комнаты, превратив ее в "хэдэр-атум"[43]. После чего проявил о Софье
Моисеевне сыновнюю заботу - препроводил ее сердечные, дыхательные и прочие
недостаточности в полкомнаты за занавесочку, к кислороду. Затем я
мужественно поборол желание заклеиться от семьи изнутри и настроился на
полнометражный домашний вечер.
Вечер получился отвратительным. Сын хамил, теща заискивала, жена
загадочно ухмылялась. Прямо конкурс устроили: "Кто у нас самый п
подозрительный?" А почему кто-то один? Их трое - и трупов трое. Каждой
сестре по серьге.
Легли рано. Ленка, было, затеяла выяснение отношений, но я ее не
поддержал - выяснения семейных отношений всегда чем-нибудь кончаются, а
определить свои отношения с подозреваемой я не мог до окончания следствия.
И снилась мне пустыня. Думал, Каракумы, но несколько раз вляпался в
верблюжье дерьмо и понял, что все-таки Негев.
Из-за сабры вышел верблюд.
Он был в черном сомбреро, из-под которого вились рыжие стружки пейсов.
На "корабле пустыни" плыли три женских фигуры. Именно фигуры, а не лица
жеского пола, потому что все трое были в мини-паранджах отечественной фирмы
"Готтекс". Кормчей была Мариша.
Как я обрадовался, когда догадался! Я простер к ней руки и рявкнул:
- Гражданка, почему на верблюде?!
Конечно, мне хотелось орать совсем другое. Но что-то меня во всем этом
смущало - то ли раскачивающийся, как при молитве верблюд, то ли Маришины
дуэньи, которых я никак не мог окончательно опознать. То есть одна из них
была Анат, но вот какая именно...
Мариша нехотя закрыла косметичку и ответила, как убогому:
- Потому что на собаках я больше ездить не могу, начальник. У меня
аллергия на собачью шерсть... А ты все убийц ищешь?
- Да вот, все ищу..,- стыдливо признался я.- Надо же отомстить.
- Ну, ищи, ищи,- поощрила она.- А кстати, если найдешь - сам убивать
будешь, или под суд отдашь?
Я задумался над этим "гамлетовским" вопросом, а Мариша ткнула пальчиком
в магнитофон, который держала явно знакомая мне соседка. Магнитофон стал
вещать:
"Ты прибыл с севера и ничего не знаешь!"
Я был не Гамлет, это было очевидно, но обидно. И я в очередной раз в
своей жизни пошел на компромисс, заявив:
- "Меня зовут Горацио. Я прибыл сюда из Эльсинора."
Магнитофон хрипло рассмеялся:
"Полно врать! Горацио здесь был.
Шикарный тип!
Все пальцы в перстнях - истый царедворец.
Он, кстати, первый, кто разоблачил
Делишки принца. Этот самый Гамлет
Завел себе щебечащую курву
По имени Оливия. И с ней играл в очко.
Подробностей не знаешь?"
Подробностей я, как всегда, не знал.
- Дерьмовая у вас алия!- сообщила с верхушки верблюжьего горба Анат.-
Всю страну загадили - понавезли верблюдов на продажу.
- Это не верблюды,- буркнул верблюд и сплюнул.- Верблюжьего в них -
только горбы и что плюют на все. Пусть каждый докажет, что он верблюд...
Все, хватит трепаться! Нам до субботы успеть надо.
С ближайшего бархана скатился на ранце Вова Вувос и заорал:
- Я в школу опаздываю! Подвезите меня!
- А домашнее задание дашь списать?- игриво спросила Мариша.
Мне стало его жалко.
- Ты чего, старик?- спросил я.- Какая школа? Может, учебка?
- Мальчик, мы в караван-бордель едем,- хрипло рассмеялась третья
женщина, до этого казавшаяся мне Ленкой.- Вон, видишь?
- Так это же Кремль!- обрадовался Вова.
На "корабле" похабно заржали:
- Какой прелестный мальчик! Сразу видно - ни разу не был в массажном
кабинете. Просто - это красный фонарь в форме Красной Звезды...
- Ладно,- сказала Мариша Вове.- Держись за хвост... А мента с собой
берем?
Мент (в смысле я) ополоумел от обиды и прошептал:
- Я не мент... Я - герой-любовник... У меня дедушка - профессор.
Мариша врубила маг, который ехидно сообщил:
"Вот вам розмарин - для памятливости.
А вам - анютины глазки - чтобы видеть.
А это - несколько стебельков для меня -
Ее называют богородициной травою...
Богородица-дева, радуйся,
Благодатная Мария, Господь с тобой,
Благословенна ты, жена,
И благословенно чрево твое..."
Вова выматерился и дернул верблюжий хвост, как девчачью косичку.
- Отойди,- посоветовал я.
Хвост сработал, как ручка унитаза.
- Каждый оле должен съесть свой горшочек дерьма,- наставительно сказал
Вова.- Савланут,- он поднял на меня глаза без зрачков. На сплошном
белом фоне плавали красные прожилки.-"Я повернул глаза зрачками в душу,-
скромно пояснил он,- а там повсюду пятна черноты. И их ничем не смыть..."
Мариша снова врубила маг:
" Все это плод его больной души!"
- "Мой пульс, как ваш, отсчитывает такт!- упрямился Вова.-
И так же бодр! Нет нарушенья смысла
В моих словах! Переспросите вновь,
Я повторю их, а больной не смог бы!..
Во имя Бога бросьте ваш бальзам!
Вам надо исповедаться! Покайтесь
В содеянном и берегитесь впредь!
Вам надо исповедаться!.."
Из-за очередного бархана послышалось улюлюканье, и троица в черных
масках, завывая, бросилась к верблюду. На "борту" началась паника. Софья
Моисеевна и Левик содрали маски и, приставив ко ртам мегафоны, самозабвенно
выли в них, а я никак не мог врубиться - где же Ленка - на верблюде в
парандже или рядом - в разбойничьей маске...
...Ленка была рядом и, действительно, уже в маске. Газовой. Под
подушкой она ее держала, что ли? Сирена выла еще омерзительнее, чем во сне.
Вбежал Левик и сразу влетел головой в подставленный ему Ленкой противогаз.
Софья Моисеевна копошилась в углу, глядя на противогазные ремешки, как
салага на парашют.
Я помог теще. Даже выдернул ей из фильтра затычку. Затем "обулся" сам и
мне тут же захотелось куда-нибудь марш-броситься, километров, этак, на пять.
Сирена стала издыхать. Ленка доклеивала дверь, а за окнами ухало - то
так, то сяк. Я откупорил колу, и мы слегка повампирствовали через
специальные трубочки, торчащие из противогазов. Кроме Софьи Моисеевны - она
опробовать резиновый хоботок не захотела, вернее, не смогла.
- Лена, я же говорила, что ты плохо заклеила комнату,- печально сказала
теща и указала на потолочную паутинку, весело качающуюся в струйке воздуха.-
Это будет стоить нам жизни.
Я попытался ее успокоить, объясняя, что рвануло далеко и, вероятно, не
химия. А даже если и химия, то концентрация низкая. А даже если и не низкая,
то противогазы нас защитят. Лучше бы я начал с тещей прощаться - мои слова,
как всегда у нас с ней, произвели обратный эффект. Софья Моисеевна тут же
объявила, что ей подсунули неисправный противогаз и начала задыхаться. При
этом она чувствовала "явственный запах газа".
Пока Ленка вызывала "скорую", а я успокаивал Левика, теща вытащила из
противогазной коробки атропин, втихаря вколола его себе и стала с нами
прощаться. Выдав Ленке и Левику все приличествующие случаю банальности, она
обратилась ко мне:
- Боря... я доставила тебе... много неприятностей... из-зи собаки... Не
считай меня убийцей... я бросила два куска... один съела Фрида... я так
испугалась, что второй съела та женщина... Леночка знает, как я мучилась...
Но, раз убитых трое - значит это не я... Леночка даже яд от меня спрятала...
чтобы я сама не отравилась...
- Что?!- взвыл я.
Теща посмотрела на меня с осознанным ужасом, схватилась за сердце и
потеряла сознание.
... Явились слуги Рока в черных масках и вместе с тещей унесли на
носилках надежду, что убийца - она. До сих пор я не понимал своего счастья:
убийца-теща по сравнению с убийцей-женой или убийцей-сыном, это как грипп в
сравнении со СПИДом...
К утру все стало достаточно очевидным - Ленка начала следить за мной
раньше, чем я это заметил. Гораздо раньше, чем позавчера. Я бы и позавчера
ее не заметил, если бы не привык следить за следящим Мики... Кто же знал,
что с
Ленкой в Штаты надо было ехать. Вернее, в тот штат, где жена, убившая
любовницу мужа, неподсудна... А если двух любовниц?
Пора было закрывать дело. Жека - это несерьезно, не надо себя
обманывать.
Других альтернатив нет. Надо только убедиться, что мальчик, забегавший
в подъезд к Анат - не Левик. Потом огорошить Ленку психологическим
следственным экспериментом, а потом решить, как жить дальше... Самому
интересно - убью, сдам или отпущу?
ШЛА ШУША ПО ШОШШЕ...
Утром я прибыл к подъезду Анат и порадовался моральной и физической
полноценности "тройки" старушек.
- Ну что,- поинтересовалась "коренная",- скоро Саддама арестуешь?
- Как обстрел пережили, бабули?- куртуазно спросил я, вытаскивая фото
Левика.
- Разве это обстрел?- отмахнулась одна.- Вот при Сталине в Ленинграде -
это были обстрелы!
- А-а, нашел-таки!- порадовалась за меня другая, бросив цепкий взгляд
на фотографию.- Молодец!
- Вы внимательно посмотрите,- униженно попросил я.- Может, не он? Вы же
мельком видели...
- Он, он! Не волнуйся!- хором успокоили старушки.- Этот самый, что
после тебя в наш подъезд зашел. Это что же, от горшка два вершка, и уже
убийца? За что же он ее?.. Двойки ему ставила, что ли?
- Ты слушай,- воодушевилась "коренная",- я еще девчонкой была, у нас в
школе одна в учителя прям так сильно влюбилась, что повесилась! А теперь они
вот, значит, как...
Но я уже не слушал.
x x x
Я метался по вымершему от чрезвычайности своего положения городу, но
отравляющие вещества на меня не снисходили.
Дома меня ждал Левик, не зная, как распорядиться подаренными Саддамом
каникулами. Он раскручивал какой-то шахматный этюд, очень обрадовался мне, и
от всего этого стало особенно больно. Ленка торчала у тещи в больнице, и
лучшего момента для разговора невозможно было придумать - тянуть было
некуда.
Томясь от безнадежности, я согласился сыграть партию. Мне достались
черные. Я принял открытый дебют и спросил:
- Хорошо, когда не надо идти в школу?
- Скучновато...
- А я думал, ты привык в последнее время обходиться без школы.
Замер. Напрягся. Не поднимает глаз от доски... Уши - вареники. Мои.
Делает глупый ход. При чем тут бабушка? Трогательная бесхитростность - так
примитивно пытаться уйти от темы. И это с папашей-ментом... С
папашей-скотом, который довел сына до убийства, а теперь изобличает. И с
мамашей... Наводчицей? Богиней мести? Беззащитной жертвой? Совершенно не
могу понять, как она могда его использовать? Все это против природы. Как
мать могла вложить в руки сына яд? А так, заботливо оборачивая ему шею
шарфиком... Какая здесь роль Ленки - вот что главное. А главное - потому что
с Левиком "гамлетовского" вопроса не существует - он не виновен, даже если
виновен. То есть его вина на мне. Или на мне и Ленке.
- Как ты думаешь, сынок, мама в последнее время сильно изменилась?
- А ты?
Думаю. И чем больше я думаю, тем меньше хочется это делать. И вот до
чего я додумался, сынок. Если ты начал убивать, то у тебя есть один
единственный шанс остаться человеком. Получить жестокий урок. На всю жизнь.
Нельзя, мальчик, перешагивать через трупы... во всяком случае,
допризывникам.
Человеческая жизнь - зто слишком высокий порог, о который нормальным
людям положено спотыкаться. И ты должен узнать, что смерть искупаетя только
смертью. И раз вина на мне, то на мне и искупление... Но я ведь не могу
оставить тебя с матерью, которая толкнула тебя на такое... Поэтому я должен
знать: уйти мне одному или прихватить с собой ее. И никто мне не сможет
