этого я уже проделал аналогичное с сыновними шифровками.
Занимаясь тупой работой, я понял, что мне не стоит заниматься тупой
умственной работой - она снимает самоконтороль. Это как учитель выходит из
класса. В голову лезли мимолетные, но такие пронзительные подробности наших
отношений с Маришей, что я уже не мог понять - то ли это действительно
подробности, то ли я начал художественное редактирование своих "мемуаров"...
Ставшие здесь милыми чисто советские ее проявления: где еще врач будет
декламировать вам Петрарку в подлиннике и в нескольких переводах, но
испугается шутки по поводу густоты шерсти на моей груди: "У меня с Афгана -
прогрессирующий гипертрихоз"; "А ты уверен, что это не заразно?"; "К моей
шерсти у некоторых бывает аллергия."; "Аллергия у меня только на собак. И
сильная. Так что если ты кобель, лучше признайся сразу..." А ее
аристократическая небрежность в обращении с собственной дочкой, словно
многие поколения предков не обходились без кормилицы и няни - вот так
воспитывается независимость! А Левик до двух лет ходил с соской и, по
крайней мере, до десяти - с Софьей Моисеевной...
...Наконец гигантский труд был завершен - я расположил цифры из шифра и
буквы из газеты по частоте использования, напротив друг друга. "Перевел"
цифры в буквы и приготовился собрать плоды своего труда. Но шифровка не
плодоносила - вышла полная абракадабра. Горькую пилюлю напрасной работы
золотила гордость, что сын мой оказался умнее, чем я предполагал.
Рабочий день давно закончился, и впустую. Уже больше часа Мики
недовольно косился на меня. Я захлопнул тетрадь, и мы поехали домой.
КАТОЛИК
После ужина в семейном кругу (Мики от трапезы отказался), я взял фото
Левика и побрел к дому Анат. Только надо это было сделать до ужина -
"тройка" уже закончила вечернее заседание, предъявлять сына для опознания
было некому.
Номерами квартир старушек я сразу не поинтересовался, а ходить из
диры[30] в диру не было куража. И я решил покурить во дворе - влруг кто-то
да выглянет.
Выглянул хасид. В темноте и в "гражданке" он меня не признал, но
озирался здорово. Как будто к бабе шел. Как гимназист перед борделем. Это
мог быть тот самый счастливый случай, без которого ни одно расследование не
идет. И я "упал ему на хвост".
Шли мы недолго, пришли к асимметричной многоэтажке. Фасад был залатан
дюжиной вывесок. Что за конторы, было не видно, а если бы и видно - не
понятно.
Стали ждать.
И оба дождались своего. Вернее - свою! Юную, стройную, эффектную. Я бы,
конечно, предпочел увидеть что-нибудь поскромнее - в чулочках, парике и с
прикрытыми локтями и коленками (почему именно эти суставы так
богопротивны?)... А, может, это - четвертый труп?
Красотка процокала под большим домом на сваях и устремилась куда-то по
скрывавшейся в глубине квартала тихой улочке. И все стало напоминать пародию
на пародию.
Большие южные звезды. Разносортица вилл. Впереди юная красавица и явно
очередная жертва. За ней семенит из одной тени в другую религиозный изувер.
Черная шляпа, черный просторный, как сутана, пиджак - напоминают о
патере
Брауне. Третьим крадется, профессионально проскакивая освещенное окнами
вилл пространство, бывший капитан МВД, по-прежнему, как ни крути,
подозреваемый в убийстве. А уж за ним, ни от кого не скрываясь, прожигает
казенный бензин настоящий израильский полицейский сабра[31] Мики - колючий
снаружи и сладкий внутри, если верить прочитанной и обсчитанной сегодня
русской газете...
Но самое подлое - это собаки. Как ночью в деревне. Из-за каждого забора
облаивают чужака. А чужак для них почему-то только я. Красотка проходит - ни
ухом, пингвин - ни рылом. А я - так за всех троих. Неужели от меня какой-то
специфический олимовский запах? Неприкаянности? Неустроенности? Или дешевой
пищи, дешевого мыла и дешевых сигарет?
Да нет, скорее - они оба тут не в первый раз. Привыкла собака к ним. А
Мики - просто в машине. Если так, то шансы, что хаббадник ее отравит именно
сегодня - невелики... Нет, ну как брешут! А может, у меня олимовская
походка? А почему бы и нет? В детском саду, в октябрятах, в пионерах, в
комсомоле, в армии - всюду учили маршировать... О, вот мы и пришли!
И куда же это мы пришли? Вилла, однако, не из последних. И кругом одни
мечты: у ворот - идиота, за воротами - оле, за дверью - каждого сабры.
"Мерседес", вилла и красивая женщина.
Ага, надо понимать, что заглядывать в чужие окна иудаизм не
запрещает...
Что же там такое открылось взору нашего "черного следопыта"? Жаль, что
отсюда не видно. Впрочем, как известно из анекдота, наблюдение за
наблюдающим гораздо интереснее. И информативнее! Наконец-то божий человек
отшвырнул всю мягонькую благостность. Вот лицо настоящего убийцы! Что
называется - страстного и холодного. Такой не травить, а резать должен...
...Ну наконец-то! Жертва возвращается, развязка приближается. Ну и
хорошо, а то замерз, как... да нет, с таким телохранителем - какая уж тут
развязка!
Вслед за жертвой с трудом пролез в дверной проем огромный негр, оглядел
крыши домов с таким видом, как будто он центровой из "Маккаби" и скрючился в
позе эмбриона за рулем "Мерседеса". "Жертва" бабочкой впорхнула туда же, и
вся эта роскошь покинула сцену.
Хасид долго смотрел им вслед, затем тяжко вздохнул, полез в карман и
достал пузырек. Долго смотрел на него.
Мучается, бедный. Тяжело упускать добычу. Я даже испугался, что он в
сердцах шмякнет яд об асфальт, и доказывай потом, что это его, а не моя
работа...
А уж как мне жаль шанс упускать!..
А не буду я его упускать! Я же многого от жизни не требую - мне не его
виновность доказать, а хотя бы от себя и домочадцев подозрение отвести. Вот
она - "печенюшечка", предложенная мне из жалости судьбой. Все как раз: Мики
- свидетель, яд - улика. И надо сделать это юридическим фактом.
Я рявкнул:
- Не двигаться!- отлепился от забора и возник перед стариком.
Мики врубил фары. Старик выглядел жалко. И я начал его колоть, пока он
не очухался:
- Кто эта женщина?!
-...Рахель...
- Почему ты за ней следишь?!
Старик, скорбно глядя на меня, пожевал губами и привалился к ограде:
-...Дочь...
Я слегка растерялся - то ли от боли в его глазах, то ли от неожиданного
поворота:
- А мужчина?
-...Католик...
- В смысле?- сказал я.
- Гой[32],- теперь у него были глаза человека, испившего чашу до дна.
Впрочем, последний глоток был еще у него в руке и он явно решил его
сделать. Но как только старик начал сворачивать крышку пузырька, я
перехватил его руку, подержал ее в свете микиных фар, затем достал из
кармана носовой платок и медленно, чтобы у Мики ни в чем не было сомнений,
сдавливал запястье, пока склянка не плюхнулась в платок. Вслед за ней к моим
ногам плюхнулся старик.
Мики выскочил из машины и побежал к нам.
- Что ты с ним сделал?!- заорал он.
- А то ты не видел,- ответил я и добавил пару известных даже ему
русских слов.
Мики ответил несколькими ивритскими словами, до сих пор мне
неизвестными, и начал искать у старика пульс. И похоже, нашел, потому что
слегка успокоился и потребовал, кивнув на платок:
- Покажи!
- Это яд,- внятно объяснил я,- тот самый. Он его, гад, под лекарство
замаскировал. Надо узнать - кто из этой парочки такое лекарство принимает.
Может, он его подменить хотел?!
Понятно, что так складно это звучало только в моем воображении. То есть
примерно половину слов мне приходилось заменять аналогами разной степени
отдаленности. Например, вместо "лекарства" была "еда для больных" и так
далее.
У Мики не хватило мозгов это понять. Он лапанул пузырек, похерив всю
дактилоскопию, понюхал яд, потом его лизнул и влил старику в рот. Что я мог
сделать?! Только стоять и ждать когда на мне будет уже пять трупов...
...После того, как мы сдали слегка "реанимированного" хаббадника
кардиологам, Мики сказал:
- Чем следить за стариком, лучше бы взял автограф у Джона.
- У католика?- догадался я.
В очередной раз Мики посмотрел на меня, как на идиота:
- Ты мне надоел. Ты завтра телевизор включи, посмотри баскетбол. Как
раз "Маккаби" играть будет. А я хоть хавэру[33] свою навещу, бесэдэр?
- Не могу тебе этого обещать, хавэр,- сказал я.- Ведь завтра дедушку
могут выписать. А я хочу присутствовать при появлении четвертого трупа.
- Все хотят присутствовать при появлении четвертого трупа,- вздохнул
Мики.- Ладно, смотри - этот старик вернулся из Америки уже после
первого трупа. Поэтому у него железное алиби...
- Ты не мог сказать мне это на пару часов раньше?!- вомутился я.
- Не мог. Я и сейчас не мог, это между нами. А потом - хотелось
посмотреть на работу русской школы. Так ты посмотришь баскетбол, бесэдэр?..
"ИДИОТИЗМ - НЕ ВЕЧНЫЙ СПУТНИК ПРАВДЫ..."
Мне предстояло две операции. Приятная и неприятная. Получение первой
зарплаты и свершение первого преступления на исторической родине.
Мой иврит явно не соответствовал поступившей на счет сумме, и пкида[34]
посмотрела на меня со злобным интересом. И профессиональное чутье у нее было
что надо - через пару минут я уже запихивал тещину карточку в банковский
автомат.
Валютный счет был цел и даже поднакопил жирок процентов. Шекели тоже
были на месте. Похоже, что частный детектив, выпасший меня, был альтруистом.
Или ему платил "Сохнут". Или он поставлял информацию не за деньги.
Денег я зачем-то снял много, и теперь хотелось с ними что-нибудь
сделать. Воображения хватило на бутылку водки, а чувства юмора - на банку
огурцов. Чадам и домочадцам я прикупил в ближайших лавках подарки: Левику -
электронную игру, Ленке - кроссовки; сложнее было с тещей, но тут девица в
седом парике улыбнулась мне с рекламы крема от морщин, и Софья Моисеевна
получила французский крем в знак того, что подозревать ее в убийстве теперь
не больше оснований, чем других членов семьи.
- Шалом, старуха!- сказал я Ленке.- Ставь самовар!- и стукнул об стол
бутылкой.
Ленка закусила губу и подняла на меня обиженные глаза. "Началось",-
тоскливо подумал я и взвыл голосом профкомовского Деда Мороза:
- Смотрите, какие я вам подарки принес!
Выход сына и тещи положил конец сцене первой "Ленка и ее муж-подлец".
Вторая сцена получилась не менее эмоциональной. Я вывалил на стол
подарки. Левик с радостным воплем хапанул кроссовки, Ленка молча и скорбно
рассшифровывала надписи на креме. Софья Моисеевна подозрительно взяла со
стола пеструю коробку, повертела, сдержанно поблагодарила и ушла к себе в
комнату разбираться.
- Значит, вот в чем дело!- трагически прошипела Ленка.
- Ты чего, старушка?!- приобнял ее я.- Что такое?!
- Не торгай меня!- крикнула она.- Я и без твоего подарка знала, что
теперь кажусь тебе старой!..
Ленка ревела в ванной. Ее истерика должна была меня ошарашить - жена
принципиально никогда не истериковала и истеричек не выносила. Не ошарашила.
Что-то подобное напрашивалось после моего чудесного освобожления из
мест предварительного заключения. Наши взаимоуважение, духовную общность и
совместное ведение хозяйства не оскверняло больше ничто плотское. Мариша еще
не умерла во мне, а я не то, чтобы был принципиальным противником группового
секса, но не с Ленкой же! А она слишком хорошо меня знала, чтобы отличить
общий абсорбционный стресс от моих частных реакций.
Я стоял в салоне, у бутылки водки и вслушивался в недра квартиры. Ленка
