пролетающую над Бетикой. Местный фирвулаг рассказал этому приятелю, что
Копье у Фелиции. Для получения достоверной информации необходимо глубокое
зондирование. Ты согласен?"
"Нет!.. Да... А, дерьмо! Ладно, потом. Я сам скажу когда. Но
сканирование проводить только под моим надзором, а затем ты полностью
восстановишь его мозг. Ты понял, Брат Корректор, Великий Визирь, Кулл
Красавчик?"
"Я понял и склоняюсь пред твоей властью, король. Но мы должны найти
эту скотофилку-садомазохистку, сучью богиню, прежде чем она найдет НАС. И
почему я только не убил ее, когда была возможность?"
"Презренный. Сам не знаешь?"
- Итак! - бодро воскликнул Эйкен вслух. Ментальная пикировка с
Куллукетом заняла примерно десять секунд. Эйкен отгородился от
продолжающихся мысленных увещеваний Куллукета и весь запас своего обаяния
излил на Раймо, Салливан Танна, стройную леди Олону (которая с самого
момента появления Эйкена внимательно наблюдала за ним) и на других
новоприбывших тану и людей, стоящих возле мрачного приемного помещения.
Приободрившийся Салливан Танн воскликнул:
- Этот вооруженный холуй возмутительно обращался с нами, лорд Луганн.
Его люди имели наглость осмотреть наш багаж, а вот этот неуклюжий увалень
уронил бесценную бутылку "Джеймсон Ризэв" двадцатичетырехлетней выдержки!
Хорошо, что я обладаю психокинезом и едва успел вовремя подхватить ее.
- Форменное безобразие! - сказал Эйкен, нахмурившись. Он
телепатически подмигнул коменданту города. - Ты, конечно же, знаешь,
Конгрив, что светлейшие особы ранга лорда Салливан Танна не должны
подвергаться подобным процедурам. Тебе полагается выговор.
Ударив себя в грудь, Конгрив вскинул руку в салюте.
- Я и сам корю себя. Стратег. Подобный досмотр - это обычная
предосторожность для обеспечения безопасности, он издавна применялся ко
всем людям, прибывающим в Горию на постоянное жительство. Из-за риска,
связанного с кровавым металлом, лордом Поданном был отдан на этот счет
строжайший приказ.
- Ноданн, - заметил Эйкен, - сейчас кормит рыб. А я повелеваю, чтобы
с сего дня и людям, и тану, прибывающим в город, оказывался одинаково
радушный прием. Запомни это, или будешь нести ответ лично передо мной.
Салливан Танн расплылся в довольной улыбке. Он вытолкал вперед
жеманящуюся Олону и представил ее Эйкену и Куллукету.
- Леди Олона Каламосская, дочь покойного лорда Онидана Герольда, в
нынешнем году на празднике Великой Любви она станет моей невестой.
Олона грациозно поклонилась, Лучезарный, усмехаясь, запечатлел на ее
руке долгий поцелуй.
- Правда ли, лорд Стратег, что вы будете королем? - низким голосом
спросила девушка.
Черные глаза Эйкена сверкнули.
- Коли будет на то воля Таны, милая!
- Со всеми... королевскими прерогативами? - На коралловых губах
заиграла легкая улыбка. Лицо Салливан Танна сохраняло неподвижность.
- Игра, - заверил ее Эйкен, - будет вестись по всем правилам.
Он прошагал к сияющему глупой улыбкой Раймо, изящно опустил руку на
плечо своего старого приятеля и провозгласил:
- А теперь, ребята, - веселиться! Эйкен Драм с вами! Больше никакого
содержания под стражей, никаких обысков, никаких мерзких дознаний. Все
отправляемся в мой Стеклянный замок и устраиваем грандиозную пирушку!
7
Старый Айзек Хеннинг нудел не переставая до тех пор, пока Голда -
хотя и знала, что собирается дождь, - не согласилась совершить
утомительное восхождение на мыс и нести дозор до полуночи.
- Мы - единственные, кто может дать предупреждение, деваха! - Длинные
костлявые пальцы впились в ее сильные плечи. Подернутые пленкой глаза
Айзека беспокойно скосились в сторону внутреннего грота пещеры. - Сейчас
самое опасное время! Полнолуние после весеннего равноденствия! Охота
непременно явится. Так случается каждый год. А теперь слушай меня, деваха!
Когда заметишь, как они летят над лагуной из Авена, зажжешь сигнальный
костер. В твоих руках судьба всего Керсика!
- Хорошо, дедуня.
- Он, может быть, зовет их! Даже в этом своем сне! - Голос старика
превратился в злобный свист.
- Хорошо, дедуня.
Дрожа, Айзек нагреб в глиняную чашу углей из очага и присыпал золой,
чтобы не так сильно горели. Голда взяла чашу и приготовленный дедом
толстый факел из пропитанного жиром тростника.
- Что со всем этим делать, знаешь, - рявкнул он.
- Что? - спросила Голда.
- Вот чертова глупая корова! - взорвался старик. - Сигнал! Если
увидишь Летучую Охоту, зажжешь факел от горячих углей. А факелом подожжешь
большую груду дров!
Голда улыбнулась.
- Зажечь факел. Зажечь дрова. Хорошо, дедуня.
Старик прямо зашелся от ярости.
- Но только если увидишь Летучую Охоту, черт тебя раздери! Если
увидишь, как они летят на нас из межзвездной пустоты - изгибаясь,
поднимаясь и падая, словно свивающаяся кольцами змея из радужного света!
- Ладно!
Голда стояла, пристально глядя на старика сверху вниз, словно на
чужого. В ней не было красоты, лишь сила и здоровье. Щеки и губы лоснились
от жира жареных сонь, которых они ели на ужин. Замшевая сорочка тем не
менее была довольно чистой. Груди, набухшие по причине, которую Айзек
очень даже хорошо угадывал, натягивали замшу меж торчащих в разные стороны
сосков.
- Ну? - заревел он. - Ступай, шлюха перезрелая!
Голда осталась стоять возле входа в пещеру, вяло свесив руки вдоль
бедер.
- Ты не причинишь вреда Богу, пока я хожу, дедуня?
Взгляд старика метнулся в сторону.
- Давай топай на мыс. Делай свое дело, а его предоставь мне. - Старик
часто дышал. - Может статься, Летучая Охота уже на пути к Керсику!
- Ты не причинишь Богу вреда?
Голда опустила горшок с углями и незажженный факел на каменный пол.
Айзек попытался улизнуть, но он не мог тягаться в проворности с Голдой.
Она ухватила его за тонкие, как прутики, руки, сграбастала в охапку и
приподняла над землей. Айзек брыкался, орал, исходил яростью, но
женщина-титан продолжала держать его в воздухе на вытянутых руках. В конце
концов старик разразился слезами. Голда осторожно опустила его, присела
рядом с ним, сжавшимся в комочек, на корточки и вытерла его лицо уголком
своей юбки.
- Ты не причинишь вреда моему Богу с моря, - спокойно сказала она.
- Нет. - Айзек не мог унять дрожь. Исходящий от нее мускусный запах
валил его с ног.
- Тогда я пойду. И если увижу Летучую Охоту, то зажгу твой сигнальный
костер. Хотя на Корсике больше нет никого, кто сможет его увидеть.
- Есть, есть, - всхлипнул старик, закрывая лицо руками.
- Нет, - увещевающе произнесла Голда. - Все уплыли, когда поднялась
соленая вода. Здесь остались только ты, я, а теперь вот и Бог. - Она
ласково потрепала Айзека по веснушчатой лысине и собрала принадлежности
для разжигания огня. - И Летучая Охота никогда больше сюда не прилетит.
Вода слишком глубока. Достаточно глубока, чтобы залить щель, куда садится
солнце, так что охотники больше не смогут приходить за нами.
- Проклятая безмозглая корова, - пробормотал Айзек. - Иди-иди. Да
гляди как следует.
- Ладно. Хуже не будет.
Оставив съежившегося в комок старика, Голда шагнула в сумерки. Небо
над водой было цвета утиного яйца, а над хребтом Керсика - глубочайшей
синевы, будто исхлестанной фиолетовыми конскими хвостами. Зажглись первые,
еще тусклые звездочки. На ходу Голда что-то фальшиво мурлыкала себе под
нос. Было холодно и промозгло, но ее это не беспокоило. А Бог был хорошо
укрыт пледом, сшитым из кроличьих шкурок.
При мысли о Боге сердце Голды зашлось от радости. Он такой красивый,
дарующий неизбывное наслаждение даже в своем бесконечном сне. (Скоро
ленивый дедуня закончит полировать песком его бедную увечную руку, наведет
глянец, и рука будет в полном порядке.) Если она после этого никому не
нужного бдения сразу поспешит домой, то у нее еще останется время
поклониться Богу, а дедуня проснется, увидит и станет ворчать.
- Я ненавижу тебя, дедуня, - прошептала Голда.
Продравшись сквозь густые заросли, она наконец вышла к морю; среди
искривленных зонтичных пихт виднелась полянка со сложенной на ней высокой
кучей серебристо-серых дров. Голда опустила на землю факел и горшок с
углями и пошла прямо на западную оконечность мыса. Она уселась над
обрывом, свесив вниз свои сильные ноги и ощущая, как усиливающийся ветер
щекочет кожу, задувая под подол юбки.
Вот здесь внизу она и нашла его, в этой бухточке, на острых рифах,
которые теперь покрывает вода. Диво. Чудо. Бог с моря. В течение
нескольких месяцев, что она ухаживала за ним, его глаза ни разу не
открылись; но она знала, что теперь, когда его ужасные раны зажили, в один
прекрасный день это случится. Бог проснется и полюбит ее.
- И тогда мы убьем дедуню, - решила Голда.
8
Черные волны, омывающие побережье Магриба, разбивались об основание
гряды Риф и древних вулканических холмов, сгрудившихся вокруг разбитой
бетонной дамбы.
Моросило. Кугал Сотрясатель Земли отыскал обрывистое вади [пересохшее
русло (араб.)], по дну которого сочилась тоненькая струйка воды - она
терялась в песках, так и не дотянув до нового моря. По берегу этого ручья
росли пальмы, цветущие акации да пучки розовых нарциссов с терпким,
пьянящим запахом.
Он прикрыл относительно сухую расселину плетеной лодчонкой фирвулагов
и уложил под ней Фиана. Слабым психокреативным импульсом запалил костери
приготовил скудный ужин: финики, два яйца, недовысиженных какой-то птицей,
восхитительные на вкус, но несытные цветки акации, поджаренные на остатках
суркового жира. Огромная змея (у Кугала при виде этой змеи слюнки потекли)
проворно уползла. Нарциссов вокруг было сколько угодно, но Кугал слышал,
что их луковицы ядовиты.
Мелкий дождик усилился и прерывисто забарабанил по днищу лодки. Стоны
брата бередили душу.
ХОЛОДНО!
холодно холодно
ХОЛОДНО я знаю ХОЛОДНО
ХОЛОДНОХОЛОДНО ХОЛОДНОХОЛОДНО
холодно холодно
холодно холодно
ХОЛОДНО
Одеяла, сшитые из звериных шкурок, рвались по швам. Вместо ниток он
использовал сухожилия, и они быстро сгнили, а мех клочьями отваливался от
тонкой мездры. Кугал пробовал залатать их свежими шкурами, но старые куски
рассыпались в руках. Он как мог укутал Фиана в эту рвань и стал рыскать по
берегу в поисках сушняка, чтобы поддержать огонь. В верховьях ручья увидел
высохшее дерево с колючими ветками. Пока обламывал их и тащил к чадящему
костру, ободрал в кровь все руки. Потом на четвереньках пролез под лодку,
стащил с себя промокшее замызганное пончо из антилопы и занавесил им вход,
надеясь удержать тепло. От шкуры исходила жуткая вонь.
Фиан заворочался, начал теребить бинты из золотисто-розовой ткани;
обнажились страшные раны на голове. Кугал одной рукой обхватил его
запястья, другой поправил повязки. Еще плотнее подоткнул одеяло. Руки у
брата быть потные, кожа туго обтянула кости, под паутинкой кровеносных
сосудов едва трепетал пульс.
Умираю...
Нет.
Мы умрем вместе...
Нет.
Мы умрем от холода?
НЕТ!
Какхолоднокровьсердцестынет...
НЕТ, Я СОГРЕЮ НАС!
Состыкованный ум отчаянно боролся. Одна половина жаждала оторваться и
