зинки. Она хотела что-то сказать и не могла, не решалась, а между тем
стесненному сердцу, переполненному горем, долго таившему его, так нужно
было открыться.
Поль сказал:
- Значит, вы очень любите его?.. Не стоит он вашей любви, право!
Она больше не в силах была сдерживаться и, закрыв лицо руками, чтобы
не видны были слезы, заговорила:
- Нет нет... Я не люблю его... он так гадко поступил со мной Он играл
мною... это очень гадко... это низко, и все-таки мне тяжело... очень тя-
жело... потому что обидно... очень обидно... А больше всего тяжело из-за
сестры... сестра тоже меня не любит теперь. Она еще хуже со мной посту-
пает... Я чувствую, что она теперь не любит меня... совсем не любит...
ненавидит... а у меня только она одна и была... теперь у меня никого
нет... За что? Что я ей сделала?..
Ему видны были только маленькое ее ухо и полоска гибкой шеи, уходив-
шая под воротник платья из легкой ткани, к более округлым линиям де-
вичьего стана. Он был глубоко взволнован жалостью, нежностью, охвачен
бурным желанием взять ее под свою защиту, как это всегда с ним бывало,
когда женщина затрагивала его душу. И его быстро загоревшаяся душа про-
никлась восторженным умилением перед этой детской скорбью, такой наивной
и полной такого мучительного очарования.
Он протянул руку и безотчетно, не размышляя, как успокаивают плачуще-
го ребенка, обнял ее за плечи. И вдруг рука его ощутила, что ее сердце
бьется быстробыстро, словно у пойманной птички.
Непрестанные торопливые толчки передавались по руке его собственному
сердцу, и оно тоже забилось быстрее. Он чувствовал, как стучит ее серд-
це, и этот быстрый стук отзывался во всем его - теле, в мышцах, в нер-
вах, как будто два сердца слились воедино, страдали одним и тем же стра-
данием, трепетали в едином биении и жили одной жизнью, словно часы, сое-
диненные стальною нитью, так что их ход совпадает секунда за секундой.
Вдруг она отвела руки от покрасневшего, но по-прежнему милого личика
и, быстро отирая слезы, сказала:
- Ах, зачем это я?! Вот глупая! Не надо было говорить об этом. Пой-
демте скорее обратно, к госпоже Онора. А про это забудьте, пожалуйста...
Обещаете?
- Обещаю.
Она протянула ему руку.
- Вам-то я верю. Мне кажется, вы честный человек.
Они пошли обратно. Он подхватил ее на руки и перенес через ручей, как
нес когда-то Христиану, год тому назад. Сколько раз он приходил сюда с
Христианой этой же самой тропинкой в прежние дни, когда боготворил ее! И
он подумал, удивляясь перемене в себе: "Как коротка была эта страстная
любовь!"
Шарлотта потянула его за рукав и прошептала:
- Госпожа Онора уснула, сядем возле нее тихонько.
Толстуха действительно спала, прислонившись к стволу сосны, прикрыв
лицо носовым платком, и мирно похрапывала, сложив руки на животе. Они
опустились на траву в нескольких шагах от нее и сидели молча, чтоб не
разбудить ее.
И тогда глубокая лесная тишина, царившая вокруг, стала для них тя-
гостной, томительной. Слышалось только, как быстро журчит по камешкам
вода, чуть-чуть шуршат в траве насекомые, гудит в воздухе рой мошкары и
большие черные жуки шелестят сухими листьями.
Где же Луиза и Гонтран? Что они делают? Вдруг вдалеке зазвучали их
голоса: они возвращались. Г-жа Онора проснулась и удивленно посмотрела
вокруг.
- Ах, вы уже вернулись? А я и не слышала, как вы подошли! А где же
остальные? Нашли вы их?
Поль ответил:
- Вот они. Идут.
Донесся смех Гонтрана. И от этого веселого смеха с души Шарлотты как
будто свалился камень. Она не могла бы сказать, почему ей стало легче.
Вскоре они показались на дорожке. Гонтран шел быстро, почти бежал и
тянул за руку Луизу, красную, как пион. Ему не терпелось рассказать за-
бавное приключение, и он еще издали закричал:
- Послушайте-ка! На кого мы сейчас наткнулись!.. Ни за что не угадае-
те! Застали на месте преступления обольстителя Мадзелли и рыжеволосую
красотку-вдовушку, дочку профессора Клоша, знаменитого профессора Клоша,
как сказал бы Виль. О, ужас! Мадзелли, мошенник этакий, целовал ее, да
еще как!.. Как целовал!..
Госпожа Онора с видом оскорбленной добродетели прервала его игривый
рассказ:
- Ах, граф!.. Подумайте, что вы говорите... При девушках!
Гонтран склонился в глубоком поклоне.
- Вы совершенно правы, многоуважаемая госпожа Онора. Благодарю вас,
что вы напомнили мне о приличиях. Все ваши побуждения всегда возвышенны.
Затем все двинулись в обратный путь, но, чтоб не возвращаться вместе,
молодые люди простились с дамами и пошли лесом.
- Ну как? - спросил Поль.
- Объяснился. Сказал, что обожаю и буду счастлив назвать ее своей
супругой.
- А что она сказала?
- Сказала очень мило и пристойно: "Поговорите с папенькой. Я отвечу
через него".
- И что же теперь? - спросил Поль.
- Немедленно уполномочу Андермата передать официальное предложение. А
если старый мужлан Ориоль заартачится, скомпрометирую его дочку ка-
кой-нибудь выходкой.
Андермат все еще разговаривал с доктором Латоном на террасе казино.
Гонтран отвел зятя в сторону и изложил ему положение дел.
Поль пошел по риомской дороге. Ему хотелось побыть одному, разоб-
раться в хаосе взволнованных мыслей и чувств, в том смятении, которое
охватывает нас на пороге любви.
Уже давно он бессознательно поддавался пленительному и чистому очаро-
ванию этой покинутой девочки. Он угадывал в ней милое, доброе существо,
простое, искреннее, прямодушное, и сначала чувствовал к ней жалость, ту
теплую, ласковую жалость, которую вызывает в нас женское горе. Но учас-
тились встречи, и как-то незаметно в сердце дало ростки зернышко нежнос-
ти, ведь женщина может заронить его в нас так легко, а ростки его подни-
маются так буйно. И теперь, особенно за последний час, он чувствовал,
что его заполонило и преследует ощущение ее близости, хотя ее нет с ним,
- первый признак любви.
Он шел по дороге, переполненный неотступными воспоминаниями о ее
взгляде, о звуке ее голоса, о складочке в уголках губ, расцветающих
улыбкой или скорбно опущенных в слезах, о ее походке, даже о цвете и ше-
лесте ее платья.
И он думал: "Кажется, попался! Я знаю себя. Вот досада! Лучше бы мне
вернуться в Париж. Ах, черт! Ведь это молоденькая девушка. Не могу же я
сделать ее своей любовницей!"
Потом он стал мечтать о ней, как мечтал в прошлом году о Христиане.
Да, эта девушка тоже совсем не похожа на всех женщин, какие встречались
на его пути, женщин, родившихся и выросших в городах; не похожа она и на
девушек, с детства впитавших в себя кокетство, перенявших его уловки и
от матерей, и от всех своих знакомых. В ней не было ничего деланного,
никаких ужимок, предназначенных для обольщения, ничего заученного в сло-
вах, ничего искусственного в движениях, ничего лживого во взгляде.
И она была не только нетронутым и чистым существом, но происходила из
среды почти первобытной, была истой дочерью земли и только еще вступила
в период превращения в городскую даму.
Он взвинчивал себя, стараясь подавить смутное сопротивление, минутами
поднимавшееся в нем. В памяти его возникали поэтические образы, создан-
ные Вальтером Скоттом, Диккенсом и Жорж Санд, и они еще более воспламе-
няли его воображение, вечно подстегиваемое женщиной.
Гонтран говорил о нем: "Поль? О, это норовистый конь, который мчит на
своем хребте любовь; лишь только сбросит одну, на него вскочит другая".
Бретиньи шел долго; наконец, заметив, что уже темнеет, он повернул
обратно.
Проходя мимо нового ванного заведения, он увидел, что неподалеку бро-
дят по виноградникам и обмеряют землю Андермат и оба Ориоля. По их жес-
там он понял, что у них идет горячий спор.
Час спустя Вильям Андермат вошел в гостиную, где собралась вся семья,
и сказал маркизу:
- Дорогой тесть, извещаю вас, что ваш сын Гонтран через полтора - два
месяца женится на девице Луизе Ориоль.
Маркиз де Равенель был ошеломлен.
- Гонтран?! Что вы говорите!!
- Говорю, что, с вашего согласия, Гонтран через полтора - два месяца
женится на девице Ориоль. Она будет очень богата.
Тогда маркиз сказал самым естественным тоном:
- Ах, боже мой, пусть женится, если ему так уж хочется!.. Я не возра-
жаю...
И банкир рассказал, как он сосватал Гонтрану дочку старика крестьяни-
на.
Узнав от графа, что девушка готова дать согласие, он решил, не теряя
ни минуты, вырвать согласие и у ее отца, чтобы хитрый винодел не успел
придумать еще какую-нибудь ловушку.
Банкир побежал к Ориолям и застал старика за подведением счетов: с
большим трудом он выводил цифры на засаленном клочке бумаги и складывал
их с помощью Великана, который считал по пальцам.
Андермат присел к столу и сказал:
- С удовольствием бы выпил стаканчик вашего винца.
Как только Ориоль-младший принес стаканы и полный жбан красного вина,
банкир осведомился, дома ли Луиза, попросил позвать ее и, едва она по-
дошла к нему, поднялся, отвесил глубокий поклон и произнес:
- Мадемуазель Луиза, надеюсь, вы считаете меня своим другом, которому
все можно сказать? Не правда ли? Так вот, я взял на себя очень деликат-
ное поручение, которое касается вас. Мой шурин, граф Рауль-ОливьеГонтран
де Равенель, полюбил вас (выбор его я вполне одобряю), и он поручил мне
спросить у вас в присутствии ваших родных, согласны ли вы стать его же-
ной.
Луиза, захваченная врасплох, вскинула смущенный взгляд на отца; ста-
рик Ориоль испуганно смотрел на Великана, всегдашнего своего советчика,
Великан на Андермата, а тот снова заговорил с некоторой надменностью:
- Примите во внимание, мадемуазель, что, взяв на себя это поручение,
я пообещал моему шурину принести ответ немедленно. Он прекрасно понима-
ет, что, возможно, не имел счастья понравиться вам, а в таком случае он
завтра же уедет и больше никогда не вернется в эти края. Я полагаю, вы
уже достаточно хорошо его знаете и можете смело сказать мне, ведь я
только посредник: "Да, я согласна" или "Нет, я не согласна".
Она склонила голову, вся покраснела, но твердым тоном сказала:
- Да, я согласна.
И, повернувшись, выбежала из комнаты так стремительно, что ударилась
о косяк двери.
Андермат снова сел и, без церемоний налив себе стакан вина, сказал:
- Ну, а теперь поговорим о делах.
И, как будто даже не допуская возможности малейших колебаний со сто-
роны отца, он заговорил о приданом, опираясь на то, что старик Ориоль
сообщил ему три недели тому назад. Состояние Гонтрана он определил в
триста тысяч франков плюс будущее наследство и дал понять, что если та-
кой жених, как граф де Равенель, просит руки девицы Ориоль, особы, впро-
чем, очаровательной, то уж семья ее, бесспорно, должна в знак призна-
тельности, за такую честь пойти на некоторые материальные жертвы.
Крестьянин, расстроенный, но польщенный, почти обезоруженный, все же
попытался защитить свое добро. Торг шел очень долго. Впрочем, Андермат с
самого начала сделал заявление, облегчавшее сделку:
- Мы не требуем денег ни наличными, ни в ценных бумагах, а только
землю - те самые участки, которые вы, как уже было сказано вами, пред-
назначили в приданое мадемуазель Луизе, и еще кое-какие, на которые я
укажу.
Возможность не выкладывать из мошны денег, драгоценных денег, накоп-
ленных за долгие годы, входивших в Дом франк за франком, су за су, не
отдавать серебряных или золотых кружочков, стершихся в руках, в ко-
шельках, в карманах, на трактирных столах, в глубоких ящиках старых шка-
фов, не отдавать этой звонкой летописи стольких забот, огорчений, уста-
лости, трудов, монеток, таких милых сердцу, глазам и мужицким пальцам;
денег, которые дороже, чем корова, чем виноградник, поле, дом, которыми
иной раз труднее пожертвовать, чем собственной своей жизнью, - возмож-
