признается не только всеми экономистами, но даже марксистами.
Не может быть "чрезмерной" защита экономической свободы. С одной стороны,
производство может направляться усилиями каждого индивидуума приспособить свое
поведение так, чтобы удовлетворять наиболее настоятельным потребностям
потребителей и самым подходящим способом. С другой стороны, производство может
направляться правительственными указами. Если эти указы будут затрагивать
только отдельные детали экономического механизма, они не достигнут цели, и
даже их сторонникам будет не по душе результат. Если же они приведут к
всесторонней регламентации, это и будет тоталитарный социализм.
Человек должен выбрать между рыночной экономикой и социализмом. Государство
может поддерживать рыночную экономику, защищая жизнь, здоровье и частную
собственность от насилия и мошенничества. Либо оно может взять на себя
контроль за всей хозяйственной деятельностью. Кто-то должен определять цели
производства. Если это не будут делать потребители посредством спроса и
предложения, это придется делать правительству методами принуждения.
-------------------------------------------------------------------------------
Социализм и коммунизм
В РАБОТАХ Маркса и Энгельса термины коммунизм и социализм являются синонимами.
Они используются по очереди и между ними не делается различия. Так это и
сохранялось в практике всех марксистских групп и сект вплоть до 1917 года.
Марксистские политические партии, которые относились к Коммунистическому
манифесту, как к непременному евангелию своей веры, называли себя партиями
социалистическими. Наиболее влиятельная и многочисленная из этих партий --
Германская -- приняла имя Социал-демократической партии. В Италии, во Франции
и во всех других странах, где марксистские партии уже играли некую
политическую роль до 1917 года, термин социалистический был взаимозаменим с
термином коммунистический. Ни одному марксисту до 1917 года и в голову не
приходило отделять коммунизм от социализма.
В 1875 году в критике Готской программы Германской социал-демократической
партии Маркс ввел различие между низшей (начальной) и высшей (зрелой) фазами
будущего коммунистического общества. Но он не выделил "коммунизм" как
исключительно высшую фазу и не называл низшую фазу "социализмом".
Одной из фундаментальных догм Маркса был тезис, что социализм настанет "с
неотвратимостью закона природы". Капиталистическое производство отрицает самое
себя и создает социалистическую систему общественной собственности на средства
производства. "Капиталистическое производство порождает с необходимостью
естественного процесса свое собственное отрицание" . Он не зависит от воли людей . Человек не может ни
ускорить его, ни замедлить, ни отменить. Ибо "ни одна общественная формация не
погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она
дает достаточно простора, а новые, более высокие производственные отношения
никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их
существования в недрах самого старого общества".
Эта доктрина, конечно же, не согласуется с политической активностью самого
Маркса и с идеями, которыми он оправдывал эту свою активность. Маркс пытался
создать политическую партию, которая бы с помощью революции и гражданской
войны завершила переход от капитализма к социализму. Характерной -- в глазах
Маркса и всех марксистских доктринеров -- чертой их партий была их
революционность, бескомпромиссная преданность идее насилия. Целью было поднять
восстание, установить диктатуру пролетариата и безжалостно уничтожить всех
буржуа. Действия Парижской коммуны в 1871 году рассматривались как
превосходная модель такой гражданской войны. Парижское восстание, конечно,
огорчительно провалилось. Но ожидалось, что последующие бунты будут успешными
<см. Marx, Der Burgerkrieg in Frankreich, Berlin, 1919 (К. Маркс, Гражданская
война во Франции, -- Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 17)>.
Однако тактика марксистских партий в различных европейских странах безнадежно
не совпадала ни с одним из этих противоречивых направлений в учении Карла
Маркса. Они не верили в неизбежность прихода социализма. Не верили они и в
успех революционного восстания. Они приняли методы парламентаризма. Они
набирали голоса на выборах и посылали депутатов в парламент. Они "выродились"
в демократические партии. В парламентах они вели себя подобно другим партиям
оппозиции. В некоторых странах они заключали временные союзы с другими
партиями, и порой социалисты попадали в Кабинет министров. Позже, после конца
первой мировой войны, социалистические партии во многих парламентах заняли
господствующее положение. В некоторых странах им одним принадлежала власть, в
других -- они правили в коалиции с буржуазными партиями.
Конечно, эти одомашненные социалисты до 1917 года не прекращали лицемерного
восхваления принципов ортодоксального марксизма. Опять и опять они повторяли,
что приход социализма неизбежен. Они подчеркивали традиционную революционность
своих партий. Нельзя было оскорбить их сильнее, чем сомнением в неумолимой
революционности их духа. Но фактически они были парламентскими партиями,
подобными всем другим партиям.
С истинно марксистской точки зрения, выраженной в поздних писаниях Маркса и
Энгельса (появившихся после "Коммунистического манифеста"), все меры по
ограничению, регулированию или улучшению капитализма суть просто
"мелкобуржуазная" чепуха, порождаемая непониманием законов эволюции
капитализма. Только полная зрелость капитализма ведет за собой социализм. Не
только тщетность, но и пагубность для интересов пролетариев в попытке такой
политики. Даже тред-юнионизм -- не адекватный способ улучшения положения
рабочих . Маркс не верил, что правительственное
вмешательство может оказаться полезным массам. Он яростно отрицал, что такие
меры, как минимальная заработная плата, установление предельных цен,
ограничение величины процента, социальное страхование и т.п. являются
подступами к социализму. Он стремился к радикальному устранению системы
заработной платы, что может быть достигнуто только в высшей фазе коммунизма.
Он бы саркастически высмеял идею, что труд может перестать быть товаром в
рамках капиталистического общества благодаря совершенным законам.
Но социалистические партии Европы были не меньше преданы идеям
интервенционизма, чем Sozialpolitik кайзеровской Германии [Sozialpolitik
(нем.) -- социальная политика; так именовалась выдвинутая в 1878 г. в жизнь
программа социального законодательства, предусматривавшая государственные
гарантии значительным слоям рабочего класса, особенно в области социального
страхования, и проведенная рейхсканцлером Германской империи Отто Бисмарком]
или американский Новый курс. Именно эту политику атаковали Жорж Сорель и
синдикалисты. [Сорель Жорж (1847--1922) -- французский социолог и философ.
Начав свой идейный путь как марксист, Сорель затем стал одним из
основоположников анархо-синдикализма. Резко критикуя
парламентско-реформистскую практику социалистических партий, он признавал
единственной революционной силой синдикаты (профсоюзы), а политической борьбе
противопоставлял прямые действия пролетариата: демонстрации, бойкот, всеобщую
стачку. В последние годы жизни сблизился с националистами. Его взгляды оказали
влияние на формирование идеологии итальянского фашизма: Муссолини называл
Сореля своим духовным отцом. В то же время Сорель выступал в поддержку
Октябрьской революции, призывал к оказанию помощи большевистской России.]
Сорель, застенчивый интеллектуал из буржуазной семьи, обличал "вырождение"
социалистических партий, виной чему он считал проникновение в них буржуазных
интеллигентов. Он мечтал о возрождении традиционного для масс духа
безжалостной агрессии, об очищении его от сдерживающего влияния
интеллектуальных трусов. Для Сореля имел значение только бунт. Он призывал к
прямому действию, то есть к саботажу и общей стачке как начальным шагам в
последней великой революции.
Сорель имел успех большей частью у снобистских и праздных интеллектуалов и не
менее снобистских и праздных наследников богатых предпринимателей. Он не
оказал заметного воздействия на массы. Для марксистских партий его страстная
критика была не более чем досадной помехой. Его историческая роль определяется
большей частью воздействием его идей на эволюцию русского большевизма и
итальянского фашизма.
Чтобы понять ментальность большевизма, следует вернуться еще раз к догмам
Карла Маркса. Маркс был совершенно убежден, что капитализм является стадией
всеобщей экономической истории, которая не ограничена только несколькими
развитыми странами. Капитализм нацелен на обращение всех частей мира в
капиталистические страны. Буржуазия принуждает все страны превратиться в
капиталистические страны. Когда пробьет последний час капитализма, весь мир
однообразно будет находиться на стадии зрелого капитализма, созревший для
перехода к социализму. Социализм возникнет одновременно во всех частях мира.
Это утверждение Маркса оказалось ошибочным ничуть не менее, чем все остальные
его утверждения. Нынче даже марксисты не могут отрицать и не отрицают, что
черты капитализма в разных странах поразительно разнообразны. Они осознают,
что многие страны, с точки зрения Марксового понимания истории, должны быть
описаны как докапиталистические. В этих странах буржуазия еще не занимает
господствующих позиций и еще не утвердила ту историческую стадию капитализма,
которая является необходимой предпосылкой появления социализма. Этим странам
надлежит еще завершить "буржуазные революции", а затем пройти все стадии
капитализма, прежде чем можно будет поставить вопрос об их превращении в
социалистические страны. Единственная политика, которую марксисты могут
одобрить по отношению к таким странам, это безусловная поддержка буржуазии,
во-первых, в ее стремлении к власти, а во-вторых, в ее капиталистических
начинаниях. В течение долгого времени марксистская партия может не иметь
других задач, кроме как быть подручной буржуазного либерализма. Только эту
миссию последовательный исторический материализм мог предписать русским
марксистам. Им следовало бы тихохонько ждать, пока капитализм не подготовит
страну к приятию социализма.
Но русские марксисты не желали ждать. Они обратились к новой модификации
марксизма, согласно которой нации могут перескакивать через стадии
исторической эволюции. Они закрыли глаза на тот факт, что эта новая доктрина
была не модификацией марксизма, но, скорее, отрицанием всего того, что еще от
него оставалось. Это был нескрываемый возврат к домарксистским и
антимарксистским социалистическим учениям, согласно которым человечество
вольно утвердить социализм в любое время, как только сочтет, что эта система
благоприятней капитализма. Тем самым был практически взорван весь мистицизм,
присущий диалектическому материализму и марксовым непреложным законам
экономической эволюции человечества.
Освободившись от марксистского детерминизма, русские марксисты получили
возможность выбрать наиболее подходящую тактику для построения социализма в
своей стране. Их больше не беспокоили экономические проблемы. Они отбросили
заботу о том, пришло ли время или нет. Перед ними осталась лишь одна задача --
захватить власть.
Одна группа утверждала, что устойчивый успех возможен только при массовой
поддержке, хотя завоевывать большинство и не обязательно. Другая группа не
одобрила такой длительной процедуры. Они предлагали решить дело смелым
