подсадив его на свое колено тем местом, что было наверняка нежнее
его очерствелой души.
- Что ты сделал? - с ужасом вопросил меня Изя, глядя на
неподвижно лежавшие в осколках разбитой посуды тела.
- Защитил свою жизнь, - сказал я, - честь и достоинство.
Заодно выполнил служебные обязанности.
- Ты не представляешь, что теперь будет...
- Зато представляю, что было бы, - ответил я, подбирая с
пола нунчаки.
- Они же меня на куски порежут...
- Давай обсудим эти проблемы не при посторонних, - сказал
я, выволакивая за ноги громоздкое туловище слабо попискивающего
гангстера с разбитыми яйцами к выходу из складского помещения.
Перетащив недееспособных амбалов во внутренний дворик дома, где
валялись искореженные кузова разобранных автомобилей и всяческий
бытовой мусор, я вернулся на склад.
Пригорюнившийся шеф сидел на табурете, напоминая своим видом
восьмиклассницу после аборта.
- Без тебя домой не поеду, - прохныкал он. - У меня будешь
жить, я тебе комнату дам...
Я направился в свою спальню за хранящимся под матрацем
"макаровым", приходя к заключению, что впервые в жизни получаю
такое обилие предложений о совместном проживании.
Мной не испытывалось никакого желания обрести приют в Изиных
апартаментах, тем более этот человек был мне откровенно чужд
самой своею сутью, но вот проводить его до дома, - глубоко
подавленного визитом бандюг, я счел необходимым.
- А из-за чего, собственно, конфликт? - спросил я, влезая
в кабину грузовичка.
- Да на ровном месте... попал! - удрученно отмахнулся Изя.
- Из Питера позвонили: дай, мол, слезоточивый газ в баллонах,
возьмем по три марки... Я обратился к деятелю одному... Просто
спросил, может ли он контейнер подогнать...
- Понял, - кивнул я. - Контейнер подогнали, а заказчик
соскочил. Теперь ты ссылаешься на неопределенность договора между
тобой и поставщиком. А поставщик - на определенность... Так?
- Так, - тяжко вздохнул Изя, почесав лысину. - Вот и
преподнесли мне подарочек на день рождения, - добавил с
беспомощной злобой.
- У тебя сегодня день рождения?
- Таки да... - развел он руками. - Тридцать семь. И
чувствую, как в жизни страны, так и в жизни отдельного человека,
эта дата одинаково безрадостна...
- Не напускай мистики, - сказал я. - Позвони в полицию,
здесь не Россия, монополия на рэкет принадлежит исключительно
государству с его налоговой системой, и таких конкурентов это
государство не потерпит.
- Понимаешь, - сказал Изя, - таки ты прав, но есть
обстоятельство: полиция здесь защищает немцев, а для русских
полиции тут нет. Заявление они примут, конечно, но вторым, и
последним документом в деле может стать протокол осмотра трупа. А
немцам это как-то по барабану: ну, криминальная разборка в
русской мафии, большое дело! Да им бы пусть все эти русские,
поляки, вьетнамцы, югославы друг друга перекокошили! Какая от них
польза?
- Это точно, - сказал я. - От вас один геморрой.
- Ты на что намекаешь?
- А чего тут намекать? Ты что, умножаешь культурные или
материальные ценности Германии? Платишь налоги?
- Мы, - произнес Изя с пафосом, имея в виду, вероятно,
представителей своей нации, - понесли такие жертвы, что имеем тут
право вообще на все!
- Вот это и заяви в немецкой полиции, - заметил я. - Пусть
дадут тебе пожизненную охрану. Скажи: новые жертвы - значит, и
новые переселенцы... И всех - ублажи. Пусть выбирают.
Собеседник смерил меня осуждающим взором, но ничего в ответ не
произнес.
В доме Изи нас встретило праздничное еврейское застолье.
Гости - в основном барыги с Кантштрассе и прочий торгово-
криминальный люд, - рассыпаясь в поздравлениях, бросились
зацеловывать припоздавшего коллегу-именинника, желая ему благ
всяческих, и Изя несколько приободрился, отстранившись от
тягостных воспоминаний о сегодняшнем инциденте.
Я был представлен гостям Изи как его деловой партнер,
усажен за стол и снабжен тарелкой с первосортным закусоном.
Застольные темы можно было бы отнести к производственным: какой
товар идет хорошо, какой плохо, кто кого обманул и кто сколько
сумел заработать, что делать после вывода отсюда кормилицы-армии,
и, наконец, остро волновал присутствующих вопрос о том, когда же
наконец на покинутой ими родине к власти придут жестокие дяди и
начнется планомерный убой оставшихся евреев, замена денег на
талоны, закрытие границ и коммерческих ларьков.
Данный вопрос будоражил умы эмиграции, собравшейся в своей
сплоченной компании, столь активно, что у меня невольно создалось
впечатление, будто, не установись в ближайшее время в России
кровавая диктатура, всех их постигнет жесточайшее разочарование в
подло обманутых надеждах.
Человек с тремя подбородками, расплывшийся от жира, как кисель,
увенчаный тремя золотыми цепями, видневшимися в умышленном,
полагаю, разрезе рубашки, кривя губу, полюбопытствовал, негромко
обратившись ко мне:
- А ты вроде... русский, нет?
- Да, - не стал отрицать я.
Человек с многозначительным удивлением приподнял кустистую бровь.
Пробурчал себе под нос, как бы вопрошая самого себя:
- И чего же, интересно, ты тут делаешь?
Отвечать ему я не стал. Хотя, с другой стороны, нашел вопрос
довольно-таки справедливым. В этой дурной компании приличному
человеку, в общем-то, делать было действительно нечего.
Я вышел на кухню. В окне виднелся Рейхстаг - черненький,
маленький... Раньше он мне представлялся иным - каким-то каменным
монстром, подавляющим воображение своими размерами.
- На что любуютесь? - донесся вопрос.
Я увидел возле себя сухонького старичка - очевидно, какого-
то родственника Изи.
- Так... - Я пожал плечами. - Вспоминаю свой, так сказать,
Рейхстаг. Из кинохроник детского времени.
- А-а! - старичок улыбнулся, показав ровные фарфоровые
зубы. - Нет, молодой человек, теперь это несколько другое
здание... Подшпаклеванное, подкрашенное, лишенное купола...
- А купол куда делся?
- Американцы к себе отвезли. В качестве боевого трофея. У
них вообще одно время было желание, по-моему, все исторические
камни Европы к себе перетащить... - Старичок вздохнул. Затем
продолжил: - А что поделаешь? Америка - сила! Да и мы здесь
благодаря ей. Немцы нас сюда под ее нажимом пускают,
исключительно, молодой человек, благодаря нашим американским
ребятам, которые там у власти, они-то о нас и заботятся.
Старичок, вероятно, ошибочно принял меня за соплеменника,
в чем я его разубеждать не стал.
- Скоро они и кремлевские звезды к рукам приберут, -
заявил он. - И куранты со Спасской башней. Поставят где-нибудь на
Таймс-сквере...
Мне отчего-то стал неприятен этот разговор. Я, конечно,
родился и вырос в Америке, считая ее великой страной, но Спасскую
башню все-таки предпочитал видеть на том месте, где ее
первоначально и возвели.
- Вы... давно здесь? - попытался сменить я тему.
- Уже пять лет. Но не здесь - в Израиле, сюда приехал к
племяннику в гости...
- Нравится? В Израиле?
- Как вам сказать... - призадумался старый человек. -
Вообще-то сытно, медицина неплохая, но - скучаю...
- По чему конкретно?
- Знаете, я раньше на одном большом производстве работал.
Снабженцем. В командировках приходилось часто бывать... Весь Союз
объездил. В основном, поездом. И вот так иногда ночью из тамбура
на перрон выйдешь... Снежинки, огни деревень, ели вековые. Перрон
искритс... Звезды. И какой-то запах особый - хвои, дерева,
уголька... А в Израиле, знаете, этого нет. Откуда?! - Он
сокрушенно махнул рукой. - Да и здесь нет, и в Америке...
Я оставил старичка у окна и прошел длинным коридором в
гостиную, где продолжалось веселье. У одной из комнат задержался,
привлеченный резким женским голосом, выговаривавшим:
- И чего ради ты притащил сюда этого своего грузчика-
погрузчика? Живет он на складе, там ему и место!
- Ну, Фаина, ну так надо... - донесся голос Изи. -
Накормим мальчика, будет лучше работать...
- Да ты посмотри на его рожу! У него же антисемитизм на
лбу пропечатан! Ему только фуражки с черепом не хватает! Эсэсовец
вылитый, меня уже все задолбали: кто такой и зачем в нашем доме?
- Пусть будет, - покладисто реагировал Изя. - Куплю ему
фуражку. С черепом. Эс эс, гестапо, какая разница? Все равно я
начальник...
- Нечего ему тут делать! - раздавалось непреклонное. -
Понаехали сюда братья-славяне! Пускай своими крестами у себя в
хлеву трясут!
Это было так глупо, что обидеться на подобные измышления мог
только дурак, каковым я себя, может, и самоуверенно, но не
считал. С другой стороны, услышанный мной диалог значительным
образом усилил мое желание как можно быстрее оставить сей
хлебосольный дом.
Дождавшись, когда Изя зайдет в гостиную, я сказал ему:
- Спасибо за угощение. Думаю, сегодня никаких покушений на
твою особу не предвидится. Завтра утром тебе позвоню, решим, как
быть дальше. Из дома - ни шагу.
Изя хмуро кивнул.
Не попрощавшись с гостями, я вышел за дверь, дабы провести
свой ночлег у лица арийского происхождения, чье домовладение
своим присутствием в нем я не оскорблял.
К Ингред я явился с тремя объемистыми пакетами с
продуктами, хотя ждал меня уже готовый ужин.
На обеденном столе горели свечи, матово белел фарфор
тарелок, чернело старое столовое серебро.
Я невольно озадачился... Меня здесь, кажется, уже начинали
воспринимать несколько серьезнее, чем случайного ветреного
любовника. И оттого почувствовал я себя как-то стесненно.
- Ингред, - сказал я, целуя ее, - ты прелесть, ты славная
женщина, и мне очень хочется быть с тобой...
- А этого достаточно, - перебила она, отстранившись. -
Или ты беспокоишься об обязательствах? Да, они есть. Вернее, есть
одно обязательство. Тебе, милый, придется быть только со мной. И
на что-то иное я не согласна.
- Выражаю аналогичное требование, - сообщил я с вызовом в
голосе.
Она рассмеялась, обняв меня, после чего последовал долгий
неформальный поцелуй, и... ужинать мы сели, поставив новые свечи,
вместо сгоревших давно и дотла.
- Слушай, - сказала она, - у тебя русское имя...
- Да, - кивнул я бесстрастно. - Америка - страна
эмигрантов, как известно. А тебя смущает национальность?
- Нисколько. Она меня как раз устраивает.
- Это почему же?
- А вы сильные... И, - усмехнулась, - оч-чень
выносливые...
- По опыту знаешь?
- Ну, прекрати... Меня в этом ты убедил. И вообще... факты
истории. Кстати, твоя фамилия - не Распутин, случаем?
У девочки было чувство юмора. Несомненно.
- Подкопаев, - сказал я.
- Что это значит?
- Это значит, что я специалист по подкопам. И по побегам.
- И теперь ты подкапываешься ко мне? - прозвучал вопрос,
заданный с интонацией крайне зловещей.
- Именно, - сказал я. - Сбежал вот и подкапываюсь. Так что
будь бдительна.
- А откуда сбежал?
- Из Индии, - ответил я. - Где преподавал искусство
сворачивать челюсти местному мирному населению. О, кстати... -
припомнил я. - Ты ведь работаешь в банке. У меня там деньги
остались... Я их могу сюда перевести, в Германию? Из Бангалора?
- И много денег?
- Тридцать пять тысяч. Американских долларов.
- Ого! - сказала она. - Ничего себе - "остались"...
- Пришлось срочно вернуться на родину, - пояснил я, с
