выдрессированного по специальности собаки-телохранителя. Моцион
также посвящался какой-нибудь лекции - к примеру, каким образом
отбиваться от караульных псов и проникать на охраняемые ими
территории.
После занятий я отбывал в ближайший мотель, где коротал ночь.
Какие-либо развлечения исключались: в данной местности проживали
выходцы из Германии и Голландии, потомки первых переселенцев,
сектанты, до сих пор неукоснительно соблюдавшие обычаи предков.
Многие носили средневековые одежды, пахали землю на лошадях,
ездили на кибитках, не пользуясь ни автомобилями, ни
электричеством и считая достижения современности порождением
дьявольского умысла, что, вероятно, и соответствовало, по
большому счету, истине...
В регионе существовал запрет на продажу алкоголя, и даже пиво
можно было отведать исключительно в барах. Селяне жили замкнуто,
никого в свою компанию не допуская, и мое вечернее одиночество
скрашивал исключительно телевизор.
Порой я навещал раскрепощенный от религиозных условностей
городишко Ланкастер, располагавшийся неподалеку, но единственным
его отличием от скучного американского села являли собой
несколько пабов с малочисленными молчаливыми посетителями.
Впрочем, по пятницам, неизвестно откуда взявшись, бары
заполняла разношерстная публика, напивающаяся до упаду, словно
перед концом света, но уже в субботу вновь наступало затишье, а в
воскресеные дни округа и вовсе вымирала, погруженная в домашние
молебны за наглухо запертыми дверьми.
Я ничего не имел против местных обычаев - в конце концов
пусть каждый живет как ему заблагорассудится, но все-таки Нью-
Йорк с его круглосуточной суетой был ближе моей натуре, нежели
благостное кукурузное захолустье, и я то и дело мотался туда,
использу перерывы в занятиях с дотошным наставником Куртом,
общение с которым сводилось, по его явно подчеркнутой инициативе,
исключительно к познанию таинств шпионско-диверсионного
мастерства. Какие-либо доверительные отвлеченные разговоры
отрицались им категорически. Он ничего не желал знать обо мне,
требуя от меня подобного же отношения и к своей персоне.
Свои отлучки в Нью-Йорк я уже воспринимал как возвращение в дом
родной и, мчась по трассе, радостно признавал знакомые приметы
его пригородов, гирлянды зеленых огней на гигантских мостах,
серые кубики небоскребов Всемирного торгового центра, выступающие
из туманной дали Манхэттена...
Мне нравился Нью-Йорк. Весь. Целиком. С ослепительными
порталами зданий делового центра, руинами и пустырями Южного
Бронкса, европейской частью Куинса, где я жил, и аляповатым,
грязненьким Бруклином.
Он, Нью-Йорк, день ото дня становился моим городом.
Обретенным. Хотя, когда я заявил этакое Курту, тот, брезгливо
поморщившись, ответил, что предпочел бы немедленно отдать концы,
если бы ему грозило переселение в столицу мира - вселенскую, как
он ее назвал, помойку человеческих судеб. Возможно, дедок в чем-
то и был прав. И мне оставалось только поблагодарить его за
искренний, так сказать, комплимент.
Выкроив время, мне удалось посетить несколько тренировок в клубе,
где я вновь встретился с Сергеем, сообщив ему, что ныне обретаюсь
у своего далекого престарелого родственника, проживающего в
сельском районе и нуждающегося в попечении; побывал у него,
Сергея, в гостях на дне рождения, познакомившись с цветом нью-
йоркской полиции - ребятами в неофициальном общении простыми и
жизнерадостными, весьма заинтересовавшимися моей жизненной
историей и выразившими надежду, что вскоре я просто-таки обязан
влиться в их коллектив...
Слушать их было приятно, но и досадно... Меня неотступно
преследовала мысль, будто я сделал, влекомый инерцией отупелого
послушания чужой воле, неверный и опасный выбор...
Да, я любил Россию, я полностью разделял умозаключения
Олега, но что-то отталкивающе-порочное виделось мне в той стезе,
на которую я ступил.
Я сидел в доме Сергея за столом с американцами и должен был,
преломляя с ними хлеб и дружески беседуя, ненавидеть их и желать
им всяческого зла. Ведь так же, по большому-то счету, а?
Но в чем они были виновны? В неприемлемых для господина
Меркулова общих политических устремлениях Соединенных Штатов,
чьими гражданами они являлись?
С другой стороны, я понимал, что рассуждаю наивно и
половинчатого выбора в игре Олега не существует. Или - или.
Конечно, можно было бы отойти от схватки, но как? Сказать:
извини, дядя, отваливаю, не понравилось?..
Нет, подобный аргумент не проходил, я нутром чувствовал, что
дезертирам, по уставу Олегова монастыря, полагается разжалование
в утопленники, а потому, как попавшаяся в капкан дикая кошка,
беспомощных звуков не издавал, а, стиснув зубы, раздумывал, каким
образом исхитриться из капкана выскользнуть...
В том, конечно, случае, если бесповоротно уясню, что путь мой
лишь пересекся с дорогой Олега и его приятелей - пусть и под
очень узким углом...
Проведя выходные в Нью-Йорке и прибравшись в квартире, я уже
собрался отбыть в постылую Пенсильванию, как вдруг позвонил Олег.
Поинтересовался, продвигается ли в бюрократических недрах
иммиграционных служб мое заявление о гражданстве.
- В пятницу говорил с адвокатом, - доложил я. - Пока ничего,
молчат.
- Вот мастурбаторы...
- Так что поехал я к дедушке Курту, постигать порочные
науки.
- Не угадал, - сказал Олег. - Ты поедешь в Бруклин, на Кони-
Айленд-авеню. Дом 2678. В нем на первом этаже туристическое бюро.
Там для тебя конвертик. В конвертике билетик и пять килобаксов
наличными. Сегодня же вылетаешь в Детройт. Из Кеннеди. Компания
"TWA". Терминал местных авиалиний. Все понял?
- Да, но зачем?
- Для практических занятий, дружок. И приобретения
необходимых навыков.
- Что с собой брать?
- Спортивный костюм, кроссовки. Шапочку.
В турбюро мне вручили пухлый пакет, где были деньги, билет с
открытой датой обратного вылета в Нью-Йорк и карточка с адресом
находящегося в Детройте почтенного отеля "Hyatt", где мне был
забронирован номер.
Через несколько часов такси везло меня по жутковатой столице
американского автомобилестроения, расположенной в штате великих
озер Мичиган, - городу без тротуаров, воплощающему собой огромную
парковочную стоянку с миллионами машин, с многоярусной сетью
эстакад, с черными стеклянными зубьями теснящихся небоскребов
даунтауна и с безлюдными, заброшенными кварталами многоэтажных
домов и особняков, частью выгоревших, с проросшим деревцами
кирпичом...
Что-то апокалиптическое витало в воздухе этого странного
города, что-то грозно античеловеческое, и шофер-ирландец,
перехватив мой взгляд на покинутые людьми, разоренные жилые
районы с редкими согбенными фигурами каких-то бродяг в лохмотьях,
жавшихся в проемах подъездов и на углах, заметил мне, подмигнув:
- Кажется, ад где-то рядом, да?
- И как вы тут живете?.. - проронил я, разглядывая
интересный знак на столбе: "Не покидайте автомобиль. Опасная
зона."
- Так и живем, приятель...
Отель "Hyatt" представлял из собой островок безопасности и уюта в
этом чертовом котле индустриального американского созидания
расползающихся по стране четырехколесных механизмов с эмблемами
"Форд", "Крайслер" и "Дженерал Моторс".
Я едва успел принять душ, как раздался стук в дверь: на
пороге стоял Олег, державший в руке объемистую сумку.
Мы присели за журнальный столик.
Вытащив из гостиничной папки лист бумаги, он произнес:
- Времени у меня мало, слушай инструктаж... Здесь, - ткнул
мыском ботинка сумку, - все необходимое. Задача же такова...
Щелкнула кнопка авторучки, и чернильный шарик прочертил на листе
первую линию...
Одетый в тяжелый бронежилет с металлическими пластинами, покрытыми
пористым пластиком, я сидел с прибором ночного видения в
"линкольне", наблюдая через его затемненное стекло за складским
ангаром, обнесенным высоким сетчатым забором, чей козырек
обвивали рулоны блестящей металлической ленты с выступающими из
нее плоскими бритвенными гарпунами шипов.
Рядом на сиденье лежал "Wildey" с самым длинным, десятидюймовым
стволом, оснащенным набалдашником глушителя и лазерным прицелом,
- какой-то крокодил, а не пистолет. Тяжелая артиллерия.
Возле ангара, в небольшом пустынном дворике, стояли две машины:
"форд-мустанг" и "крайслер нью-йоркер".
Над ангаром тянулась эстакада, нависая своим черно-желтым
закопченным бетоном над мертвым безлюдьем улицы, серо рябившей
уходящими во тьму жалюзи гаражей и лавчонок, торгующих дешевыми
покрышками и подержанными автозапчастями. Кричащие пестротой
вывески над лавчонками были нелепо-зловещи безмолвной своей
клоунадой в запустении этого мрачного железобетонного закоулка,
окутанного дымным пространством промозглой ночи.
Иногда я приглядывался к окулярам прибора, словно срывая оболочку
с окружавшего меня мира и открывая его суть, нутро - черно-
зеленую кашу размытых линий...
Я не видел ни единого человека, однако знал, что на этом
пустынном пятачке собралось очень много неизвестных мне людей,
целенаправленно свое присутствие не обнаруживающих.
Где-то в темных проемах бетона засели снайперы из нашей группы,
две машины поддержки стояли чуть поодаль от моего "линкольна", и
наушник, укрепленный на обруче, охватывающем голову, вкрадчиво
шуршал эфирными помехами...
Ворота ангара раскрылись. Белым сиянием полыхнули фары выезжающего
из них грузовика с серебристым съемным контейнером.
Двор заполнили темные фигуры людей. Вооруженных - я отчетливо
различил стволы в их руках.
- Приготовились, - донеслось из наушника.
Я поправил черную вязаную шапочку, плотнее уместив ее, и
слегка приоткрыл дверь машины.
"Мустанг" выехал за ворота и встал бок о бок с "линкольном".
В салоне мной явственно различались два мужских силуэта.
Следом отправился грузовик - притормозил, пыхтя мощной
пневматикой, у заднего бампера "мустанга". Подтянулся и
"крайслер".
Некоторое время кавалькада стояла недвижимо: запирался ангар и
въездные ворота - незнакомцы покидали территорию склада,
рассаживаясь в автомобили сопровождения.
В наушнике заметались голоса:
- Я - "первый", "мустанг" мой, можете не отвлекаться...
- Я - "второй", грузовик освоен, готов...
- Я - "третий", нужна поддержка по "крайслеру", их
четверо...
- ... беру левую сторону "крайслера"...
- Я - "главный", - раздался голос Олега. - Приказ "пятому":
все внимание на "мустанг" и на правую сторону "крайслера".
"Пятым" был я, судорожно сжимающий широкую рукоять
пистолета.
- "Пятый" готов, - шепнул я в шершаво коснувшийся губ
защитный поролон микрофона, прикрепленного к обручу тонкой
сталистой проволочкой.
Послышались сухие щелчки, и на лобовом стекле "мустанга" практически
одновременно возникли два матовых кружка. Черные профили водителя
и пассажира как бы легонько вздрогнули, качнувшись назад...
Я выскользнул из "линкольна" , боковым зрением отметив грузно
обвисшего в оконном проеме водителя грузовика и падающего,
неуклюже взмахнув руками, как зазевавшийся вратарь, поздно
увидевший мяч, человека в длинном плаще, стоявшего у распахнутой
задней дверцы "крайслера". Обогнул, низко присев, капот своей
машины и, качая корпус в ожидании выстрела, рванул на себя дверцу
"мустанга", просунулся в салон, увидев перед собой две черно-
кровавые, безучастные маски...
