вибраций. Вся задача. Чего-то неясно?
- Вопросов, товарищ капитан, не имею, - откликнулся я. -
Разрешите идти?
- Давай, - согласился капитан устало и потянулся за
очередной папиросой. - Да, учти: предшественник твой сразу же по
демобилизации убыл на лечение от алкоголизма. Мамаша его мне
письмишко написала, ругает, что не уберегли, мол... А как
уберечь? Передвижение у тебя согласно должности свободное... что
по поселку, что по объектам; много нежелательных контактов... В
общем, рассчитываю на вашу моральную устойчивость, товарищ
Подкопаев... - внезапно перешел капитан на "вы". Фамилия у вас
какая-то, кстати, того...
- Какая?
- Ну... В общем, чтобы без подкопов тут у меня! Я где
нормальный, а где и беспощаден! И хоть академиев не кончал, но
высшее образование тебе даду! Понял?
- В общем, да, - сказал я. - Смысл примерно ясен.
- Свободен, - процедил капитан сквозь прокуренные зубы, на
чем диалог начальника и подчиненного завершился.
Далее я посетил каптерку, куда сдал на хранение шинель и парадную
форму, подписанные с внутренней стороны ядовитым хлорным
раствором, выбелившим на ткани фамилию их владельца; затем
проследовал в ротную столовку, где в алюминевую миску мне
зачерпнули из котла серое картофельное варево, а сверху на варево
бухнули два куска селедки с неочищенной чешуей.
То был ужин, завершенный кружкой жиденького, пахнущего веником
чая, после чего я отправился наверх, в казарму, где застелил
указанную мне койку чистыми простынями, выданными старшиной роты
по фамилии Шпак - человеком с плоским лицом, замедленной речью и
деревянными движениями ожившего манекена в форме прапорщика.
Так называемое личное время, отведенное на смену подворотничков
и чистку обуви, промчалось незаметно, и вскоре старшина Шпак,
широко расставив ноги в яловых сапогах с высокими голенищами,
встал перед строем роты, вперившись каким-то загипнотизированно-
мутным взором в список личного состава, и начал вечернюю поверку,
монотонно зачитывая фамилии бойцов:
- Рядовой Никифоров!
- Я.
- Рядовой Лебединский!
- Здеся...
По развязной интонации можно было догадаться, что в данном
случае голос подал кто-то из "старичков".
- Отвечать следует согласно уставу, - бесстрастно
прокомментировал Шпак, глаз от бумаги не отрывая.
В строю хохотнули.
- Рядовой Зельгутдинов?
- Я! - на издевательской ноте пискнули из конца строя.
Шпак недовольно пожевал тонкими губами, на секунду задумавшись.
Затем, уяснив, видимо, что предъявить претензии по поводу
ернической, однако же уставу не противоречащей интонации отклика
затруднительно, продолжил каменно-терпеливым голосом:
- Ефрейтор Харитонов!
- Я-аа! - разнесся рык, потрясший стены казармы.
Лицо старшины помрачнело, хотя и осталось бесстрастным.
- Рядовой Голубкин!
- Йа-яяя... - пронесся томный выдох.
Старшина Шпак медленно отвел взор от списка, переместив его на
рядового Голубкина, стоящего напротив.
Голубкин - широкоплечий двухметрового роста богатырь, бочонком
выпятив грудную клетку и дурашливо откинув голову назад,
невинными глазами встретил оловянный взгляд старшины, милейше при
том улыбаясь. Бобрик его блондинистых волос совершал странные
движения, то наползая на лоб, то отодвигаясь к затылку.
- Рядовой Голубкин, выйти из строя, - скучно произнес Шпак.
Сотрясая сапогами сорок седьмого размера крашеный суриком настил
казарменного пола, солдат шагнул вперед, круто развернувшись
лицом к хихикающей роте. Лик его не утратил благостного
выражения, как и бобрик - противоестественных перемещений по
сфере крепкого черепа.
- За шевеление волосами в строю, - произнес старшина,
отделяя слово от слова, - и ушами... объявляю два наряда вне
очереди... Встать в строй!
- За что?!
- Встать в строй!
- Ну, волк, сука...
- Сержант э... Подкопаев.
- Я, - откликнулся я бесцветно.
- Рота - смирно! - вяло приказал старшина. Добавил упавшим
голосом: - Отбой...
Полетели на табуреты гимнастерки, ремни и галифе, заскрипели пружины
узких коек-нар под солдатскими телами, и я тоже присел на край
железной рамы своего личного казарменного ложа, стягивая сапог,
но тут заметил, что "отбивались" в основном солдатики
молоденькие, а старослужащие и сержанты разбрелись кто куда,
причем, одному из младших командиров, облачившемуся в спортивный
костюм и кроссовки, Шпак, уходя из казармы, заметил:
- Самовольная отлучка в гражданской форме внешней одежды,
предусматривает, товарищ...
- Сладких казачек и стакан самогона, - донесся беспечный
ответ.
- Вынужден писать докладную, - мрачно продолжил старшина.
- Не делай мозги, кусок, к разводу буду, как штык! -
пообещал обладатель спортивной одежды и двинулся, насвистывая, к
выходу из казармы, попутно пнув ногой в зад узбека-дневального,
склоненного над ведром с грязной водой, где кисла половая тряпка.
Опрокинув ведро, дневальный растянулся в мутной луже, затем,
поднявшись, небрежно отряхнул рукавом с одежды влагу и, даже не
поглядев в сторону невозмутимо удаляющегося "спортсмена", надел
тряпку на швабру, принявшись за уборку.
В каждом его движении сквозило покорное коровье безразличие.
- Вот так салабонов и воспитывают! - донеслось до меня, и
тут же рядом на койку опустился ефрейтор Харитонов, поерзал на
пружинах и, зевнув, поинтересовался: - Насчет выставить старшим
литр-другой не против, салажонок?
- Против, - сказал я, причем ответ поневоле прозвучал
категорически и неприязненно. Ну что поделаешь, коли органически
не выношу хамья...
- А чего? Поистратился? - Харитонов раскинулся на койке,
марая край простыни грязными каблуками сапог. Он меня уже всерьез
начал доставать, этот ефрейтор.
- Встань, - сказал я миролюбиво.
- Чего?
- Встать, ефрейтор Харитонов! - Я старался выдержать крайне
любезную, даже доверительную интонацию.
- Че-его?! - раскатисто погнал он крик из пропитого горла.
Каким-то чисто механическим движением я резко дернул матрац на
себя.
- С-сука... - со сдавленном удивлением молвил Харитонов,
брякнувшись в проем между койками. Впрочем, он тут же упруго
поднялся, уставившись на меня с немым изумлением.
- Сержантик-то с норовом, - заметили из погруженного в
темноту угла казармы, окутанного табачным дымом.
- Молодой, а борзый, - согласился Харитонов усмешливо. - Ну-
к, выйдем, сучонок, - предложил надменно, кивнув в сторону
коридора.
Ох, не хотелось мне мордобития, хотя в данном вопросе смело
могу назвать себя специалистом многоопытным, получавшим в голову
и в корпус столько раз, что страх перед болью и увечьями был из
меня выбит еще в нежном юношеском возрасте, когда начал я
заниматься кикбоксингом в родимых московских Лужниках...
- У тебя, сучонок, что, слух пропал?
Нет, похоже, словами тут ситуацию не разрешить...
- Это ты мне? - спросил я, разглядывая внимательно ногти на
левой руке и превосходно зная, что взгляд противника также на
моей левой руке и сосредоточен. А зря, между прочим.
- Тебе, тебе...
- Так. То есть, сучонок, это я, значит...
- Значит.
- Странно... - Я и в самом деле недоумевал. - Пришел человек
в казарму, расстелил простыни, решил поспать, вдруг откуда ни
возьмись является какая-то мразь, заваливается прямо в сапогах на
кровать, выражается невежливо... А почему? Видимо, не учили мразь
приличным манерам. И уже поздно учить. Но проучить никогда не
поздно, думаю.
Взгляда от своей левой кисти я по-прежнему не отрывал, в то время
как рукой правой, совершил движение в сторону физиономии
ефрейтора, плотно зажав его переносицу суставами указательного и
среднего пальцев.
- Ссс-волочь... - прохрипел Харитонов, безуспешно пытаясь от
своего носа мою руку оторвать и испытывая - это я знал наверняка
- пронзительную боль и страх от того, что носовая кость вот-вот
треснет. - Пусс-ти...
Скрипнули пружины нескольких коек. Наматывая ремни на пальцы, ко мне
неторопливо двинулись несколько рослых фигур в белом солдатском
исподнем, что, в общем-то, меня не смутило. Ситуация была
ординарной, многократно отработанной, и развитию ее способен был
помешать только какой-либо псих, пыл которого я был готов
остудить ударом ноги либо в пах, либо с растяжкой в подбородок,
что смотрится со стороны довольно-таки эффектно и резко уровень
агрессивности нападающих снижает.
- Всем стоять! - мельком обернувшись на белые пятна
нательных рубах, процедил я. - Иначе сломаю ему нос. Ну!
Фигуры в нерешительности замерли, поигрывая латунными бляхами.
- Пусс-ти... - шипел, пуская слюну, Харитонов.
- Отпущу, - сказал я. - Но сначала, давай-ка, попросим
прощения.
- Аааа...
- Видишь, первую букву алфавита мы изучили. Будем разучивать
другие буквы или уже знаешь, как построить фразу?
Я не изгалялся над ефрейтором, нет. Просто знал, что в
настоящий момент чувство активной солидарности, владеющее его
соратниками, постепенно подменяется всевозрастающим любопытством
пассивных наблюдателей.
- Извиняюсь, блядь...
- Чего?..
- Аааа... Я нечаянно, че ты, в натуре, бэ-э-э... Извиняюсь,
сказал же!
- И обещай, что больше такого не повторится.
- Не повторится, отпусти, б... больше... не буду,
проехали...
- Ну вот. - Я разжал пальцы. - Конфликт, надеюсь, исчерпан.
Харитонов стремительно отпрянул в сторону, вытирая невольные слезы и
осторожно ощупывая вспухший нос.
- Крутой, да? - произнес он сквозь затравленную одышку. - Да
мы тут таких крутых...
- Да, сержант, - произнесла одна из рослых фигур в исподнем
неодобрительно. - Широкий ты взял шаг, как бы портки не треснули,
гляди...
- А вам по нраву те, кто семенить любит? Иль шестерить?
Ответа не последовало.
"Старички" в молчании разбрелись по койкам.
Первый раунд, похоже, остался за мной. Что же касается второго, я
не загадывал - посмотрим.
Дверь, ведущая в коридор, затворилась, и казарма погрузилась
в темень, где малиновыми точками светили сигареты "дедов",
шепотом обсуждавших произошедшую стычку.
Смежив глаза, я еще долго прислушивался к их невнятному шушуканью,
из которого различилась только одна отчетливая фраза, видимо,
конкретно моему слуху и предназначенная:
- Думает, козел херов, лычки его спасут...
Я долго и напрасно пытался уснуть. Меня точила досада. Не мог
я назвать удачным свое начало службы в конвойной роте номер
шестнадцать, не мог. Действительно, а стоило ли так резко
охолаживать этого мерзопакостного ефрейтора? Воспринял бы все его
провокационные происки с дипломатичным юморком, "прописался" бы,
выставив "старичью" литровку-другую...
Нет ведь! Характер надо проявить! А что за цена-то твоему
характеру, а? Нулевая цена! А может - и даже не может, наверняка!
- составляет этакая цена величину отрицательную, а потому не
характер у тебя, Толя Подкопаев, а просто-таки однозначное
"попадалово", и лучшее тому доказательство - твое здешнее
пребывание в глубине ростовских степей, сержант, в этой вот роте,
чью суть, вероятно, ефрейтор Харитонов являет собою типично,
естественно и - закономерно.
Не шел сон, не шел...
Зато одолевали воспоминания. Воспоминания о событиях, кажется, и
недавних, но видевшихся теперь, из этого казарменного настоящего,
будто бы сном о какой-то иной, потусторонней реальности, если и
существующей, то недостижимо далеко и условно, как бы на иной
