Дафна дю МУРЬЕ
РЕБЕККА
1
Прошлой ночью мне приснилось, что я вернулась в Мандерли. Я
прислонилась к железным воротам и некоторое время не могла проникнуть
внутрь, так как они были закрыты на засов и на цепь. Я окликнула
привратника, но никто мне не ответил. Подошла поближе к сторожке и
убедилась, что она необитаема: из трубы не шел дымок, а сквозь запущенные
окна на меня глянула пустота. Затем, словно наделенная какой-то
сверхъестественной силой, как это бывает в сновидениях, я прошла сквозь
закрытые ворота. Передо мной лежала дорога, такая же, какой я ее знала -
вся в крутых поворотах. Но через несколько шагов стало видно, что дорога
сильно изменилась: она стала узкой и заброшенной. Наклонив голову, чтобы
не задеть ветки, я увидела, что здесь произошло: дорога была прорублена в
густом лесу - он и раньше плотно примыкал к ней, а теперь лес снова
вытеснял ее. Кроны деревьев, которых раньше и не было, смыкались над моей
головой сплошным сводом. Появились какие-то неведомые растения, а
кустарники превратились в деревья. Узкая лента дороги была покрыта мхом и
травой, под которыми исчез гравий. Широкая когда-то подъездная аллея стала
узкой тропинкой, петляющей то вправо, то влево, и видимо, это сильно
удлинило путь - я никак не могла добраться до ее конца.
Но вот и замок, молчаливый и суровый, каким он был всегда. Луна
освещала серые камни и высокие готические окна, из которых мы, бывало,
любовались газонами и цветниками. Дом выглядел так, точно мы покинули его
лишь вчера, но в саду воцарился закон джунглей: культурные растения
одичали, их верхушки переплелись, первобытный хаос поглотил все.
При свете луны мне показалось, что в доме еще живут: занавески
отдернуты, пепельницы полны окурков, на столике рядом с цветочной вазой
еще лежит мой носовой платок. Но облако закрыло луну, и стало видно, что
дом превратился в развалины, под которыми похоронены все наши муки и
страхи.
Восстановить Мандерли уже невозможно. Я вспоминаю о нем наяву с
двойственным чувством: это было бы самое желанное место на земле, если бы
не пережитые в этом доме кошмары.
Наш теперешний скромный приют находится в чужой стране, за много миль
от Мандерли. Я не расскажу о своем сне ему: ведь Мандерли больше нет, это
поместье нам больше не принадлежит.
2
Прошлое вернуть нельзя, и мы сумели забыть то, что было необходимо
забыть.
Он прекрасный товарищ и никогда не выражает сожалений, когда
вспоминает о прошлом - а бывает это гораздо чаще, чем он в этом сознается:
его выдает выражение лица. Оно становится похожим на маску - безжизненную,
хоть и красивую, как прежде. Он курит папиросу за папиросой, быстро, с
наигранным оживлением болтает - просто так, ни о чем. Мы оба пережили
страх и страдания, и надеюсь, что все страшное в нашей жизни уже позади, и
теперь нам остается спокойно продолжать наш жизненный путь, находя
поддержку друг в друге. Мы сознаем, что отель, в котором мы живем,
грязноват, еда безвкусна, а дни очень однообразны. Но мы не хотим перемен.
Ведь в больших отелях крупных городов он неизбежно встречал бы свидетелей
своей прежней жизни. Иногда мы скучаем, но скука - хороший противовес
страху. Живем мы очень замкнуто; у меня развился настоящий талант читать
вслух. Недовольство жизнью он выражает лишь когда задерживается почтальон:
это значит, что наша английская почта запоздает на сутки. Мы пробовали
слушать радио, но шумы в эфире очень раздражают, и мы предпочитаем
сдерживать свое нетерпение и подробно перечитывать сообщения о крикетных
матчах, состоявшихся в Англии много дней назад. Описание крикетных матчей,
бокса и даже соревнований биллиардистов - вот наши развлечения.
Однажды я прочла о диких голубях и вспомнила леса Мандерли, где
голуби постоянно летали над самой головой. Джаспер бросался ко мне с
громким лаем, и голуби пугались, как пожилые дамы, застигнутые в момент
умывания, и улетели с громким и беспокойным криком. Странно: статья о
диких голубях вызвала в памяти целую картину прошлой жизни. Но тут я
заметила, что лицо его побледнело, в нем появилась какая-то напряженность,
и я сразу перешла на крикетный матч, благословляя этот вид спорта,
развлекающий и успокаивающий его.
Я извлекла урок из этого случая и читаю ему только о спорте, политике
и публичных торжествах. Все, что может напомнить ему нашу прежнюю жизнь, я
читаю теперь про себя. Можно прочитать, например, о сельском хозяйстве:
ведь это не вызывает слишком живых эмоций, хотя и скучновато.
После небольшой прогулки я возвращаюсь к чаю, который всегда
одинаков: китайский чай и два кусочка хлеба с маслом. На маленьком белом и
безликом балконе я иной раз вспоминаю чайный ритуал в Мандерли. Ровно в
половине пятого без единой минуты опоздания открывалась дверь библиотеки и
появлялись: белоснежная скатерть, серебряный чайник с кипятком, чайник для
заварки, тосты, сандвичи, кексы, пирожки. Все это в огромном количестве,
хотя оба мы ели очень мало. Джаспер, наш спаниель с мягкими ниспадающими
ушами, притворялся равнодушным, будто и не замечал кекса.
Еды приносили столько, что хватило бы на неделю для целой голодной
семьи. Я иногда задумывалась: куда все это девается и зачем тратить
столько продуктов зря? Но я ни разу не осмелилась спросить об этом у
миссис Дэнверс. Она посмотрела бы на меня свысока и сказала бы с
презрительной гримасой: "Когда миссис де Винтер была жива, не было
подобных вопросов".
Иногда я думаю: куда она девалась? И где находится Фэвелл? Она первая
вызвала у меня беспокойство и неуверенность в себе. Я инстинктивно
чувствовала, что она сравнивает меня с Ребеккой. И это ощущение
разъединяло нас, как лезвие ножа.
Но все давно миновало. Мы свободны друг от друга, и мне не о чем
больше беспокоиться. Даже верный Джаспер уже охотится в райских кущах, а
поместья у нас больше нет. Мандерли лежит в развалинах, и лес обступает
его все плотнее и плотнее.
Вспоминая о страшных событиях, я с благодарностью оглядываю маленький
балкон и наши бедные комнаты. Я и сама переменилась за это время. Исчезли
неловкость, робость, застенчивость, желание всем нравиться. Ведь из-за
этого я и производила отрицательное впечатление на людей, подобных миссис
Дэнверс.
Помню себя в то время. Одета я была в плохо сидящее пальто,
нескладную юбку и самовязаный свитер. Обычно я тихо и скромно плелась за
миссис ван Хоппер. Ее толстое короткое тело переваливалось на высоких
каблуках. На ней широкая блуза с отлетающими рукавами, крохотная шляпка,
оставляющая открытым лоб, голый, как коленка школьника.
В одной руке она держала большую сумку, в которой носила паспорт,
визитные карточки и карты для бриджа. В другой - лорнетку, позволяющую ей
увидеть несколько больше, чем люди хотели бы показать.
В ресторане она занимала столик в углу, у самого окна, и, подняв
лорнет к своим маленьким свиным глазкам, рассматривала публику; бросив
лорнет, она презрительно говорила: "Ни одной знаменитости. Скажу
директору, чтобы он сделал скидку в моем счете. Для чего я приезжала в
этот ресторан? Любоваться на официантов?" Резким и грубым голосом она
подзывала метрдотеля и давала ему заказ.
Как не похож маленький ресторанчик, где мы сидим сегодня, на тот
громадный, пышно убранный ресторан на Лазурном берегу в Монте-Карло! И мой
теперешний спутник не похож на миссис ван Хоппер. Он сидит напротив меня,
по другую сторону столика, и снимает кожуру с мандарина изящными тоники
пальцами. Время от времени он отрывается от этого занятия, чтобы взглянуть
на меня и улыбнуться. И мне вспоминаются жирные, унизанные кольцами пальцы
миссис ван Хоппер. Как она наслаждалась едой над тарелкой равиоли
<пельмени по-итальянски>, и заглядывала в мою тарелку, словно опасаясь,
что я выбрала что-то более вкусное. Опасение было напрасным: официант со
свойственной этой профессии проницательностью, давно уже уяснил себе, что
я в подчиненном положении и со мною можно не считаться. В тот день он
поставил передо мной тарелку с холодной ветчиной и холодным языком, от
которых явно кто-то отказывался полчаса назад по причине плохого
приготовления. Удивительно, до чего точно знают слуги, когда и на кого
можно вовсе не обращать внимания. Когда мы с миссис ван Хоппер гостили в
одном поместье, горничная никак не отвечала на мой звонок. Утром она
приносила мне чай холодным, как лед.
Я хорошо запомнила эту тарелку с ветчиной и языком. Они были
засохшими и неаппетитными, но у меня не хватило храбрости отказаться от
них. Мы ели молча, так как миссис ван Хоппер уделяла большое внимание еде.
По лицу ее было видно - да и соус, стекавший по ее подбородку, подчеркивал
это - что блюдо пришлось ей по вкусу. Это зрелище еще ухудшило мой
аппетит, и я рассеянно глядела по сторонам.
Рядом с нами за столик, который пустовал уже три дня, усаживался
новый приезжий. Метрдотель всячески старался ублажить его. Миссис ван
Хоппер положила вилку и взялась за лорнет. Приезжий не замечал, что его
появление вызвало любопытство, и рассеянно изучал меню. Миссис ван Хоппер
сложила лорнет и наклонилась ко мне через столик. Ее маленькие глазки
горели от возбуждения, и она громким шепотом сказала: "Это Макс де Винтер,
владелец Мандерли. Вы, наверное, слышали о нем? Не правда ли, он выглядит
больным? Говорят, что он никак не может оправиться после смерти жены".
3
Как бы сложилась моя жизнь, если бы миссис ван Хоппер не была таким
снобом? Надо признать, что ее тщеславие оказало влияние на мою дальнейшую
судьбу. Любопытство было ее манией. Вначале я смущалась, замечая, как люди
смеялись за ее спиной, как они быстро выходили из комнаты, в которую
входила она.
Она ежегодно приезжала на Лазурный берег, играла здесь в бридж и
выдавала за своих близких знакомых всех мало-мальски известных приезжих,
хотя ее знакомство с ними чаще всего ограничивалось тем, что она видела их
на другом конце зала в почтовом отделении Монте-Карло. У нее была такая
внезапная и напористая манера нападать на людей, что ей часто удавалось
завести знакомство с теми, кто этого совсем не желал. Иногда она посылала
меня одолжить бумагу или книжку у намеченных жертв. С того дня прошло уж
много лет, но я помню, что сразу же разгадала ее маневр. Она быстро
закончила свой завтрак, чтобы подкараулить нового приезжего у входа.
- Быстрее поднимитесь наверх, - сказала она мне, - и принесите письмо
моего племянника, то самое, в котором он описывает свой медовый месяц. Там
еще в конверт вложены фотографии.
План был уже составлен ею: племянник должен послужить ей поводом для
завязывания нового знакомства. Такт и скромность не были ей добродетелями,
а сплетни составляли основу жизни. Материал для них должен был поставлять
каждый приезжий.
Я нашла в номере письмо, которое она требовала, но прежде чем
спуститься в ресторан, на минутку задержалась. Мне хотелось предупредить
его, чтобы он избегал встречи с нею. Если бы только у меня хватило
храбрости спуститься по служебной лестнице и подойти к нему с другого
конца ресторана! Но условности для меня были слишком непреложны, да и как
я смогу заговорить с ним? Ничего не оставалось, как вернуться на свое
место рядом с миссис ван Хоппер, широко улыбающейся в предвкушении, как
