нем; сейчас ему хотелось бы очутиться не здесь, на палубе своего корабля,
а в горах, рядом с Рагаром, с мечом в руке. Он машинально ощупал обруч,
слабо давивший на виски. Дайома говорила, что сей талисман способен
защитить от злого колдовства... Может быть, и от гнева огненных демонов
тоже? Может, ему стоило пойти с Рагаром?
Нет, подумал киммериец, стиснув зубы. Даже если б железное кольцо на
голове спасло его от палящего жара и сернистых испарений, чем и как он
сразился бы с демонами? Ни меч, ни секира, ни копье для такого дела явно
не подходили, а метать молнии, подобно аргосцу, он не умел...
Молнии!
Едва он подумал о них, как с середины склона, тонувшего в кромешной
тьме, ударили яркие синие сполохи. Они летели непрерывным потоком, широким
расходящимся пучком, словно стрелы, выпущенные разом сотней лучников, и
каждая поразила цель. Алые щупальца, что со зловещей неумолимостью
тянулись от жерла вулкана вниз, к домам, рощам и городку, внезапно
вскипели; Конан видел, как огненные фонтаны поднялись там, куда ударили
призрачные синеватые копья молний. Они взметнулись к небу и опали багряным
дождем - побуревшие, бессильные, меркнущие... Молнии, летящие из темноты,
продолжали хлестать огненных змей, пронзая их пылающие тела; столбы
пламени, целые светящиеся колонны поднялись вверх, дотянувшись до голубой
завесы, и киммерийцу померещилось, что она словно высасывает жаркую кровь
чудищ: они тускнели, замирали, расплывались, не в силах продолжить путь.
Загрохотало. И, повинуясь раскатам чудовищных барабанов, над кратером
поднялась новая огненная волна, выплеснула на склон несокрушимым грозным
валом и покатилась вниз, сотрясая воздух. Это был уже не поток, не река:
жаркое и бездонное озеро изливалось наружу, и его, казалось, не мог
остановить никто. Огнедышащая гора вздрогнула; с громоподобным шумом
рухнули обрамлявшие кратер утесы, и над ними встала вторая багровая стена,
а за ней - третья, четвертая... Не озеро, пламенный океан с ревом струился
на равнины Кардала!
Но молнии продолжали сверкать, беззвучные и сокрушительные,
превозмогая натиск огненного воинства. Они словно бы слились в
сине-фиолетовое зарево, в огромный сверкающий веер, сотканный из тысяч и
тысяч стрел; и Конан наконец догадался, где был его центр. Там, в дубовой
роще на середине склона, против самой глубокой трещины, рассекавшей
кратер! В том месте, что выбрал Рагар! И где он теперь держит оборону!
Значит, аргосец не погиб? Он жив и сражается? Конан уже не сомневался
в этом и знал, что взирает на настоящую битву, божественный поединок, в
котором человек, деревья и демоны, молнии и раскаленная лава, серая
пепельная метель и голубая завеса, ярко сиявшая в ночных небесах, были
лишь орудиями сошедшихся в схватке богов. Их доспехом и щитом, мечом и
разящим копьем!
Задрав голову, киммериец вгляделся в зарево над багровой пастью
вулкана, и на миг ему почудилось, что в сверкающем тумане проступают
контуры гигантского лица - выпуклый лоб, подобный материковой тверди,
глаза-пропасти, сурово сжатые губы, бескрайние равнины щек... Видение
мелькнуло и исчезло, оставив томительное ощущение неопределенности, и
Конан почувствовал, как, несмотря на жаркие порывы ветра, его окатила
волна холодной дрожи. Действительно ли он узрел лик божества? Великого
Митры, Владыки Света, Подателя Жизни? Могущественного бога, взиравшего с
небес на битву, что вел его слуга?
Тянулось время; беззвучно сверкали молнии, грохочущие раскаты
дьявольских барабанов вздымали огненные валы, что с ревом выплескивались
на склон, катились вниз и замирали, выбрасывая к звездным небесам фонтаны
жаркой крови. Вулкан рычал и выл на тысячу голосов, но киммериец,
полуоглохший, со слезящимися глазами, стал замечать, что атаки пламенных
ратей слабеют. Видно, Рагар побеждал; грозная Сила Митры превозмогала мощь
подземных богов, что бесновались в недрах огромного вулкана. Они еще
ревели, выхлестывали волны кипящей лавы, с шумом рушили скалы, сотрясая
многострадальный Кардал; но сверкающие копья аргосца разили без устали и
без промаха.
- Похоже, он крепко прижал этих огненных демонов, - произнес про себя
Конан, прикрывая ладонью воспаленные глаза. Затем, окликнув Хафру,
киммериец велел подать вина и остался на палубе досматривать огненный
спектакль. Тут он и заснул, когда грохот стал потише, и сияющий фиолетовый
веер превратился в редкие вспышки молний.
Солнце еще не поднялось, когда кормчий снова разбудил Конана. Небо
начало светлеть, и на его розовато-жемчужном фоне темный конус вулкана,
притихшего и молчаливого, был отчетливо виден - иззубренные стены кратера,
уступы на западном склоне, напоминавшие гигантскую лестницу, травы и
деревья с наполовину облетевшими листьями, запорошенные пеплом, дубовая
роща... Она казалась на удивление яркой и чистой, словно серая метель и
жар от лавовых потоков совсем не коснулись ее; темно-зеленые кроны
сливались на расстоянии в одну огромную шапку, подпертую десятками темных
стволов.
Бросив взгляд на эту картину, киммериец повернулся к Сандаре,
отметив, что глаза у него налились кровью и смотрят совсем уж в разные
стороны света - видно, кормчий, как и большая часть команды, не спал всю
ночь.
- Рагар?..
Шкипер отрицательно помотал головой.
- Нет, мой господин, он не вернулся. И я не знаю, что с ним. Люди
боятся ступить на берег... да и, по правде говоря, после такой ночи им
надо хоть немного подремать.
Конан кивнул, пригладил взлохмаченные волосы, осмотрел палубу.
Большинство его молодцов валялись у шпигатов и громко храпели; те же, кто
бодрствовал, напоминали осенних мух. Мощный храп доносился и со скамей
гребцов.
- Ладно, пусть спят, - решил он, - а то не смогут ворочать веслами. Я
поднимусь к роще. Жив Рагар или мертв, он должен быть там.
Спустя недолгое время он шагал по склону, с флягой и ломтем мяса в
руках; мечи аргосца были пристегнуты за спиной, их ножны, поскрипывая,
терлись о кожаную куртку. Еще Конан прихватил увесистый мешок Рагара,
подумав, что там, кроме одежды и монет, могли оказаться какие-нибудь
лекарства. Сам он не слишком хорошо разбирался в искусстве врачевания, но
сумел бы приложить бальзам к ране и замотать ее тряпицей.
Отрывая кусок за куском крепкими зубами, киммериец жевал мясо и
прихлебывал вино, пока фляга не опустела наполовину; тогда, помня о
Рагаре, он прицепил ее к поясу. Он чувствовал себя бодрым и свежим, хотя
не спал половину ночи; пища прибавила сил, и он знал, что без труда
дотащит аргосца до койки в каюте "Громовой Стрелы". А может, и тащить не
придется; может, Рагар даже не ранен, а просто спит, свалившись на траву в
смертельной усталости.
Как бы то ни было, слуга Митры выиграл этот бой! И одержанная победа
весьма радовала Конана. Не потому, что он считал себя соратником аргосца
или беспокоился о жизнях обитателей Кардала; нет, у него имелись свои
резоны. Рагар победил, и это значило, что все рассказанное им - правда. И
то, что он толковал о Силе, даруемой Митрой, и о наставнике, умеющем ее
пробуждать, и о дороге, что вела к его обители... После ночного сражения,
после этой битвы божественных молний с дьявольским огнем, все сказанное
аргосцем приобретало иное звучание и иной смысл, превращаясь из вероятного
в достоверное, из предполагаемого в доказанное, из сказки в реальность.
Он, смертный человек, сокрушил тьму огненных демонов, отродий Нергала; он
загнал их под землю, обескровил, лишил силы! Он, крохотный ничтожный
червь, совладал с гневом вулкана, огромного и, казалось бы, несокрушимого;
в глазах Конана это являлось куда большим подвигом, чем снести голову
колдуну. Даже Тот-Амону, главе Черного Круга!
Когда до дубовой рощицы оставалась едва ли сотня шагов, Конан
разглядел человеческую фигурку, стоявшую на коленях. Сверкнул первый
солнечный луч, отразившись от полированной бронзы шлема, и киммериец,
узнав Каллу, припустил бегом. Тяжелое предчувствие вдруг сжало его сердце;
стремительными скачками он мчался вверх, не обращая внимания на то, что
тяжелый мешок Рагара колотит его по спине.
Аргосец лежал под дубом, в круге опаленной травы, и Конан сразу
понял, что он мертв. Лицо его и могучее мускулистое тело казались словно
бы усохшими; кожа почернела, на висках бледными тенями просвечивали вены,
темные зрачки широко раскрытых глаз уставились вверх, в наливавшееся
синевой небо. Шелковый камзол, штаны и сапоги аргосца были прожжены во
многих местах, как будто он простоял всю ночь у стреляющего искрами
костра; руки, сложенные на груди ладонями вверх, еще поддерживали
невидимую чашу, средоточие божественной Силы.
Смерть, однако, не изуродовала его. Благородные черты остались
привычно строгими и спокойными, на полураскрытых губах затаилась улыбка, и
даже обгоревшая кожа не портила облик погибшего; воин, нашедший смерть в
бою, показался Конану прекрасным.
Калла, согнувшись, стояла на коленях рядом с аргосцем и легкими
быстрыми движениями гладила его по щеке. Она выглядела осунувшейся и
усталой, но Конан не заметил ни ран, ни ожогов; видно, ей хватило ума не
приближаться ночью к изрыгающему пламя кратеру. Да и кто, кроме Рагара,
мог бы подойти к нему? Кто мог выстоять здесь, под опаляющим жаром
огненных валов?
Когда киммериец окликнул девушку, она подняла застывшее лицо и, точно
продолжая начатый еще вчера разговор, сказала:
- Он был еще жив, когда я его нашла. Я пряталась у берега, хотела
подняться наверх, помочь ему, но... но не смогла... - Головка Каллы
удрученно качнулась. - Жар... огонь... я поняла, что сгорю, не добравшись
до него...
- Сколько ты здесь сидишь? - спросил Конан.
- Не знаю... Наверно, половину ночи... Как только смолк грохот и
сделалось не так жарко, я сразу пошла сюда... Ты видел - голубое, огромное
колыхалось в небе... было достаточно светло, чтобы искать... и он... он
стонал...
Конан сбросил мешок на землю, отцепил флягу и сунул ее девушке;
затем, не прикасаясь к телу Рагара, быстро осмотрел его. Как и у Каллы, на
нем не было ни ран, ни сильных ожогов; кожа, показавшаяся киммерийцу
обгоревшей, была просто серой от пепла. Тем не менее, Рагар выглядел
страшно истощенным, словно не ел пятнадцать или двадцать дней.
- Отчего он умер? И что успел сказать?
Девушка сделала глоток вина, закашлялась, и Конан осторожно похлопал
ее по спине.
- Он... он... Ему пришлось отдать все силы... отдать столько, что
плоть уже не могла удержать душу... Он сказал, что так бывает всегда,
когда человек прикасается к божественной мощи... она сжигает его
изнутри...
- Значит, Митра использовал его, как меч в своей деснице, - медленно
произнес Конан. - Битва кончилась, клинок выщерблен и выброшен на
свалку...
- Нет! Нет! - Отчаянный крик Каллы прервал киммерийца. - Он бился
сам, испрашивая у Митры столько сил, сколько требовалось для победы! И
Митра давал, посылал ему силу через эти деревья, давал и жалел его, и
плакал над ним, но даже бог - бог, ты слышишь! - не может даровать
победу... просто даровать... даром... - Ее голос стих, и последние слова
Конан едва расслышал.
Немного помолчав, он спросил:
- Чего ты хочешь, Калла? Вернешься на судно или...
Губы девушки упрямо сжались.
