Вот
что,-- вдруг заговорила она, когда они стали подниматься по
крутой лестнице на пятый этаж.-- Мне не хочется, чтобы муж
знал, что я вам помогла... Нет, тут никакой загадки нет; мне
просто не хочется,-- вот и все.
Франц поклонился. Его дело -- сторона. Однако он спросил
себя, лестно ли то, что она сказала, или обидно? Решить трудно.
На звонок долго никто не приходил. Франц вслушался,-- не
слышно ли приближающихся шагов. Все было тихо. Оттого особенно
неожиданным показалось, когда дверь отпахнулась. Старичок в
сером, с бритым, мятым лицом и густыми, закрученными бровями,
молча впустил их.
-- Я к вам опять,-- сказал Франц,-- я хотел бы еще раз
посмотреть комнату.
Старичок в знак согласия приложил руку к груди и быстро,
совершенно беззвучно, пошел по длинному, темноватому коридору.
"Бог знает, какие дебри",-- брезгливо подумала Марта, и ей
опять почудилась озорная улыбка мужа: меня журила, а сама
помогаешь, меня журила, а сама...
Впрочем, комната оказалась светленькой, довольно чистой: у
левой стены деревянная, должно быть скрипучая, кровать,
рукомойник, печка; справа--два стула, соломенное кресло с
потугами на грацию; небольшой стол посредине; комод в углу; на
одной стене зеркало с флюсом, на другой портрет женщины в одних
чулках.
Франц с надеждой посмотрел на Марту, она указала зонтиком
на правую пустоватую стену и каким-то деревянным голосом
спросила, не глядя на старичка:
-- Почему вы убрали кушетку, тут очевидно что-то раньше
стояло.
-- Кушетку просидели, она в починке,--глухо сказал
старичок и склонил голову набок.
-- Вы ее потом поставите,--заметила Марта и, подняв глаза,
включила на миг электричество. Старичок тоже поднял глаза.
-- Так,-- сказала Марта и опять протянула зонтик: --
Постельное белье есть?
-- Постельное белье? -- удивленно переспросил старичок;
потом, склонив голову на другой бок, поджал губы и, подумав,
ответил: -- да, белье найдется. -- А как насчет услуг, уборки?
Старичок ткнул себя пальцем в грудь. -- Все--я,--сказал
он.--Все--я. Только я. Марта подошла к окну, посмотрела на
улицу, потом прошлась обратно.
-- Сколько же вы хотите? --спросила она равнодушно.
-- Пятьдесят пять,-- бодро ответил старичок.
-- Это как,-- с электричеством, с утренним кофе?
-- Господин служит? -- поинтересовался старичок, кивнув в
сторону Франца.
-- Да,-- поспешно сказал Франц. -- Пятьдесят пять за
все,-- сказал старичок.
-- Это дорого,-- сказала Марта.
-- Это недорого,--сказал старичок.
-- Это чрезвычайно дорого,-- сказала Марта. Старичок
улыбнулся.
-- Ну что ж,-- вздохнула Марта и повернулась к двери.
Франц почувствовал, что комната вот-вот сейчас навсегда
уплывет. Он помял шляпу, стараясь поймать взгляд Марты.
-- Пятьдесят пять,--задумчиво повторил старичок.
-- Пятьдесят,-- сказала Марта. Старичок открыл рот и снова
плотно закрыл его.
-- Хорошо,-- сказал он наконец,-- но только, чтобы тушить
не позже одиннадцати.
-- Конечно,-- вмешался Франц,-- конечно... Я это вполне
понимаю...
-- Вы когда хотите въехать? --спросил старичок.
-- Сегодня, сейчас,--сказал Франц.--Вот только привезу
чемодан из гостиницы.
-- Маленький задаток? -- предложил старичок с тонкой
улыбочкой.
Улыбалась как будто и вся комната. Она была уже не чужая.
Когда Франц опять вышел на улицу, у него в сознании осталась от
нее неостывшая впадина, которую она выдавила в ворохе мелких
впечатлений. Марта, прощаясь с ним на углу, увидела благодарный
блеск за его круглыми стеклами. И потом, направляясь в
фотографический магазин отдать дюжины две еще не прозревших
тирольских снимков, она с законным торжеством вспоминала
разговор.
Заморосило. Ловя влажность, широко распахнулись двери
цветочных магазинов. Морось перешла в сильный дождь. Марте
стало смутно и беспокойно,-- оттого что нельзя было найти
таксомотор, оттого что капли норовили попасть под зонтик,
смывая пудру с носа, оттого что и вчерашний день, и сегодняшний
были какие-то новые, нелепые, и в них смутно проступали еще
непонятные, но значительные очертания. И как будто тот
темноватый раствор, в котором будут плавать и проясняться горы
Тироля,--этот дождь, эта тонкая дождевая сырость проявляла в ее
душе лоснистые образы. Снова промокший, веселый, синеглазый
господин, случайнейший знакомый мужа, под таким же дождем
торопливо говорил ей о волнении, о бессонницах и прошагал мимо,
и исчез за углом памяти. Снова в ее бидермайеровской гостиной
тот дурак художник, томный хлыщ с грязными ногтями присосался к
ее голой шее, и она не сразу оторвала его. И снова,-- и этот
образ был недавний,--иностранный делец с замечательной
синеватой сединой вдоль пробора шептал, играя ее рукой, что
она, конечно, придет к нему в номер, и она улыбалась и смутно
жалела, что он иностранец. Вместе с ними, с этими людьми,
быстро-быстро холодноватыми ладонями прикасавшимися к ней, она
пришла домой, дернула плечом и легко отбросила их, как
отбросила в угол раскрытый мокрый зонтик.
-- Я--дура,--сказала она,-- в чем дело? О чем мне
тревожиться? Это случится рано или поздно. Иначе не может быть.
Все стало как-то сразу легко, ясно, отчетливо. Она с
удовольствием выругала Фриду за то, что пес наследил на ковре;
она съела кучу мелких сандвичей за чаем; она деловито позвонила
в кассу кинематографа, чтобы оставили ей два билета на
премьеру, в пятницу, и решила пойти со старухой Грюн, когда
оказалось, что Драйер в тот вечер занят. А Драйер действительно
был очень занят. Он так увлекся неожиданным предложением одной
чужой фирмы, шелковистыми переговорами с ней, и телефонными
перестрелками, и дипломатической плавностью важных совещаний,
что в продолжение нескольких дней не вспоминал о Франце.
Вернее, вспоминал о нем,--да не вовремя,-- когда млел
золотистым призраком, по шею в теплой ванне, когда мчался из
конторы на фабрику, когда курил в постели папиросу, раньше чем
потушить свет; Франц мелькал, Драйер мысленно ему обещал, что
им займется немного погодя, и тотчас начинал думать о другом.
. И Францу от этого было не легче. Когда первое приятное
волнение новоселья прошло,-- а прошло оно скоро,-- Франц.
спросил, себя, что же делать дальше? Марта записала номер .его
телефона и при этом холодно сказала:
"Я передам, что вы заходили, оставили телефон". Однако
никто к нему не звонил. Сам позвонить он не смел. Пойти прямо
так к Драйеру он теперь тоже боялся, не доверяя случаю, который
в последний раз так великолепно преобразил его неудачный визит.
Надо было ждать. Очевидно, в конце концов, Драйер вызовет его,
но ждать было неприятно. Дело в том, что в первое же утро
хозяин собственноручно принес ему в половине восьмого утра
чашку слабого кофе с двумя кусочками сахара на блюдце и
наставительно заметил:
-- Не опоздайте на службу. Смотрите, не опоздайте. После
чего старичок почему-то подмигнул. Франц решил, что ему ничего
другого не остается делать, как уйти из дому на весь день,
словно он действительно до семи на службе.
Он принужден был, таким образом, поневоле осматривать
столицу,-- вернее, самую, как ему казалось, "столичную" ее
часть. Принудительность этих прогулок отравляла новизну. К
вечеру он так уставал, что все равно не мог выполнить свой
давнишний роскошнейший план -- поблуждать по ночным огнистым
улицам, присмотреться к волшебным ночным дамам. В первый же
день, далеко забредя, он попал на широкую скучную улицу, где
было много пароходных контор и магазинов картин,-- и, взглянув
на столб с надписью, увидел, что находится на том проспекте,
который некогда так пышно снился ему. Осыпались жидковатые
липы. Арка в конце была сплошь заставлена лесами: а в другом
конце был странный простор,-- и проходя вдоль канала, где в
одном месте масло радугой стояло на воде и дурманно пахло медом
от барж, с которых люди в розовых рубашках выгружали горы груш
и яблок, он увидел с моста двух женщин в блестящих купальных
