какова цель вашего присутствия на Земле?
Ответ, по-видимому, у них был готов давно.
-- Цель одна -- наблюдение, -- ответил Евграф Юрьевич. --
Пассивное, созерцательное наблюдение -- и ничего более. Нам строжайше
запрещено вмешиваться в земные судьбы в качестве инопланетян.
-- В качестве инопланетян? -- не понял я.
-- Именно. Ибо в качестве землян, за которых мы выдаем себя, мы
вмешиваться должны и обязаны. Это неизбежно. Мы участвуем в земной
жизни на равных с вами правах, и каждый из нас несет определенную
нагрузку, возложенную на наши плечи Центром. -- Евграф Юрьевич ткнул
пальцем в потолок, давая мне понять, что Центр -- это где-то на Большом
Колесе. -- Я -- заведующий лабораторией одного из ваших НИИ и
стопроцентный администратор, Клавдия Аполлинариевна -- киоскер и
душа-человек, сержант Стоеросов -- бравый служака, а Илья Петрович, --
он кивнул на Мокроносова, -- деклассированный элемент, пьяница и
кандидат в преступники.
Первые трое вопросов у меня не вызвали, но вот с Мокроносовым,
по-моему, было не все в порядке.
-- Вы что, действительно, алкоголик? -- спросил я его.
-- Увы, -- развел он руками и печально улыбнулся.
-- И вы по-настоящему пьете эту гадость?
-- Пью, проклятую, пью -- литрами, ведрами и цистернами. Пью вот
уже тридцать лет. Таково задание Центра.
-- Но ведь вы же гробите себя!..
-- Успокойтесь, Николай Николаевич, -- вмешался мой шеф, -- наша
медицина имеет возможность защитить здоровье секретных сотрудников на
отдаленных планетах нашей Галактики. Против вашего алкоголя существует
наше противоядие, практически нейтрализующее негативное действие
спиртного. Здоровье гражданина Мокроносова вне опасности.
-- А как же следствие? Ведь он же мог загреметь в тюрьму!
-- Вызволили бы. Не волнуйтесь, Николай Николаевич, такие мелочи
решаются у нас в рабочем порядке. -- Шеф не спеша мерил комнату своими
тяжелыми шагами. -- Я предвижу еще один вопрос, уважаемый коллега, я не
ошибся?
-- Да, я хотел бы...
-- Так вот, отвечаю. Наша внешность изменена в соответствии с
общепринятым стандартом земного человека. Все-таки, как бы не были наши
люди похожи на ваших, земных, отличия сразу же бросаются в глаза. В
целях конспирации разведчикам, длительное время работающим на планете
Земля, делают специальные пластические операции. Надеюсь, это понятно.
Я кивнул. В памяти вдруг возник субъект в морковном свитере,
постоянно преследующий меня, -- и я тут же получил ответ на свою мысль:
-- Это не человек, это -- фантом. Призрак, приведение, некий
образ, рожденный в вашем сознании мощным внеземным умственным
потенциалом. Таким потенциалом снабжены мы, секретные сотрудники
Центра. Этот потенциал способен создавать подобные фантомы и делать их
"видимыми" для того или иного индивидуума или группы индивидуумов. Вы
такой способности лишены.
Я снова кивнул. Теперь я понял все -- и странные, совершенно
неожиданные появления этого типа на моем пути, и его многочисленные
попытки покончить жизнь самоубийством под колесами автомобиля, и тот
факт, что на его выходки реагировал только я и никто больше, -- ведь он
был невидим для других. Но одно мне все же оставалось непонятным: зачем
вообще им понадобилось подсовывать мне этого типа?
-- А вот зачем, -- снова отвечая на мои мысли, произнес Евграф
Юрьевич. -- Ваши действия иногда достигали некоего опасного предела, и
чтобы предостеречь вас от необдуманных поступков, мы вынуждены были
периодически напоминать вам о своем существовании и неослабном контроле
за вами. Вспомните: фантом всегда появлялся в критических ситуациях,
именно в те моменты, когда вы готовы были проговориться случайному
собеседнику о своем шестом чувстве или своими действиями раскрыть нашу
общую тайну. Правда, этим наши методы воздействия не ограничивались. (Я
вспомнил верблюдов, царский червонец, шаровую молнию.) Ну да Бог с
ними, с методами. -- Шеф шумно перевел дыхание, взглянул на часы,
покачал головой и продолжил: -- Времени у нас в обрез, поэтому буду
говорить по существу. Впоследствии у вас, уважаемый коллега, возможно
возникнет еще ряд вопросов, поэтому, предупреждая некоторые из них, я
расскажу вам еще кое-что, касающееся нашей деятельности на Земле. Как я
уже говорил, цель нашего присутствия на вашей планете -- это наблюдение
за процессами, происходящими как в социальной сфере человеческой
деятельности, так и в жизни всей планеты в целом, ибо судьба Земли как
астрономической единицы неразрывно связана с судьбой человечества. Но,
повторяю, наблюдение это чисто пассивное. В какие бы переделки ни
попадали наши разведчики и свидетелями каких бы ужасных событий они ни
стали, им под страхом смерти запрещено вмешиваться в естественный ход
текущих событий. Поэтому на эту ответственную работу отбираются только
самые надежные, самые проверенные, самые выдержанные сотрудники.
Благодаря совершеннейшим техническим средствам, а также широкой сети
нашей агентуры здесь мы знаем о Земле исключительно все. И, честно
признаюсь, порой трудно сдерживаться, видя несправедливость,
беззакония, горе и не имея права вмешиваться. -- Евграф Юрьевич
замолчал и несколько минут ходил по комнате молча. -- Правда, был один
прецедент, когда Совет в виде исключения решил вмешаться в ход вашей
земной истории, но, поверьте, уважаемый Николай Николаевич, сделано это
было из чисто гуманных соображений.
-- Вот как? -- искренне удивился я.
-- Именно так. Это произошло в 1944 году, на исходе Второй мировой
войны. Надо отдать должное ювелирной работе наших специалистов: мир так
никогда и не узнал об этом случае. Дело в том, -- он сделал
значительную паузу, -- что в этом предпоследнем военном году в двух
воюющих государствах -- Германии и России -- почти одновременно было
сделано одно и то же открытие -- создана атомная бомба.
-- Что?! -- вскочил я. -- Как -- бомба?!
-- Успокойтесь, Николай Николаевич, -- жестом руки остановил мой
порыв Евграф Юрьевич, -- это давно уже кануло в лету и, что самое
главное, навсегда вычеркнуто из земной истории, науки и памяти людей,
причастных к этому открытию. Поверьте, у нас есть средства добиться
этого.
-- Но ведь это невозможно! -- попытался возразить я.
-- Возможно. Как то, что бомба была создана уже в сорок четвертом
году одновременно в двух местах, так и то, что мы сумели предотвратить
катастрофу. Да-да, Николай Николаевич, такое оружие в руках двух
враждующих государств -- это неминуемая катастрофа. Земной мир был на
грани уничтожения, вы должны это уяснить себе очень четко. Не думайте,
что Совет легко пошел на вмешательство в ваши дела, прежде чем решиться
на этот шаг, он долгое время выжидал, взвешивая все "за" и "против", и
когда иного выхода спасти вашу цивилизацию не было, когда мир вплотную
подошел к последней черте -- свое веское слово сказали наши
опер-специалисты, уничтожившие даже память о страшной бомбе.
-- Но ведь через год эта же бомба была создана американцами!
-- Совершенно верно. Но Совет не счел нужным вмешиваться в этот
раз. Не вмешался он и тогда, когда ядерное оружие было создано в вашей
стране вторично. Видимо, анализ ситуации показал, что миру не грозит
катастрофа.
-- А как же Хиросима? Это разве не катастрофа? И разве ваша
пассивность не явилась причиной ядерной трагедии?
Евграф Юрьевич покачал головой.
-- Не стоит взваливать свою вину на плечи другого, дорогой Николай
Николаевич. Причина этой трагедии не в нашей пассивности, а в вашей
агрессивности.
-- Но ведь вы же могли вмешаться, и не было бы...
-- Да, -- перебил меня мой шеф, -- мы могли вмешаться, и не было
бы десятков и сотен концлагерей, не было бы ужасов Второй мировой войны
и миллионов погибших, не было бы бездарных правителей, жестоких тиранов
и кровавых диктатур. Да, мы могли вмешаться, если бы триста пятьдесят
лет тому назад не вступили в Межгалактическую Конвенцию и не подписали
Космический Пакт о невмешательстве во внутренние дела инопланетных
цивилизаций. Возможны только два исключения: просьба о помощи и
возможность гибели цивилизации. Ситуация сорок четвертого года как раз
отвечала второму исключению.
-- Вы считаете, что наша цивилизация могла погибнуть? -- спросил я
с дрожью в голосе.
Евграф Юрьевич снова покачал головой.
-- Это не я считаю, и даже не Совет. Возможная катастрофа с
последующей гибелью вашей земной цивилизации смоделирована,
спрогнозирована, рассчитана до мельчайших подробностей и с
поразительной точностью. Поверьте мне, дорогой Николай Николаевич, наша
наука способна делать такие прогнозы. При создании модели ядерной
катастрофы были учтены даже самые незначительные, на первый взгляд
совершенно мизерные факторы, включая характеры, намерения и хронические
заболевания лидеров обоих враждующих государств. Так-то. И только
получив стопроцентную гарантию, что катастрофа неизбежна, Совет принял
решение о вмешательстве. Учтите, вмешательство осуществлялось при
строжайшем контроле со стороны членов Межгалактической Конвенции. Ни
один из нас -- секретных сотрудников Центра -- ни разу не нарушал
инструкцию о невмешательстве -- иначе бы возник инцидент, могущий
повлечь за собой очень строгие санкции по отношению к Совету и Большому
Колесу в целом, вплоть до исключения из состава Межгалактической
Конвенции.
-- Да что это за Конвенция такая? -- спросил я. -- Почему нам,
землянам, о ней ничего не известно?
Евграф Юрьевич снисходительно улыбнулся.
-- Ну, вам еще рано думать об этой организации -- разберитесь
сначала в своих собственных делах. Но раз вы задали вопрос, я все же
отвечу -- вкратце. Межгалактическая Конвенция -- это орган,
объединяющий высокоразвитые цивилизации на основе миролюбия, равных
прав, взаимопомощи и взаимовыгодного сотрудничества. Цель -- решение
важных вопросов, выходящих за рамки каждой цивилизации в отдельности, а
также координация действий при совместном выступлении против или за
кого-либо и чего-либо. Межгалактической Конвенцией принят ряд
документов, одним из которых является Пакт о невмешательстве. Все эти
документы составляют Единый Космический Кодекс, выполнять который
обязаны все без исключения члены Конвенции. Что же касается Земли, то
ваша цивилизация сочтена незрелой, неразвитой, примитивной и к
контактам с иными мирами не готовой. По крайнею мере, так считалось до
сих пор.
-- Есть надежда, что эта оценка будет пересмотрена? -- с волнением
спросил я.
Евграф Юрьевич не ответил. Он как-то очень внимательно посмотрел
на меня, отошел к окну, сокрушенно покачал головой, глядя на вновь
начавшийся дождь, и вдруг сказал, не оборачиваясь:
-- А розы, дорогой Николай Николаевич, у вас все стоят. Это
хорошо, очень хорошо. Это просто прекрасно!
Розы у меня, действительно, все также стояли в хрустальной вазе,
словно я их вчера только срезал с куста -- свежие, небесно-голубые,
приветливые, в капельках росы. Мне всегда казалось, что они улыбаются.
Шеф оторвался от окна и испытующе посмотрел мне в глаза. Остальные
трое участников необычной беседы молча наблюдали за нами, изредка кивая
головами в знак одобрения сказанных шефом слов.
-- Теперь что касаются вашего вопроса, дорогой коллега, --
произнес Евграф Юрьевич. -- Вопрос этот очень непростой, поверьте мне,
и решением его сейчас занимаются величайшие умы Большого Колеса.
Собственно, проведенный с вами эксперимент как раз и должен был внести
ясность в решение этой проблемы.
-- Вот как? -- удивился я. -- Я и не думал, что все это так
серьезно.
-- Хорошо, приоткрою завесу тайны еще на один дюйм... А может
кваском угостите, а, Николай Николаевич? -- вдруг взмолился Евграф
Юрьевич.
-- Действительно, Нерусский, -- встрял Стоеросов, -- кваску бы не
плохо. Пить страсть как охота.
Про квас я совсем забыл. Еще утром Маша ходила с двумя бидонами в
палатку на углу, где в дождливую, сырую, прохладную погоду квас был
