- Я останусь здесь! Хочу похоронить его... Знаешь, - она подняла
взгляд на киммерийца, - я ведь дочь рабыни и не знаю своего отца... Может,
я стигийка, может, нет... Но в Стигии у меня не осталось родных могил...
тело моей матери просто бросили псам, когда пришел срок... А здесь... -
Она снова бережно погладила мертвое лицо Рагара.
- Хорошо, - произнес Конан, поднимаясь. - Вот его мешок, Калла; в нем
его вещи и кошели с золотом, которого тебе хватит надолго. Мне - мечи,
тебе - мешок... - он мрачно усмехнулся. - Мы с тобой его наследники,
девочка.
- Не только мы, - лицо Каллы вдруг просветлело. - Не только мы, -
повторила она, - но и все люди на этом острове. Тысячи людей!
- Ты так думаешь? Что же он им завещал?
- Жизнь! И я расскажу им об этом! Он их спас, и они - все и каждый! -
должны узнать истину!
Кивнув, Конан наклонился, неловко поцеловал девушку в перемазанную
пеплом щеку и начал спускаться вниз, к кораблю.
Рагара похоронили на склоне вулкана, прорезав толстый слой дерна,
продолбив неподатливый базальт; холмик над могилой получился невысокий,
зато рядом, в десяти шагах, шумела дубовая роща. Кряжистые великаны,
закованные в темную кору, тянули ветви к своему мертвому предводителю,
негромко напевали что-то печальное, мерно шелестя листвой. Над рощицей
возносилась вершина вулкана; черная, оплавленная, гигантская, она казалась
памятником, воздвигнутым самим Митрой, желавшим почтить павшего слугу.
"Громовая Стрела", подгоняемая ударами десяти пар весел, уходила от
берега, направляясь на юго-запад. Свежий ветерок раздувал паруса, галера
все ускоряла и ускоряла бег, горный склон откатывался назад, таял в
беспредельной небесной синеве. Однако Конан, обладавший зрением орла,
долго еще следил за крохотной фигуркой девушки, скорчившейся у могильного
холмика. Она сидела там, пока солнце не поднялось на четыре локтя над
кратером побежденного вулкана; затем встала, забросила за спину мешок и
медленно направилась к берегу, к плодородным долинам, к городку,
раскинувшемуся у бухты, к людям, спасенным от гнева огненных демонов. Она
шла, чтобы поведать им правду.
Но захотят ли спасенные услышать истину о спасителе? Впрочем, аргосцу
Рагару по прозвищу Утес это было безразлично; он не искал славы - даже
посмертной.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИСКУССТВО УБИВАТЬ
14. СТРАНСТВИЯ
Границу меж степью и пустыней Конан преодолел на одиннадцатый день
после выезда из Дамаста. Эта граница не была четкой и определенной; просто
последнее время равнина, по которой он странствовал верхом на мохнатом
гирканском коньке, становилась все более засушливой и каменистой,
неприветливой, жаркой и угрюмой. Сочные травы жухли, сменяясь верблюжьей
колючкой и жалким кустарником; деревья, изредка попадавшиеся прежде,
исчезли совсем; зато теперь встречались большие участки почвы, покрытые
песком или мелким щебнем. Даже небо изменилось: над травянистой степью оно
было голубовато-блеклым, сейчас же цвет его начал отдавать желтизной,
словно в нем, как в огромном вогнутом зеркале, отражались раскинувшиеся
где-то впереди застывшие волны барханов.
И все же, несмотря на постепенность и неопределенность этих
изменений, существовал некий условный рубеж, отделявший степь от пустыни -
особенно обширная полоса каменистой почвы, протянувшаяся с востока на
запад на несколько дней пути. Добравшись до нее, Конан разыскал руины
старой башни, торчавшие подобно изломанным зубам на плоской, выровненной
человеческими руками вершине холма - знак, о котором рассказывал Рагар. От
этой разрушенной древней твердыни, сложенной неведомо кем и неведомо
когда, путь его лежал прямо на север. По утверждению аргосца, Конану
теперь предстояло идти день за днем, словно убегая от солнца - так, чтобы
его лучи светили в затылок. Если он не собьется с дороги, не высохнет от
жажды, не умрет от голода или змеиного укуса, не станет жертвой внезапно
налетевшего самума, не канет в зыбучих песках - словом, если он вынесет
все эти тяготы и мучения, то рано или поздно увидит вздымающуюся на
горизонте горную цепь, будто бы подпирающую небеса, а перед ней - огромный
потухший вулкан с пологими коническими склонами и иззубренной вершиной. Он
будет серо-коричневым, угрюмым и бесплодным - таким же, как раскинувшийся
за ним хребет; однако у самого подножья внимательный глаз заметит яркую
полоску зелени, словно нанесенную исполинской кистью на скальный выступ.
Там - вода, деревья и травы; там - спасение от зноя, отдых после долгого
пути; там - обитель наставника, и добравшийся до нее будет жить.
Конан давно вызубрил наизусть все эти приметы и, разбив под курганом
свой последний лагерь в степи, уже не прикидывал про себя, велик ли сад
Учителя и с какого расстояния можно его разглядеть. Уставившись бездумным
взглядом в костер, он сидел, обхватив колени; в пламени плясали огненные
саламандры, пытаясь прогнать ночной мрак, мохнатая лошадка похрустывала
травой, еле слышно журчал ручеек - последний источник воды по дороге на
север. Темное небо нависало над его стоянкой, и звезды, горевшие в вышине,
казались искрами костра, улетевшими в безбрежную даль, в таинственное и
непостижимое пространство, в котором властвовали боги. Благостные и
злобные, ревнивые и безразличные, все они владели могуществом и силой, в
сравнении с коими человек не значил ничего. Даже властелин огромной
державы, повелитель тысяч и тысяч! Тем более, нищий странник, одиноко
бредущий в бескрайней степи...
На миг острое ощущение собственного ничтожества охватило киммерийца.
"Ты зрелый муж, но не свершил еще ничего великого..." - сказал ему Рагар,
и это было правдой. В юности он жаждал благ, которые могло принести
богатство - женщин, вина, хорошей одежды, драгоценного оружия, всего, что
продавалось и покупалось за золото... Что ж, немало золота прошло с тех
пор через его руки! Немало женщин делили с ним постель, немало отличных
клинков обломал он о вражеские щиты! Вино, еда, резвые кони, шелковые
плащи, увесистые кошельки - все это было, и все это он не сумел удержать,
ибо полагался лишь на свою силу, храбрость и варварское хитроумие. Но силе
его противостояла еще большая сила, храбрости - многочисленность
противников, а природному хитроумию - изощренное коварство и тайные
искусства, в которых он был несведущ.
Да, он побеждал! Он сражался не только с людьми, но и с жуткими
тварями, явившимися с потусторонних Серых Равнин или посланных Сетом в
наказание миру! Нередко под его рукой сбивалась сотня-другая лихих
молодцов, и он на время превращался в князя, капитана или вождя,
властителя горных перевалов, степного простора или морских дорог... Он вел
своих людей вперед, рубил и резал, захватывал крепости или корабли, брал
добычу!
Но побеждал ли? На деле все его победы оборачивались поражениями, ибо
в конечном счете не приносили ни богатства, ни устойчивого положения, ни
власти...
Власть!
Он вкусил этот яд в полной мере, командуя отрядами наемников,
разбойничьими шайками или разгульной неистовой пиратской вольницей. Но то
была малая власть - власть, позволявшая ограбить караван или купеческое
судно, взять на щит небольшой городок, уничтожить соперничающую банду.
Однако он уже догадывался, что в этом мире власть решала все; она была
важней богатства, грубой силы и хитрости, важнее острых копий и закаленных
клинков. Правда, требовались и сила, и хитрость, и богатство, чтобы
захватить власть - _н_а_с_т_о_я_щ_у_ю_ власть, позволявшую владычествовать
над душами людскими, над странами и городами, над богатыми землями...
Воистину, достичь такой власти - великое деяние!
Но для великого деяния нужна была и великая Сила. Возможно, со
временем он обнаружил бы ее в себе самом, в собственной своей душе, но
сейчас ему казалось, что проще получить ее из рук наставника, обучавшего
достойных Искусству Убивать. Это мастерство также являлось великим - ибо
как еще проявляется истинная сила? Сила, в его варварском представлении,
была нерасторжимо связана с убийством, выражавшим телесную и духовную мощь
наиболее отчетливо и ярко. В хайборийском мире убивали все: солдаты и
разбойники - сталью, камнем и бронзой, властители - клинками своих воинов,
маги - тайным чародейством, более страшным, чем разящее железо. Убитый
всегда был неправ, победитель же получал все - и богатство, и славу. Таков
был порядок вещей, и оставалось лишь гадать, то ли его установил
пресветлый Митра, то ли сам великий бог - как и все его союзники и враги -
подчинялся этому древнему распорядку. В конце концов, каким бы могуществом
он не обладал, и у него, похоже, не хватало сил тягаться со смертью...
Вздрогнув, Конан передвинулся поближе к костру - несмотря на палящий
дневной жар, ночи в степи были холодными. Пламя, быстро пожиравшее тонкие
ветви кустарника и пучки сухой травы, металось перед ним, вытягивая вверх
то жаркий рыжий язык, то колеблющийся трезубец; оно было жгучим, опасным -
и все бессильным против твердости камня и обманчивой мягкости песка. Не то
что молнии, которые умел исторгать Рагар!
И не только он. Теперь киммериец припомнил еще одно имя, скрытое
давностью лет, припорошенное пылью времени... Фарал! Странник в сером
плаще, который встретился ему на берегах Вилайета то ли тринадцать, то ли
пятнадцать лет назад... Правда, молнии его были нацелены не в камень, но
сраженный ими человек казался крепче гранитной скалы! Теперь, спустя годы
и годы, Конан понимал, что почтенный Неджес из Шандарата, вполне возможно,
являлся не самым могучим чародеем - из тех, что встречались ему в иных
странах и в иные времена. Но с этим стигийцем его связывала память юности,
представление об ужасе и бессилии, испытанным едва ли не впервые... Такое
не забывается! Лишь дремлет до поры, готовое вспыхнуть ярким
воспоминанием, жгучим, как пламя костра...
Фарал убил колдуна огненной стрелой, беззвучно вылетевшей из его
ладони... А Рагар смог усмирить разбушевавшихся подземных богов...
Конечно, он и сам погиб, но разве можно сравнивать мощь тех, кто способен
залить лавой целый остров, с жалким чародейством стигийца Неджеса! Разные
силы, разный и результат... Фарал раздавил черного мага словно крысу,
одним небрежным ударом - и остался жив; Рагар сражался с грозными демонами
вулканов, и погиб... Но он сумел загнать их обратно в огненную
преисподнюю!
Между Фаралом и Рагаром маячила еще чья-то невысокая ладная фигурка,
чье-то лицо с веселой улыбкой на пухловатых губах. Долгая дорога и
раздумья в одиночестве просветляют память, и Конану уже не надо было
напрягаться: он знал, кто пожаловал к нему в гости.
Малыш! Бритунец, Маленький Брат!
Этот, по-видимому, не владел таинственной Силой Митры, но был на диво
сообразительным. Сейчас он казался киммерийцу не слабее двух остальных;
там, где Фарал с Рагаром добивались своего колдовством, малыш брал
ловкостью и редкостным хитроумием. К тому же, он превосходно владел мечом!
Впрочем, все трое обращались с оружием так, словно клинки еще в
детстве приросли к их ладоням. Сейчас, будучи в зрелых годах, Конан мог
оценить их мастерство, равного коему ему не доводилось видеть. Да, эта
троица смогла бы шутя разметать отряд немедийских меченосцев или полсотни
