- Спасибо, Фритс.
- Неудачный день для прогулки, миледи.
- Да, вы правы.
- Ваш носовой платок, миледи.
- Благодарю вас, - и я спрятала поданный Фритсом платок.
Я не знала, идти ли мне за Максимом или к себе, и стояла в
нерешительности, кусая ногти. Фритс, вернувшись из оранжереи, удивился,
заставив меня на том же самом месте.
- Миледи, - сказал он, - в библиотеке разведен огонь.
- Спасибо.
Я медленно прошла через холл и вошла в библиотеку. Максим сидел в
кресле. Газета лежала рядом. Я подошла, наклонилась и прислонилась щекой к
его щеке.
- Не сердись на меня больше, - прошептала я.
Он взял мое лицо в ладони и посмотрел на меня в упор.
- Я не сержусь.
- Я чувствую себя такой несчастной, когда вижу тебя огорченным. Мне
кажется, что вся душа у тебя изранена и избита. И мне это очень больно. Я
ведь так сильно люблю тебя...
- В самом деле? Ты в этом уверена?
- В чем дело, дорогой? Почему ты так недоверчиво глядишь на меня?
Не успел он ответить мне, как открылась дверь и началась чайная
церемония. На столе появилась белоснежная скатерть, уставленная кексами,
пирожными, сандвичами, а на маленькой спиртовке кипел серебряный чайник.
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем мы снова оказались наедине.
За это время на его лице снова появилась краска, а из глаз исчезло
отчаянье. Он спокойно взял сандвич и приступил к чаепитию.
- Все это случилось из-за неожиданных гостей, - сказал о? - Беатриса
каждый раз умудряется погладить меня против шерсти. В детстве мы с не
каждый день дрались. Я очень люблю ее, но рад, что живем мы далеко друг от
друга... Кстати, о родственниках. Нам придется как-нибудь на днях
навестить мою бабушку... Налей-ка мне еще чаю, дорогая, и прости, что я
был так резок с тобой.
Инцидент был исчерпан, и можно было больше не возвращаться к нему. Он
улыбнулся мне, и эта улыбка была мне наградой, как мое поглаживание ушей у
Джаспера: о, мой хороший песик, лежи спокойно и не расстраивай меня. Я
вернулась в прежнее свое положение, то есть снова стала Джаспером для
Максима.
Я взяла со стола кусок пирога и поделила его между двумя собаками.
Почувствовав, что пальцы стали жирными, я достала из кармана носовой
платок и изумленно уставилась на него. Крохотный кусочек батиста, обшитый
кружевами. Это был не мой платок. Я вспомнила. что Фритс поднял его с
пола, когда я снимала плащ. В углу платочка монограмма: "Р",
переплетенного с "д" и "В". Очевидно, платочек лежал в плаще очень давно,
и никто не надевал этот плащ. Его когда-то носила женщина с более
широкими, чем у меня, плечами. Рукава плаща были так длинны, что закрывали
мне кисти рук. Несколько пуговиц оторвано. Очевидно, Ребекка просто
накидывала его на плечи. На платочке сохранился след губной помады и
слабый аромат. Очень знакомый запах. Только позднее я вспомнила, что так
пахли азалии в Счастливой долине.
11
Целую неделю стояла дождливая холодная погода, и мы не спускались к
морю. Я видела его только с террасы или с лужайки, и выглядело оно весьма
неприветливо. Шум его не утихал, и волны бесконечно разбивались о берег. Я
радовалась, что живу в восточном крыле с видом на розарий, а не на это
суровое и угрожающее море. Иной раз ночью, когда не спалось, я садилась у
открытого окна, наслаждаясь тишиной и благоуханием сада.
Я не хотела вспоминать море и заброшенный коттедж, и все же постоянно
думала об этом.
Не могла я забыть и отчаянье в глазах Максима, когда он стоял на
тропинке, ведущей к коттеджу. Вспоминала его слова: "Какой же я был дурак,
что вернулся в Мандерли". Я винила себя в происшедшем: я спустилась к
коттеджу и нечаянно коснулась его незаживающей душевной раны. И хотя
Максим был таким же спокойным, как до того вечера, я все же чувствовала,
что между нами встала какая-то глухая стена. Я нервничала и все время
боялась, как бы нечаянно в разговоре не коснуться его больного места.
Даже Фрэнк Кроули напугал меня однажды, заговорив за завтраком о
парусных состязаниях в соседнем городке. Тема показалась мне опасной, и я
вскочила из-за стола, подошла к серванту, чтобы взять себе сыру, которого
мне вовсе не хотелось. Но Максим никак не реагировал на сообщение Фрэнка,
и мирная беседа продолжалась. Мне явно не хватало выдержки и спокойствия.
Робость и неловкость моя усилились. Когда к нам приезжали гости, я
терялась и молчала, пока не подходил Максим. А в его присутствие я
боялась, что кто-нибудь неловким словом заденет его, и мне опять было не
по себе.
В этот первый период нашей жизни в Мандерли нас часто посещали
соседи: делали визиты новобрачным. Из-за робости я произносила лишь
односложные фразы из ученического лексикона, и тогда они беседовали с
Максимом о людях, которых я не знала, и о местах, где я не была. Я себе
ясно представляла, что на обратном пути визитеры, наверное, говорят:
"Боже, как она глупа, разительный контраст с Ребеккой!"
Максим настаивал, чтобы я делала ответные визиты. Иной раз он не мог
сопровождать меня, и мне приходилось переносить пытку одной.
- Будете ли вы устраивать в Мандерли большие приемы? - спрашивали
меня.
- Право, не знаю. Максим ничего не говорил мне об этом.
- В прежние времена Мандерли посещало множество гостей.
- Да, я слышала об этом.
Наступала пауза, я бросала взгляд на часы.
- К сожалению, я должна расстаться с вами. Я обещала Максиму
вернуться к четырем.
- Может быть, останетесь на чай? Мы всегда пьем чай в четверть
пятого.
- Благодарю вас, но, право, не могу.
И с чувством облегчения я возвращалась в ожидавшую меня машину.
Во время визита к жене епископа она спросила меня:
- Думаете ли вы возобновить маскарадные была? Они были так прекрасны
у вас, что я до сих пор забыть не могу.
Я улыбнулась так, будто все знала об этих балах.
- Мы еще не решили. До сих пор было так много неотложных дел...
- Понимаю, понимаю... Надеюсь, вы обсудите этот вопрос. Мандерли
словно создано именно для таких балов. Оркестр играл на галерее, а в холле
танцевали. Я помню один из приемов в Мандерли в разгар лета, когда
распустились все цветы. Чай подавали гостям в розарии на маленьких
столиках. Это было очаровательно! Ребекка умела все прекрасно устроить...
- Да, да, она была, по-видимому, выдающейся женщиной: красива, умна,
очаровательна и к тому же еще спортсменка.
- Да, она была прелестна и очень жизнерадостна. Безусловно, очень
одаренная женщина.
- Она ведь сама управляла хозяйством в Мандерли. Это, вероятно,
отнимало у нее массу времени. Я-то предоставила экономке вести хозяйство.
- Ну, нельзя же все делать самой. К тому же вы еще очень молоды.
Кроме того, у вас же есть свое маленькое хобби. Я слышала, вы хорошо
рисуете?
- О, не слишком хорошо.
- Но все-таки приятно иметь такую способность. Далеко не все люди
умеют рисовать. К тому же в Мандерли много очаровательных уголков, которые
стоит зарисовать... Ну, а еще что вы любите: теннис, еще какая-нибудь
игра? Верховая езда? Охота?
- Нет, нет. Я ничего этого не умею. Люблю пешие прогулки...
- Это самый лучший вид спорта! Мы с епископом тоже любим дальние
прогулки. Несколько лет назад мы жили в Пеннинских горах и частенько
проходили по двадцать миль в день...
- Очень рада, что застала вас дома, - я поднялась, чтобы попрощаться.
- Надеюсь, вы навестите нас.
- Не забудьте напомнить вашему мужу о маскараде!
- Да, да, обязательно!
По дороге домой я себе представила Максима рядом с высокой
бледнолицей черноволосой красавицей. Они стоят на площадке лестницы во
время приема, пожимают направо и налево руки, приветствуют гостей. Она
замечает все, что происходит вокруг, ведет легкую беседу и одновременно
отдает через плечо приказания прислуге.
Мне вспомнился один из моих предыдущих визитов к даме с резким
скрипучим голосом. "Будут ли у вас большие приемы?" А я ее видеть больше
не хочу. И вообще я не желаю делать визиты! Скажу об этом Максиму. Они
разглядывают меня, чтобы потом за глаза покритиковать мою фигуру, лицо,
одежду: "До чего же она не похожа на Ребекку!" А если я не стану у них
бывать, они найдут новый повод для сплетен: "Она так дурно воспитана.
Неудивительно: он подобрал ее где-то в Монте-Карло. У нее не было ни гроша
и она служила компаньонкой у какой-то старухи". - "Неужели это правда?
Странный народ, эти мужчины!? - И это Максим, он же всегда был таким
разборчивым. Как он мог жениться на такой девушке после того, как был
мужем Ребекки!"
Пусть говорят, что хотят, - мне все равно.
Когда автомобиль въехал в ворота, я высунулась в окошко и кивнула
жене привратника, которая, вероятно, меня даже не знала. На аллее мы
догнали Фрэнка, он поприветствовал меня и, казалось, был рад встрече. Я
постучала в стекло и велела шоферу остановиться.
- Я хочу пройтись с вами, Фрэнк!
Я называла его Фрэнком, как и Максим, а он неизменно величал меня
миссис де Винтер. Если бы мы оказались на необитаемом острове и провели бы
там остаток нашей жизни, он все равно называл бы меня миссис де Винтер.
Мне он был очень симпатичен, и я не соглашалась с Беатрисой, которая
считала его туповатым и неумным. Может быть, потому он и нравился мне, что
я сама была тупа и глупа?
- Вы делали визиты, миссис де Винтер?
- Да, я была у жены епископа. Она расспрашивала меня, будем ли мы
устраивать был-маскарад. Два года назад она была на таком в Мандерли и
никак не может забыть его.
Он немного поколебался, прежде чем ответить.
- Да, эти балы гремели на все графство. Даже из Лондона приезжали
гости.
- Вероятно, такой бал трудно организовать?
- Да, трудновато.
- Очевидно, Ребекка принимала в этом активное участие? Он искоса
поглядел на меня.
- Работы хватало всем.
- Я бы, наверное, ничем не смогла помочь в этом деле. У меня нет
никаких организаторских способностей.
- Вам бы ничего и не понадобилось делать, кроме как оставаться самой
собой и украшать этот бал.
- Вы, конечно, очень милы, Фрэнк. Но, боюсь, я и на это не способна.
Вы не спросите Максима о таком бале?
- А почему вам самой не спросить?
- Нет, нет. Сама я не хочу.
Произнося однажды вслух имя Ребекки (в разговоре с женой епископа), я
почувствовала, что в дальнейшем смогу спокойно говорить о ней.
- Я была на днях в бухточке у моря, в той, где построен волнорез.
Джаспер вдруг обозлился и все время кидался на какого-то несчастного
рыбака с голубыми глазами идиота.
- Это был Бен. Не бойтесь его. Он совершенно безобиден и не способен
убить даже муху.
- О, я вовсе не испугалась его. Мне пришлось зайти в коттедж за
веревкой, чтобы привязать Джаспера, и я увидела там мерзость запустения.
Жаль, что все там ветшает и гибнет без всякой пользы.
Он ответил не сразу, а после того, как нагнулся и завязал шнурок
ботинка.
- Если бы Максим хотел, чтобы я занялся этим домиком, он бы сказал
мне об этом.
- Скажите, все вещи там принадлежали Ребекке? Да? А для чего,
собственно, она использовала этот коттедж? Снаружи он выглядит как обычная
лодочная станция.
- Сначала это и была только станция, а позднее она перевезла туда и
мебель, книги и посуду и превратила в жилое помещение.
Он говорил о Ребекке "она". Он не назвал ее "миссис де Винтер", как я
ожидала.
- Для чего она использовала этот коттедж?
