- Вы где-то работаете? - спросил я.
- Что? А... конечно, работаю, молодой человек, иначе на
какие бы "бабки" я бухал?
Это был довод, разящий наповал.
- Я служу в "Лимузин-сервисе", - пояснил Евгений. -
Собственная машина... "кадиллак", радио... Хорошая зарплата. - Он
призадумался. - В принципе, как у летчика гражданской авиации.
Если пахать, конечно. А я иногда себе позволяю... М-да. Но что
поделаешь?.. - добавил обреченно. - Характер белого офицера,
это...
- И где же находится ваш дом? - перебил я.
- Неподалеку. Sheepshead Bay. Знаете такой район?
Изумительный, доложу я вам...
- Взглянуть на дом можно?
- Ну сейчас, закончим... - Собеседник выразительно посмотрел
на графин.
Я расправился с завтраком, отметив, что приготовлен он
отменно и способен выдержать любую критику.
Со жратвой на Брайтон Бич дело обстояло солидно, ничего не
скажешь. Магазины ломились от колбас, подвешанных над прилавками,
как елочные украшения, сыров, икры и всяческих разносолов,
напоминая своим изобилием купеческие лавчонки девятнадцатого
века, описанные русскими классиками и мной, выросшему в
неплодородную эпоху социалистического строительства, не виданные.
Здесь, на Брайтоне, просто не понимали капризных американцев
с их заботами о низкокалорийной пище, не содержащей жиров,
увлечениями диетой и всякой там аэробикой.
Обитатели гетто жили на земле Нового Света так же, как и когда-то в
Союзе, стремясь вращаться в среде соплеменников, обделывать
делишки, руководствуясь привычными стереотипами, и воплощать свои
прежние голодные мечты о колбасно-икорном рае в повседневную
радующую их глаза и души реальность.
Пока Евгений поглощал целительный, с его точки зрения, алкоголь,
я вышел из пельменной и прошелся к океану. Поднявшись по лесенке
на набережную, замер, преисполненный восторга и счастья.
Вот что мне было столь необходимо, вот о чем я интуитивно
мечтал!
Тугой соленый воздух заполнил легкие, пьяня своей первозданной
свежестью и живительным холодком. Океанская ширь зачаровывала.
Набережная, представлявшая собой широченный деревянный
настил, ровно тянулась вдоль побережья, казалось, в
бесконечность. Мне моментально пришла мысль о велосипеде и
спортивном костюме, сулящих славное времяпрепровождение.
Обитатели Брайтон Бич сидели неподалеку в большой открытой беседке,
курили, пили пиво и, нещадно матерясь, резались в домино.
По-моему, они даже не представляли, какое это наслаждение -
бежать по ровной полосе досок, пружинящих под ногами, бежать до
изнеможения, истекая потом, выносившим из тела все шлаки и
дышать, дышать до одури синим морским воздухом, балдея от роскоши
такого единения со стихиями неба и океана...
Нет, на этом Брайтон Бич существовала и определенно
положительная, очень здоровая сторона бытия...
Я вернулся в кафе, вывел под руку покачивающегося Евгения,
предлагавшего мне продолжить знакомство в приличном ресторане, а
не в какой-нибудь жалкой пельменной, и, погрузив его в
припаркованный неподалеку "кадиллак", твердо заявил, что, если он
сейчас же не отвезет меня осмотреть апартаменты, я продолжу
поиски жилья по газетным объявлениям.
- Ты не белый офицер... - разочарованно покривился мой
первый американский знакомец, переводя хромированную рукоятку
переключения передач, торчавшую из рулевой колонки, в положение
езды по прямой.
- Да, - согласился я. - Я всего лишь сержант. И то -
разжалованный.
До Жениного дома от Байтон Бич мы доехали за неполных пять
минут.
Домик был безлико-стандартный, аккуратно облицованный темно-
красным кирпичом, с маленьким задним двориком, драйв-уэем и с
гаражом, оснащенным воротами-жалюзи.
Женя поправил нетвердой рукой свои темные очки, плотно уместив
их на плоской переносице; разгладил оттопыренным мизинцем
короткую, тронутую сединой челочку и сказал:
- Возможен семейный скандальчик, но он тебя не касается.
Пошли.
В доме нас встретили две женщины: одна - кривобокая
долговязая старуха лет семидесяти в брючном костюме и свалявшемся
рыжем парике, другая - брюнетка лет сорока, телосложения также
угловато-гнутого, с крысиной мордочкой и отчужденным взглядом,
как бы говорившим: а пошли вы все...
- Ты опять пьян! - накинулась старуха на невозмутимого Женю.
- Нет денег заплатить за мой зуб, а ты блуждаешь по кабакам!
Старуха изъяснялась на русском, но с сильным акцентом.
- Мама, что взять с этой сволочи, - вступила в разговор
дочь. На английском.
- Без нервов, девушки, - молвил Женя бесстрастно, - они вам
еще пригодятся, покуда я жив... Вот, - указал на меня, - наш
новый жилец, все договорено, можешь идти шпаклевать свою гнилую
пасть... Человек платит.
- Вам нужна комната? - неприязненно вопросила меня брюнетка.
- Да, на месяц. Может, съеду и раньше.
- В любом случае четыреста долларов, - отрезала она. -
Сразу.
- Ну хорошо, - ответил я. - Сразу так сразу. Но давайте для
начала осмотрим помещение. Как?
С видом, будто мне оказывается невероятное одолжение,
брюнетка, поджав губы, молча двинулась на второй этаж. Я
последовал за ней.
Апартаменты были вполне пристойными: гостиная с небольшой кухонькой и
спальня. В углу спальни прямо на полу стоял телевизор.
- Вам повезло, мы не берем депозита, - прокомментировала
брюнетка, со злобой кидая на постель комплект простыней. - Белье
вернете отстиранным, ясно?
Стареющую даму, чувствовалось, здорово достали разнообразные
превратности жизни. Может, и связанные с пьянством Евгения, кто
знает.
- Жилье мне подходит, - сказал я. - Все как надо. А телефон
у вас есть?
- Вам еще и телефон!
- Понятно, - покладисто отозвался я. - Купим. - И отсчитал
четыреста монет, проворно выхваченных брюнеткой из моей руки.
Далее за гонорар в двадцать долларов Женя согласился повозить
меня по Бруклину, дабы я мог решить насущные проблемы своего
устройства на новом месте.
Я купил телефон сотовой связи, оплатив услуги по его
включению, навестил супермаркет, гостиницу, откуда забрал свой
чемодан, а после вновь заехал на Брайтон Бич, где в книжном
магазине, именующемся "Черное море", принимали объявления для
"Слова".
Прочитав представленный мной текст об утраченном бумажнике, хозяйка
магазина спросила, в какой рубрике данное воззвание мне желалось
бы разместить.
Вообще-то материал определенно напрашивался для публикации на
страничке сатиры и юмора, но я предпочел колонку "Разное".
- Утерян бумажник... - усмехнулась хозяйка. - Это же глас
вопиющего в пустыне, кто услышит его?..
- Может, найдется какой-нибудь голодный лев... - ответил я.
Дожидавшийся меня в машине Евгений, мучимый желанием поглотить
дополнительное количество алкогольных калорий, принялся за
активные уговоры отметить факт обретения мной крыши над головой
в системе общественного питания Брайтон Бич, смачно живописуя
прелести кухни русского зарубежья, и я, поддавшись его напору,
согласился.
- Первый полтинник плачу я! - гордо заверил он. - Так что не
нервничай. Ни о чем не пожалеешь. Билив ми ор нот!8 Ты по-
английски, кстати, соображаешь?
- Ну так...
- Я тебя научу. Правда, я и сам не очень... Но вот старуха
моя - она американка, чешет - дай Бог!.. И дочка ее...
- Тоже американка?
- Да. Медсестрой работает. Такая, блядь, сука... Извини, что
по-английски...
Женя изложил мне историю своей жизни. В прошлом проживал он в
городе Одессе, в юности отсидел срок за кражу, в молодости - за
разбой, а в начале семидесятых годов беспрепятственно эмигрировал
в Америку, получив на то горячее благословение коммунистических
властей.
Работать в Америке Жене не пришлось. Он пользовался огромным успехом
у дам, завораживая состоятельных аборигенок Нового Света
экзотической разухабистостью своей натуры, изысканностью
приблатненных манер и жестким психологоческим напором, благодаря
которому они подчинялись ему беспрекословно и впадали в некий
гипнотический транс, чем Женя умело пользовался.
Зачарованные дамы - как правило, бальзаковской возрастной категории -
послушно оплачивали все Женины причуды и прихоти, возили его на
дорогие курорты, и все это продолжалось до того момента, пока
внезапно не обнаруживали, что разорены "белым офицером" вчистую.
- Я переимел, извини, что по-английски, половину высшего нью-
йоркского света, - докладывал мне Женя. - Билив ми ор нот!
Конечно, сейчас я не тот... И теперь женат на Квазиморде... Ты
увидел ее и, наверное, подумал, что я - поклонник героинь
Пикассо? Нет, мне ближе какой-нибудь Ренуар... Но что сделаешь!
Она подобрала меня на улице...
- Как на улице?
- Я ушел от свой очередной... ну, понимаешь? Взял чемодан и
- адью! Вышел из подъезда, сел на чемодан, сижу, курю. Вдруг
откуда ни возьмись, она. Чего сидишь, мол? Так и так, мол. Ну,
пошли ко мне... Пошли. Взяла чемодан и понесла. Я за ней. А она
знаешь какая богатая была? О-о-о! - Женя присвистнул. - У нее три
дома в Бруклине было... Сейчас, видишь, один остался...
- А что случилось? - спросил я. - Банкротство?
- Да так... я погулял. Казино, Лас-Вегас... Люблю я это
дело: рулетка, блэк-джек...
- И ты... это... спулил два дома? А куда же смотрела она?
- А она даже и не поняла, как так получилось, - отозвался
Женя. - Женщина в расцвете... хм... климакса, закрутилась... Да и
хрена ли там эти два дома! Я и этот пропью! Уот уи ар токинг
ебаут?9 Я белый офицер... по натуре, ты понял?
В ресторане мы заказали по салату, шашлык из осетрины,
лососью икру и - алкоголь. Я предпочел бокал сухого вина, Женя -
литровую бутыль своего возлюбленного "Абсолюта".
Я искоса приглядывался к заполнившей ресторан публике,
состоявшей из прошлых граждан Страны Советов еврейской
национальности, невольно сравнивая цветочки берлинской эмиграции
с ягодками здешней.
Различие в самом деле имелось существенное.
Та, недавняя, "перестроечная" еврейская волна, пеной осевшая
в Германии, была иной: ее представителей отличал налет некой
культуры, респектабельности и даже изнеженности, связанной с
сильной социальной защитой со стороны государства.
Здешний же народец был ядреным, агрессивным, прошедшим все
эмиграционные сковородки и привыкшим надеяться на себя, а не на
чудо, которое представляла собой кормилица Красная Армия, чей
увесистый сапог с золотой подковой покуда на территорию США не
ступал.
С эстрады доносились блатные песенки, горячо приветствуемые
посетителями, при взгляде на которых легко угадывалось их богатое
криминальное прошлое и возникали подозрения в отношении
добропорядочности их настоящего. Одесские обороты густо
сдабривались разрозненными английскими словами и матом,
являвшимся, видимо, следствием хронической ностальгии.
Женя то и дело вскакивал со стула, подбегал к другим столикам,
где сидели его знакомые, заигрывал с официантками и с певичкой,
настырно приглашая ее составить ему компанию в распитии крепкого
напитка "Абсолют", и вскоре перестал меня узнавать, спрашивая,
куда делся его постоялец Толя?
После Евгений рвался сыграть на электрогитаре, отбирая инструмент
у музыканта и обвиняя его в слабой профессиональной подготовке,
целовал взасос лихорадочно отбивавшегося от него плешивого,
горбатого хозяина кабака, заявляя, что обязательно откупит у него
долю, и несколько успокоился лишь тогда, когда ресторанный
конферансье потребовал тишины, объявив о выступлении молодого
