ность не расставаться с ними, расставаясь с родной дочерью, сразу внесла
в душу Ориоля, как и его сына, великое успокоение, наполнила примири-
тельными чувствами и тайной, сдерживаемой радостью.
Однако оба они упорно торговались, чтобы выгадать несколько клочков
земли. На столе разложили подробный межевой план холма Монт-Ориоль и
крестиками отметили участки, назначавшиеся в приданое Луизе. Андермату
понадобился целый час, чтобы отбить последние два квадратика. Затем, во
избежание всяких подвохов с той и с другой стороны, отправились на мес-
то, захватив с собою план. Тщательно проверили в натуре все участки, от-
меченные крестиками, и еще раз их переметили.
Андермат все же тревожился, подозревая, что Ориоли вполне способны
при следующем свидании отречься от сделанных уступок и отхватить в свою
пользу полоски виноградников, необходимые ему для его замыслов, и он
старался придумать какое-нибудь практическое и надежное средство, чтобы
закрепить достигнутое соглашение.
И вдруг банкиру пришла мысль, сначала показавшаяся ему забавной, а
затем, при всей ее смехотворности, превосходной.
- Если желаете, - сказал он, - мы все это запишем, чтоб потом че-
го-нибудь не забыть.
На обратном пути, проходя через деревню, он купил в табачной лавке
два листа гербовой бумаги. Он знал, что опись земли, составленная на
гербовой бумаге, примет в глазах обоих крестьян характер чего-то незыб-
лемого, потому что гербовые листы представляют закон - вездесущий, неви-
димый, но грозный закон, охраняемый жандармами, штрафами и тюрьмой.
И вот он на одном листе написал, а на другом переписал в копии следу-
ющее обязательство:
"Ввиду обещания вступить в брак, коим обменялись между собою граф
Гонтран де Равенель и девица Луиза Ориоль, г-н Ориоль, отец невесты, да-
ет за нею в приданое нижеследующие владения..."
И он подробно обозначил все участки, указав их номер в реестре позе-
мельной переписи анвальской коммуны.
Потом, поставив дату и подписавшись, он заставил подписаться и стари-
ка Ориоля, который, в свою очередь, потребовал, чтобы в обязательство
вписано было и состояние жениха; и, наконец, Андермат отправился к себе
в отель с этой бумагой в кармане.
Все смеялись, слушая его рассказ; Гонтран хохотал веселее всех.
Потом маркиз сказал сыну с большим достоинством:
- Вечером мы с тобой нанесем визит этому семейству, и я сам повторю
предложение, сделанное предварительно моим зятем, чтоб все было как по-
лагается.
V
Гонтран оказался примерным женихом, любезным и внимательным. Он сде-
лал всем подарки (на деньги Андермата) и поминутно бегал повидаться с
невестой то у нее в доме, то у г-жи Онора. Почти всегда его теперь соп-
ровождал Поль, чтобы встретиться с Шарлоттой, хотя после каждой встречи
давал себе слово больше не видеться с ней.
Шарлотта мужественно примирилась с предстоящим браком сестры, говори-
ла о нем просто, непринужденно и, казалось, не затаила в душе никакой
обиды. Только характер у нее как будто немного изменился: она стала бо-
лее сдержанной, не такой непосредственной, как прежде. Пока Гонтран
вполголоса вел в уголке нежные разговоры с Луизой" Поль беседовал с Шар-
лоттой спокойно и серьезно, постепенно погружаясь в эту новую любовь,
поднимавшуюся в его сердце, как морской прилив. Он это понимал, но не
боролся с ней, успокаивая себя мыслью: "Пустяки, в критическую минуту
спасусь бегством, вот и все!" А расставшись с Шарлоттой, он шел к Хрис-
тиане, которая теперь целые дни лежала на кушетке. Уже у дверей в нем
накипало нервное раздражение, появлялась воинственная готовность к мел-
ким ссорам, порождавшимся усталостью и скукой. Его заранее сердило все,
что она говорила, все, что она думала; ее страдальческий вид, ее покор-
ное смирение, ее молящий и укоризненный взгляд вызывали в нем только
злобу, и, лишь как человек воспитанный, он сдерживал желание наговорить
ей обидных слов; близ Христианы его не оставляла мысль о другой; перед
глазами всегда стоял образ девушки, с которой он только что расстался.
Христиана мучилась оттого, что теперь почти не видела его, и донимала
его расспросами, что он делал, где был; в ответ он сочинял всякие басни,
а она внимательно слушала, пытаясь угадать, не влечет ли его к какой-ни-
будь другой женщине. Она чувствовала свое бессилие, знала, что не может
удержать его, не может вызвать в нем хоть каплю той любви, которой тер-
залась сама, понимала, что она физически бессильна пленить его, вновь
завоевать его хотя бы страстью, ласками, если уж не может вернуть его
нежность, и страшилась всего, не зная еще, где таится опасность.
Но она уже ощущала, что какая-то страшная, неведомая беда нависла над
ней, и ревновала его беспочвенной ревностью ко всему и ко всем, даже к
женщинам, случайно проходившим мимо ее окна, - все они казались ей оча-
ровательными и опасными, хотя она и не знала, говорил ли с ними хоть раз
Поль Бретиньи.
- Вы заметили очень хорошенькую, довольно высокую брюнетку? Проходила
мимо моего окна. Я ее раньше не видела, должно быть, она только на днях
приехала.
А когда он отвечал: "Нет, не заметил", - она подозревала, что он
лжет, и, бледнея, говорила:
- Ну как это возможно! Как вы могли ее не заметить? Такая хоро-
шенькая, ну просто красавица!
Он удивлялся ее настойчивости.
- Уверяю вас, что я ее ни разу не встречал. Постараюсь встретить.
И Христиана думала: "Это она, наверно, она". А иногда ей приходило в
голову, что у него есть тайная связь, что он вызвал сюда какую-нибудь
любовницу, может быть, свою актрису. И она начинала выпытывать у отца, у
брата, у мужа, какие появились в Анвале молодые и привлекательные женщи-
ны.
Если бы ей хоть можно было ходить, самой посмотреть, последить за
ним, она бы немного успокоилась, но почти полная неподвижность, которую
ей предписали, делала ее мучение нестерпимой пыткой. И когда она говори-
ла с Полем, уже в самом звуке ее голоса сквозило страдание, и это только
раздражало охладевшего к ней любовника.
Спокойно он мог говорить с ней только об одном - о близкой женитьбе
Гонтрана, потому что тогда он мог произносить имя Шарлотты и вслух ду-
мать о ней. И ему даже доставляло какое-то смутное, загадочное, необъяс-
нимое удовольствие слышать, как Христиана произносит ее имя, расхвалива-
ет миловидность и душевные качества этой девушки, жалеет ее, бранит бра-
та за то, что он пренебрег ею, и выражает пожелание, чтоб нашелся хоро-
ший человек, который оценил бы ее, полюбил и женился на ней.
Он подтверждал:
- Да, да. Гонтран сделал ужасную глупость. Такая чудесная девушка!
И Христиана без малейшего подозрения повторяла за ним:
- Действительно чудесная! Просто сокровище, само совершенство!
Ни на одно мгновение не возникала у нее мысль, что такой человек, как
Поль, мог полюбить такую девушку и жениться на ней. Она боялась только
его любовниц.
И такова удивительная особенность мужского сердца: похвалы Шарлотте в
устах Христианы приобретали для Поля какую-то особую значимость, воспла-
меняли его любовь и влечение к этой девушке, придавали ей неотразимую
прелесть.
Но вот однажды, когда Поль с Гонтраном пришли к г-же Онора, чтобы
встретиться там с сестрами Ориоль, они застали в гостиной доктора Мад-
зелли, расположившегося, как у себя дома.
Мадзелли протянул им обе руки, просияв чисто итальянской улыбкой, от
которой казалось, что в каждое слово, в каждый жест он вкладывает все
свое сердце.
С Гонтраном его связывали фамильярные и поверхностные приятельские
отношения, основанные скорее на сродстве натур, на скрытом сходстве нак-
лонностей, на своего рода сообщничестве, чем на истинной дружеской сим-
патии и доверии.
Граф спросил:
- Ну, как ваша блондинка, с которой вы прогуливались в роще Сан-Суси?
Итальянец улыбнулся.
- О! Мы охладели друг к другу! Она из тех женщин, которые только ма-
нят и ничего не дарят.
И они принялись болтать. Красавец-врач расточал любезности обеим де-
вушкам, но особенно Шарлотте. Когда он говорил с женщинами, то непрес-
танно выражал голосом, жестами, взглядом преклонение перед ними. Вся его
фигура, каждая поза как будто говорили: "Обожаю вас", - и так красноре-
чиво, что он неизменно покорял сердца.
У него была грация актрисы, порхающая походка балерины, гибкие движе-
ния вора-карманника, врожденный дар и выработанные тонкие приемы
обольщения, которыми он пользовался непрестанно.
Возвращаясь с Гонтраном в отель, Поль угрюмо ворчал:
- Зачем втерся сюда этот шарлатан!
Граф ответил равнодушно:
- Разве узнаешь, что на уме у таких авантюристов? Эти молодцы всюду
пролезут. А нашему красавцу, должно быть, надоели и бродячая жизнь, и
капризы его испанки, при которой он состоит скорее в роли лакея, чем до-
машнего врача, а может быть, и в какой-нибудь другой роли. Он ищет. Ду-
мал, верно, поймать дочку профессора Клоша, да промахнулся, судя по его
словам. Младшая девица Ориоль для него была бы добычей не менее ценной.
Вот он и пробует нащупать почву, вынюхивает, закидывает удочку. Чем пло-
хо? Он стал бы совладельцем курорта, постарался бы спихнуть этого дурака
Латона и уж, во всяком случае, каждое лето приобретал бы себе здесь вы-
годных пациентов на зиму... Ей богу, к этому он и гнет! Можно не сомне-
ваться.
В сердце Поля Бретиньи зашевелился глухой гнев, ревнивая враждеб-
ность.
Чей-то голос крикнул:
- Эй, погодите!
Их догонял Мадзелли.
Бретиньи спросил с злобной иронией:
- Куда вы так быстро бежите, доктор? Гонитесь за фортуной?
Итальянец улыбнулся и, не останавливаясь, только повернувшись к ним
лицом, сделал несколько прыжков, грациозным жестом арлекина засунул руки
в карманы, вывернул их, вытянул двумя пальчиками, чтобы показать, что в
них пусто, и крикнул, смеясь:
- Увы! Еще не поймал ее!
И, сделав изящный пируэт, помчался дальше, как будто ему было очень
некогда.
После этого приятели еще несколько раз встречали его в доме доктора
Онора; он сумел угодить всем трем дамам и оказывал им множество мелких
приятных услуг, проявляя ту же ловкость и изобретательность, которыми,
вероятно, угождал и герцогине. Он все умел делать в совершенстве - и го-
ворить комплименты, и готовить макароны, да и не только макароны: он во-
обще был прекрасный повар и, повязав в защиту от пятен синий фартук ку-
харки, смастерив себе из бумаги поварской колпак, охотно занимался
стряпней, распевая на итальянском языке неаполитанские песенки, все де-
лал изящно, ни в чем не был смешным, всех забавлял и пленял, вплоть до
придурковатой служанки, которая говорила про него:
- Ну чисто ангелок...
Вскоре его замыслы стали совершенно явными, и Поль уже не сомневался,
что красавец Мадзелли старается влюбить в себя Шарлотту.
И, казалось, это ему удается. Он так ловко умел польстить, был так
услужлив, обладал таким искусством нравиться, что, когда он появлялся, у
девушки лицо озарялось улыбкой удовольствия.
А Поль, не давая себе в этом отчета, занял позицию влюбленного сопер-
ника. Как только Мадзелли начинал увиваться около Шарлотты, Поль подхо-
дил к ней и совсем по-иному, прямее и откровеннее, старался завоевать ее
расположение. Он выказывал ей грубоватую братскую нежность, преданность,
говорил ей: "Право, я очень вас люблю", - но так открыто, с такой прос-
тотой и искренностью, что никто не мог бы счесть это признанием в любви.
Удивившись неожиданному соперничеству, Мадзелли пустил в ход все свое
умение, и когда Бретиньи, уязвленный ревностью, той инстинктивной рев-
ностью, которая жалит мужчину, даже если он еще не любит женщину, а она
ему только нравится, когда Бретиньи по своей природной пылкости нападал,
становился резким и надменным, противник, более изворотливый и никогда
