но время полемики уже миновало. Поэтому ни одному из наших защитников не
удалось опубликовать ни одной статьи.
А.И.: Начало конца... Машина сработала вас попросту перестали
печатать. А те вещи, что казались относительно безобидными? Вот Обитаемый
остров...
Б.С.: Обитаемый остров уникальная в этом роде вещь! Большего
количества поправок от нас требовало только издательство Молодая гвардия в
Пикнике на обочине. А к Обитаемому острову был список на нескольких
страницах. Там не то двести, не то триста поправок требовалось. А сделали
мы на сотню меньше. Извернулись, помнится.
А.И.: Кстати, будучи на одном из семинаров молодых фантастов в
Малеевке (впоследствии подобные семинары проходят в Дубултах), нынешний
глава редакции фантастики издательства Молодая гвардия Владимир Щербаков
объявил, что коллегией Госкомиздата сборник Неназначенные встречи (Ваш с
братом сборник, куда вошел Пикник на обочине) признан худшей книгой...
Б.С.: Да, это был отменный иезуитский ход! Редакция Молодой гвардии
добилась такого постановления, в котором ее крупнейшей ошибкой называлась
публикация Пикника на обочине. С одной стороны, Молодая гвардия как бы
занималась здоровой самокритикой, а с другой объявляла ошибкой ту самую
книгу, которую их буквально ЗАСТАВИЛИ издать братья Стругацкие (при
активной поддержке ЦККПСС, ВААПа и, так сказать, всего прогрессивного
человечества).
А.И.: Когда человеку не дают говорить, он поет. Традиции скоморохов
на Руси живучи. Впрочем, как и традиции гонений на скоморохов. В связи с
этим, Борис Натанович, несколько, быть может, неожиданный вопрос: кого бы
Вы хотели видеть в роли Виктора Банева, героя Гадких лебедей, когда и если
повесть была бы экранизирована.
Б.С.: Строго говоря, Банева уже сыграли. Солоницын в фильме
Тарковского Сталкер фактически Банев. Немного постаревший, желчный
излишне, но все-таки Банев.
А.И.: Но Банев Гадких лебедей еще не Банев Сталкера. В Сталкере
Писатель уже сломлен, или, скажем, прижат государством. В Гадких лебедях
же, рискну утверждать, одной из основных линий является противостояние:
гражданин и государство. Не человек и общество, а именно гражданин и
государство. При том, что весьма отвлеченное государство, описанное
братьями Стругацкими, сильно раздражается и прижимается от присутствия в
нем СВОБОДНОГО, внутренне раскованного гражданина. В 60-70-х в России был
такой гражданин. Я помню, с каким острым наслаждением перепечатывал в
1974году на машинке Лебедей и находил аналогии героя с человеком, который
бренчал на банджо, у которого были рубленые, некрасивые черты лица, так
почему-то нравившиеся женщинам, который в повести даже сочинял: Лечь бы на
дно, как подводная лодка...
Б.С.: Неужели вы имеете в виду Владимира Семеновича Высоцкого?! Нет.
Банев, придуманный нами, образ собирательный. Это Бард, каким мы его себе
представляем. В этом образе и Булат Шалвович Окуджава, и Александр Галич,
и Юлий Ким, и, конечно, Владимир Высоцкий там тоже подразумевался.
Обобщенный образ Барда, который говорил-пел, когда пытались заткнуть рты.
У Юлия Кима мы взяли строчку прогресс, ребята, движется куда-то понемногу.
А у Высоцкого попросили разрешения использовать, несколько исказив, его
Подводную лодку. Высоцкий был просто наиболее популярным олицетворением
Барда. Хотя самым олицетворенным олицетворением я все же считал бы
Александра Галича... Все барды, которые выступали как граждане, все они
были прототипом Виктора Банева из Гадких лебедей.
А.И.: Или из Времени дождя? Ведь именно под таким названием повесть
была опубликована в Даугаве в 1987году. Многие считают факт публикации
подвигом Владимира Дмитриевича Михайлова, тогдашнего редактора Даугавы.
Б.С.: Если учесть тот момент, когда Михайлов взялся печатать повесть,
то да, это был подвиг. Потому что и тогда еще было совершенно неясно, как
и куда все повернется. А название Время дождя было выбрано, конечно, чтобы
не упоминать сакраментальное Гадкие лебеди.
А.И.: Да и опыт проработок у вас был накоплен изрядный, и доносам
чистюль от идеологии было несть числа, и результаты доносов не заставляли
себя долго ждать. Или заставляли?
Б.С.: Попросту говоря, вы хотите спросить, не таскали ли нас? Нет,
конечно. Более того! Неоднократно наши знакомые, имевшие ходы в известную
и вполне уважаемую организацию, пользовались этими ходами и спрашивали:
против Стругацких есть что-нибудь? Им неизменно отвечали одно и то же: Вы
что, товарищи! Конечно, ничего нет!
Самое парадоксальное и неприятное заключалось в том, что нас-то не
таскали, но таскали наших читателей. Мы неоднократно получали письма от
них: Помогите! Я читал размноженную на ксероксе Улитку на склоне. Теперь
меня исключают из партии, гонят из института, вызывают в КГБ. Я им всем
говорю, что эта вещь была опубликована никто мне не верит.... И
приходилось садиться за машинку и писать, что мы, братья Стругацкие,
подтверждаем: во-первых, эта вещь была опубликована там-то и тогда-то;
во-вторых, она не содержит никакого криминала; в-третьих, никогда мы не
испытывали никаких трений с властями и КГБ; в-четвертых, повесть
напечатана в целом ряде социалистических стран и так далее... Я не помню
случая, чтобы такое письмо помогло. Но писать подобные индульгенции нам
приходилось не раз. Более того! У меня однажды был длинный многочасовой
разговор, назовем это так, с представителем компетентных органов. Он очень
интересно рассказал, какая существует классификация: антисоветские
произведения например, Архипелаг ГУЛАГ; упаднические произведения
например, 1984... Я спрашивал: а наши-то как, наши?! Мы в списках
каких-либо числимся? Да нет, отвечал, уверяю вас! Спрашиваю, почему же
тогда у читателей изымают определенные вещи Стругацких, наказывают? Ну,
отвечал, знаете, перегибы на местах... Такой вот занимательный разговор.
А.И.: То есть без вины виноватыми вы были. Но сейчас времена
изменились. Последний прямой выпад в ваш адрес был четыре года назад...
РЕТРОСПЕКЦИЯ: Я рискнул привести здесь столь длинные рассуждения
Максима Каммерера лишь потому, что в них, как в зеркале, отражаются
пресловутые сумерки морали самих Прогрессоров. Для читателя эти
рассуждения, выворачивающие наизнанку саму идею прогресса, действительно
звучат дико... Подобные мысли, приписываемые людям ХХII века,
коммунистического, по словам А. и Б. Стругацких, общества, вызывают
протест. Не может быть коммунистическим такое общество!
(Шабанов А. В грядущих сумерках морали. Молодая гвардия. 1985. No2).
А.И.: Этот выпад Ваш брат, Аркадий Натанович, на страницах ЛГ 15мая
1985года охарактеризовал так: Просто неумная ругань по поводу повести (Жук
в муравейнике А.И.), опубликованной более пяти(!)лет назад. Оперативно
откликнулись, так сказать...
Б.С.: Шабанов делает дело. Свое. Сейчас даже зам. главного редактора
журнала Наш современник Свининников, как мне кажется, не является
лицемером. Он нашел себе место, где может быть искренним. Журнал Наш
современник защищает совершенно определенную позицию, свое виденье мира,
свою систему нравственности. И Свининников делает дело Нашего
современника, дело определенной группы людей, не лицемеря. То есть,
конечно, времена изменились, и теперь эта группа литераторов вынуждена
пользоваться подтекстами, подчас достаточно прозрачными. Но многие вещи
они все-таки не решаются произнести вслух. Они не могут, к примеру,
открыто поддержать Нину Андрееву, осознавая, что ныне это моветон. Что ж,
они поддерживают ее косвенно. Так что в этом смысле Свининников и сегодня
на месте...
А.И.: Есть надежда, что время не потечет вспять. Вы сами три года
назад на семинаре фантастов сказали: Я думал, что просвета уже не будет,
что все кончается в нашем родном Отечестве. А теперь появилась надежда,
что мы... еще увидим небо в алмазах!. Ваши умозаключения до Апреля 1985-го
были весьма пасмурны. Вы пессимист? Вы реалист? А как быть с
распространенным мнением, что фантаст непременно оптимист?
Б.С.: Прежде всего, я оптимист! Потому что я исторический
материалист. Оптимист это человек, верящий в перспективу. Я верю, что
открытый или по крайней мере сформулированный Марксом закон о неизбежном,
постоянном и неуклонном развитии производительных сил общества имеет
место. А раз так, то неизбежно со временем будут происходить изменения в
производственных отношениях. Когда я говорил, что просвета уже не будет,
то имел в виду свою личную жизнь, не более того. Я и сыну родному говорил:
ты, может быть, еще увидишь хорошее время, а я вряд ли. Почему? Потому что
я не видел тех сил, которые произведут изменения в существующей социальной
обстановке.
Было общество, составленное из двух только типов людей начальства и
подчиненных. Слои эти социально сливались, переходили один в другой почти
каждый подчиненный был пусть маленьким, но начальником. Положение
складывалось такое, что могущие изменить ситуацию экономическую,
социальную, политическую, культурную, нравственную, экологическую не
нуждались в этом. Зачем? Им и так было хорошо. А кто хотел изменить, тот,
соответственно, не мог этого сделать. И я плохо себе представлял, какие
процессы могут разрушить подобную чрезвычайно устойчивую систему. Для
меня, откровенно, по-прежнему и сейчас остается загадкой: почему произошел
Апрельский Пленум 1985-го, откуда взялась группа людей наверху, которая
все-таки ЗАХОТЕЛА изменить ситуацию?
То, что подавляющее большинство власть имущих по-прежнему НЕ ХОЧЕТ
ничего менять, мы ежечасно и ежедневно наблюдаем своими глазами именно
потому все идет так медленно, с таким жутким скрипом.
Но Апрель 1985-го произошел. Сработали какие-то механизмы, про
которые у Маркса ничего не сказано. Из исторического материализма
следовало только, что положение, сложившееся в период застоя, не может
существовать вечно. В этом смысле я был, есть и всегда буду оптимистом.
Да, благодаря неким конкретным механизмам застой будет разрушен, и
общество выйдет на ту дорогу, столбовую дорогу исторического развития, на
которую и должно выйти.
Вот нас занесло с середины 20-х в какие-то социальные буреломы,
буераки, в болота. Мы по этим болотам прем со страшной силой, теряя
энергию, теряя жизни, теряя нравственность, все теряя. Это не случайность,
конечно. Это закономерный отворот в бездорожье, но это не есть столбовая
развития нашего общества. И рано или поздно исторический процесс так
устроен нас на автостраду все же вынесет, мы по ней пойдем, как все
нормальные люди. И тогда, может быть, еще при нашей жизни, мы увидим небо
в алмазах.
А.И.: Во всяком случае, просвет есть. Для Вас с братом, как для
писателей, это выразилось хотя бы в том, что вышли в свет пролежавшие
почти двадцать лет Гадкие лебеди и Град обреченный. В полном объеме
напечатаны повести Сказка о Тройке и Улитка на склоне. Из новых вещей
опубликованы Отягощенные злом.
Андрей Битов не так давно бросил реплику в том смысле, что сейчас
самое время не писать, а печататься. И действительно! Печататься стало
проще. А писать?
Б.С.: Почему братьям Стругацким стало труднее писать, я, пожалуй,
скажу. Большую часть жизни мы писали о будущем. Иногда даже сами этого не
понимали. Потом перечитываешь и думаешь: господи! опять мы все о нем!.. А
сейчас стало очень трудно писать о будущем. Мы временно как бы перестали
