разыгрываются диалогическим героем, который у "авантюрных" авторов имеет
сложившуюся пару исполнителей "хозяин-слуга". Разговаривая друг с другом,
хозяин и слуга разглашают свою внутреннюю жизнь, делая излишними
психологические интерлюдии.
9. Рассказчик в приключенческой прозе зачастую выступает как ее герой, особенно
когда рассказ ведется от первого лица. Но и будучи третьим лицом, рассказчик
подчас имеет регалии персонажа - пускай даже припрятанные.
10. Приключенческий герой вновь и вновь устанавливает, что палка о двух концах.
11. При всей своей разумности, он - предчувствие ликования. Человеческий дух,
способный на скорби и стоны, печали и раздумья, в приключенческом герое
утверждает свое право радоваться, озорничать, прыгать на одной ножке,
проповедовать легкомыслие и вечную молодость.
12. Пристрастие к установившимся ролям у него прямо-таки фольклорное. С другой
стороны, номенклатура ролей всегда к его услугам - и не слишком обширная,
особенно в рамках одной авторской империи. У Конан Дойла обязательно сыщется
выходец из колоний, а у Гарднера - разбогатевший добытчик нефти из Техаса
(правда, прежде чем этот персонаж возникнет на горизонте, к адвокату Мейсону
заявится очаровательная особа, состоящая с этим промышленником, скажем, в
родстве).
13. Разговорчив этот герой. Если нет живого собеседника или исповедника, так
хоть дневнику или - репликами в сторону - всему человечеству душу свою изольет
и мысли поведает.
14. И опять: герой всегда подражает литературе. Остается только удивляться:
какие колумбовы земли других литератур мог видеть со своих мачт первый
приключенческий герой?
Некоторые из пронумерованных признаков могут быть приложены и к другому герою,
но их сумма - предпочтительно к приключенческому. Эта сумма, конечно, неполна,
поскольку просто показывает возможный подход к объекту.
Итак, наш герой достаточно молод, чтобы интересоваться всем на свете,
достаточно простодушен, чтобы верить в такие вещи, каким серьезные люди ни за
что на свете не поперят, но вместе с тем достаточно зрел, чтобы иметь свои
предпочтения и цели. Его активность подогревается событиями прошлого, его
главные свершения - в будущем.
Где рождается приключенческий герой? Распространенный вариант ответа: в
провинции, в Гаскони или Энске, что обеспечивает глазу героя наблюдательность,
когда он оказывается в новой географии (а она в каком-либо отношении самая
показательная в стране - столичный город, порт, центр исторических событий и
т.п.). Так готовится конфликт между патриархально-периферийным мироощущением
героя и полусонной (или тревожной, беспокойной) реальностью. Другой вариант
происхождения: герой - столица, выехавшая "на места" в облике конкретного
персонажа ради инспекции, инструктажа, розыска.
Важное место в мыслях приключенческого героя занимает благородство социального
происхождения. Родственнику бога или полубога издревле легко выбиться в герои.
Высоко котируется голубая кровь - королевская, герцогская, графская, лучше
законная, но годится и незаконная - в авантюрном романе.
С развитием буржуазного самосознания получает хождение противоположная теория:
"хорошая" - это красная кровь простолюдина, человека, который сам себя создал -
своим дерзанием и интеллектом.
Имеет ли значение национальность героя? Да. Фигурально выражаясь, кинжал
Саладина и меч Рыцаря Львиное Сердце не только выглядят по-разному, они
по-разному и применяются. Существенна в этом плане и оппозиция героя и среды.
Приключения испанца в Испании будут отличаться от приключений француза во
Франции, а приключения француза в Англии создадут третью, отличную от двух
предыдущих, ситуацию. Ибо герой в инонациональной среде - неисчерпаемый
источник приключенческих положений. Романы о путешествиях или, наконец,
фильм "Белое солнце пустыни" - превосходное тому доказательство.
Национальное, так же как и социальное, как и этическое, входит в число
побудительных моментов приключенческого действия, обычно получая свое выражение
в патриотизме героя.
Семейное положение нашего героя незамысловато: он не обременен семьей, семья
обрекла его на безысходную житейскую прозу. Старики родители, как неподвижная
заставка, как напоминание об истоках, - вот и все население его семейного
альбома.
Такая биографическая частность, как переправа через брачный Рубикон (или
заминка на берегу), имеет в приключенческом романе отнюдь не чисто анкетное
значение. Поиски любимой, кторой еще не было или которая, напротив, была, но
исчезла, могут составлять сюжет произведения. В данном случае и финал
странствий заранее известен. Это - страстное объятие влюбленных и брак. А потом
статус героя меняется, и он переходит из приключенческой стадии в серъезную,
оставляя свой остров необитаемым.
Распространена в приключенческих жанрах ситуация монастыря. Армия Людовика в
период войны или корабль, совершающий кругосветное путешествие, - это, в
некотором смысле, походные монастыри. Отсутствие женщин во плоти не исключает,
однако, их незримого присутствия, каковое может быть еще более реальным, чем
реальное.
Если приключенческий герой (что часто случается) не завершил или не получил
образования, будьте уверены: его природных данных - смекалки, интеллекта,
энергии - хватит и на то, чтобы воротить упущенное, и на то, чтобы стократ
перекрыть потери, взять у жизни все, что она только может дать. В
приключенческой литературе очень силен авторитет инициативного начала и столь
же сильно неприятие автоматической, рутинной деятельности. Поэтому сухое
книжное знание здесь всегда отвергается в пользу активного творческого дела.
Вот еще одно, едва ли не самое главное (если исключить активность), качество
приключенческого героя: он умен, но лучше сказать - остроумен. Ум
практический, выдающий быстрые и даже молниеносные схемы оптимального поведения
в заданных обстоятельствах - это скорее свойство искусных дипломатов, нежели
Платона или Шекспира. Приключенческий герой остроумен и по-иному: у него
незаурядное чувство юмора, ярко окрашивающее его речь. Остроумной эскападой
герой искупает неудачи, парирует удары судьбы, пригвождаетк позорному столбу
своих закоренелых врагов.
Остроумию соответствует специфическое расположение духа, возвращающее героя и
читателя к шкале ценностей, принятых в детстве. Ибо остроумие - не просто набор
каламбуров и других словесных затей, а еще и взгляд на вещи. Став
миросозерцательным принципом, остроумие формирует особую действительность, в
которой недействительно все то, что оставляет равнодушным героя - мыслителя и
шутника.
Эмоциональная организация приключенческого героя двойственна. С одной стороны,
его страсти объявляются всепоглощающими, роковыми, непреодолимыми. С другой
стороны, человек, по замыслу - до безумия, до умопомрчения опьяненный чувством,
ослепленный любовью или ненавистью, выказывает способность здраво рассуждать и
обдуманно действовать. В конце концов одержимость идеей побеждает эмоциональную
одержимость. Чувства оказываются пружиной, но не причиной действия.
Чувства отрицательного персонажа - бунт против заповедей; а заповедей много. И
грешит отрицательный против многого. Перефразируя Л.Толстого, можэно сказать,
что хороши все одинаково, а плохи - по-разному.
Приключенческой литературе свойственна статичность характеров: характеры здесь
чуждаются эволюции. Человек проходит перед наблюдателем застывшим (д'Артаньян,
Шерлок Холмс), либо обнаруживает разные свои лики, но не в постепенных
переходах, а рывками: был одним, стал совсем другим, был сатаной, стал ангелом
(Рошфор, Ришелье). Развитие характера и не составляет для рассказчика интереса.
Определенность приключенческого героя позволяет выделить зоны его
распространенных психологических дефектов. Функциональное начало, которое так
сильно в этом человеке, может обосновываться циничным лозунгом: "Цель
оправдывает средства" - или не менее безнравственным: "Средства оправдывают
цель". Даже правдолюбцу д'Артаньяну не чужда эта философия.
Есть люди, которые упорно стараются считать приключение чем-то вроде последнего
пункта в программе культмассовых затей, в самом конце, следом за танцами. А
приключение - тот оптимистический ритм, что помогает научному и художественному
творчеству, обеспечивает успех сложной работе, требующей от своего исполнителя
инициативы, дерзания, выдумки. Литература о приключениях - и прежде всего ее
герой, получающий зачастую лишь самый общий психологический абрис, - подготовка
к этим радостными нелегким занятиям.
Роман Арбитман
СО ВТОРОГО ВЗГЛЯДА
(О "Повести о дружбе и недружбе" -- и не только о ней)
(глава из книги "Живем только дважды")
Творчество братьев Стругацких, уже с середины шестидесятых годов
ставшее объектом пристального (и далеко не всегда доброжелательного)
внимания критиков и литературоведов, продолжает оставаться в
фокусе внимания и по сей день. Практически каждое произведение,
написанное этими авторами, не прошло мимо исследователей современной
НФ литературы: А.Урбана, Т.Чернышовой, А.Зеркалова и других, в
работах которых достаточно полно и глубоко -- насколько это было
возможно до середины восьмидесятых -- проанализирована проблематика
книг Стругацких и место каждого произведения в созданной писателями
картине фантастического мира. В связи с этим выглядит досадным
упущением тот факт, что одна из повестей Стругацких -- "Повесть о
дружбе и недружбе" (в сборнике "Мир приключений", М., 1980) --
все-таки осталась практически не замеченной литературоведами, если не
считать беглого упоминания о ней в одном из обзоров В.Гопмана в
журнале "Детская литература". Можно предположить, что причина
подобного отношения критики к повести объясняется отнюдь не
какими-либо идейно-художественными просчетами писателей, а скорее,
определенной традицией, в силу которой сказочно-фантастическая
повесть, ориентированная, на первый взгляд, исключительно на детскую
аудиторию, могла показаться привыкшим к очевидному, легко поддающемуся
вычислению подтексту "сказок" Стругацких литературоведам простой,
даже примитивной и уж, во всяком случае, не лежащей в "основном
русле" творчества писателей. В повести нет бьющего в глаза сарказма
"Сказки о Тройке", нет сатирической остроты повести "Понедельник
начинается в субботу" (А.Бритиков, например, вообще склонен однозначно
определить эту "сказку для научных работников младшего возраста"
только как памфлет). И -- с другой стороны -- нет здесь легко
различимой за приключениями главного героя серьезной социальной
проблематики, как в "Обитаемом острове" (характерно, что две последние
книги, вышедшие в издательстве "Детская литература" и
предназначенные "для среднего и старшего возраста", нашли
благодарного читателя, в основном, среди взрослых). Напротив, авторы
всем ходом сюжета "Повести...", выбором героем четырнадцатилетнего
подростка, даже нехитрым заголовком, выдержанном как будто в духе
добросовестного морализирования (друга выручать из беды -- хорошо, а
оставлять его в беде -- дурно), словно нарочно стремились подчеркнуть
вполне конкретного адресата "сказки" и отсутствие иных побудительных
причин к написанию данного произведения, кроме как желание создать в
самом деле незатейливую и поучительную историю для детей. Пожалуй,
именно иллюзия простоты помешала исследователям преодолеть шаблоны и
подвергнуть повесть обстоятельному разбору, оттолкнуться от
рассмотрения не только общей идеи произведения, но и очень важных
"частных" аспектов, что помогло бы увидеть в произведении много
принципиально важного для творчества писателей, выявить полемический
заряд повести, элементы пародии в ней, уяснить ее место в творчестве
Стругацких и в современной им научно-фантастической литературе в
целом, а также обратить внимание на специфические для писателей
художественные приемы.
Исчерпывающий анализ повести в мою задачу не входит. Я постараюсь,
