возразил я. - Но вопрос о том, верю я или нет, не имеет никакого отношения
к моим полномочиям, вполне законным.
Воцарилось молчание, потом он заговорил, и голос его дрогнул:
- Значит, ты откажешься венчать нас, потому что я атеист?
- Да нет же, нет, - возразил я. - Раз ты хочешь вступить в брак, тем
самым твой брак уже узаконен. Ваше с Кати желание вступить в брак
скрепляет ваш союз. Поэтому не волнуйся, - продолжал я, немного помолчав.
- Я вас повенчаю. Хоть это и глупо, но повенчаю.
Он поглядел на меня с возмущением:
- Глупо?
- Еще бы! Ты женишься только потому, что Кати, придерживаясь прежних
представлений, во что бы то ни стало хочет идти под венец, даже если не
намерена хранить тебе верность.
Он вздрогнул и так натянул уздечку, что Моргана остановилась как
вкопанная, а за ней и Мелюзина.
- Хотел бы я знать, с чего ты это взял?
- Да ни с чего. Просто высказал предположение.
Я слегка ударил пяткой лошадь. Тома повторил мой маневр.
- Выходит, по-твоему, я делаю глупость, потому что она будет меня
обманывать? - спросил Тома не столько с иронией, сколько с опаской.
- Делаешь глупость со всех точек зрения. Ты же знаешь, как я на это
смотрю: в общине, где на шестерых мужчин всего две женщины, моногамия
невозможна.
Опять воцарилось молчание.
- Я ее люблю, - сказал Тома.
Не держи я уздечку, я воздел бы руки к небу.
- Но я тоже ее люблю! И Мейсонье тоже! И Колен! И Пейсу полюбит - как
только увидит!
- Я люблю ее совсем иначе, - заявил Тома.
- Ты ошибаешься - ничуть не иначе! Особенно если вспомнить, что ты
познакомился с ней ровно два часа назад.
Я ждал ответа, но на сей раз этот великий спорщик не пожелал вступать
в спор.
- Короче, - надменно проговорил он. - Повенчаешь ты нас или нет?
- Повенчаю.
Он сухо поблагодарил меня и замкнулся в своей раковине. Я взглянул на
него. Говорить ему не хотелось. Больше всего ему хотелось остаться одному
и думать о своей Кати, поскольку из-за Малабара он не мог быть рядом с
ней. Лицо его было озарено каким-то сиянием, которое он излучал каждой
своей клеточкой. Этот свет, идущий из самых глубин его естества,
взволновал меня. Я завидовал моему юному другу, но мне было его немного
жаль. Мало он, как видно, знал женщин, если девушка, подобная Кати,
произвела на него такое впечатление. Но не будем портить ему этих
счастливых минут. Ему еще придется, и очень скоро, хлебнуть горя. Я пустил
Мелюзину вскачь и под предлогом того, что хочу проскакать галопом по
обочине, обогнал Тома. Он поскакал за мной.
И потом не меньше часа был слышен только глухой топот лошадиных копыт
о землю, а позади, то дальше, то ближе, сухое цоканье подков Малабара по
макадаму да грохот колес.
Почему мое сердце так безумно бьется каждый раз, когда я вижу
Мальвиль? В пятистах метрах от въездной башни, расплывшись в улыбке, стоит
Пейсу с ружьем на плече.
- Что ты здесь делаешь? Что случилось?
- Добрые новости, - отвечает он, улыбаясь еще шире. И с торжеством
добавляет: - На Рюне взошли хлеба!
Глава XIII
И правда - взошли. Я наскоро проглотил кусок ветчины - Мену, отрезая
мне его, недовольно ворчала, потому что я отдал свою долю Марселю, - и
Пейсу, размашисто шагая, повел Колена, Жаке, меня и, конечно же, Эвелину,
которая ходила за мной по пятам, на рюнское поле. За плечами у нас висели
ружья: пусть мы больше не боялись ларокезцев - это еще не значит, что
можно отменять меры предосторожности.
Издали, пока мы спускались по каменистой старице, виднелась одна лишь
вспаханная земля. Добрая, черная земля, уже не похожая на ту мертвую
порошкообразную пыль, какой она была до дождя. Только подойдя совсем
близко, мы разглядели ростки. Какие же они крохотные! Всего несколько
миллиметров. Но при виде этих маленьких нежно-зеленых стрелочек,
проклюнувшихся из земли, хотелось плакать от счастья! Правда, мы немало
потрудились на этом поле, да и навоза не пожалели, но ведь дождь прошел
всего четверо суток назад, солнце светит только три дня, и вот за это
короткое время семена ожили, проросли, как же тут не подивиться мощи
произрастания! Тыльной стороной ладони я пощупал землю. Она была теплая,
как человеческое тело. Мне даже казалось, будто под моей рукой в ней
пульсирует живая кровь.
- Теперь ей все нипочем, - с ликующим видом сказал Пейсу.
"Ей" - это он то ли о земле, то ли о рюнской ниве. А может, и о
будущей жатве.
- Хм, взошли-то они взошли, это верно, да только надо, чтобы они еще
заколосились... - возразил Колен.
- Заколосятся недели через две, - уверенно заявил Пейсу.
- Допустим, но не забудь, нынче все припозднилось. Успеет ли налиться
зерно?
Для Пейсу эти слова прозвучали прямым кощунством.
- Пустое мелешь, Колен, - сурово одернул его он. - Коли хлеба так
быстро взошли, стало быть, наверстают свое.
- Так-то оно так, да кабы только... - начал Жаке.
Пейсу повернул к нему круглую физиономию, черты его стали непривычно
жесткими, так его взбесило это замечание.
- Чего "кабы только"?
- Кабы солнце еще погрело, - отважно закончил наш "серв".
- И дождь попоил, - добавил Колен.
Возмущенный таким скептицизмом, Пейсу пожал широкими плечами.
- Да неужто после всего, чего мы натерпелись, не перепадет нам
малость солнца и дождя? - И, задрав кверху свою грубо обтесанную башку,
Пейсу уставился на небо, точно призывая его в свидетели предельной
скромности своих требований.
Стоя с друзьями у рюнской нивы, держа руку Эвелины в своей руке, я
испытывал то же самое чувство, смутное, но могучее чувство благодарности,
какое испытал тогда, когда хлынул дождь. Мне могут заметить, что
благодарность моя как бы молчаливо признает присутствие во вселенной некой
благодетельной силы. Пусть так, согласен, но понятие о ней у меня весьма
расплывчатое. Скажем, не бойся я показаться смешным, я с радостью
преклонил бы колена у рюнской нивы и сказал: "Спасибо тебе, теплая земля!
И тебе, жаркое солнце! И вам, зеленые ростки!" Отсюда - всего лишь шаг до
того, чтобы, подобно древним, олицетворить землю и ростки в образах
прекрасных обнаженных дев. Боюсь, для мальвильского аббата я не слишком-то
ортодоксален.
Вслед за нами все обитатели Мальвиля поочередно ходили к Рюне
полюбоваться ростками - даже Тома с Кати, рука об руку. Мы старались не
попадаться на пути этой парочки - они могли наткнуться на человека и все
равно его не заметить. С тех пор как мы приехали, Тома знакомил Кати с
Мальвилем, длилось это долго - замок велик, темных закоулков в нем хоть
отбавляй, а причин задерживаться там еще больше.
После полудня я расседлывал в конюшне Малабара, и при мне, конечно,
находилась Эвелина. Девочка оперлась на перегородку, прямые светлые волосы
падали ей на лоб, голубые глаза глубоко ввалились, она казалась совсем
тощенькой и изможденной, ее мучил горловой кашель. Это беспокоило меня, а
Кати, на мгновение спустившаяся с небес на землю, успела шепнуть мне, что
кашель предвещает приступ астмы.
Вдруг появился Тома, раскрасневшийся, торопливый.
- Что за чудеса! - удивился я. - Ты один, без Кати?
- Как видишь, - неловко ответил он. И умолк. Я вышел из конюшни
отнести седло в седельный чулан. Тома молча поплелся за мной. Так, так,
дипломатическое поручение. И поручение щекотливое, раз он пришел один.
Дело ясное - прислала его сюда Кати.
Закрыв дверь стойла, я прислонился к ней спиной и, сунув руки в
карманы, стал рассматривать носки своих сапог.
- Речь идет о комнате, - наконец произнес Тома упавшим голосом.
- О комнате? - переспросил я. - О какой комнате?
- О комнате для нас с Кати, когда мы поженимся.
- Хочешь, чтобы я отдал тебе свою? - спросил я кисло-сладким тоном.
- Да что ты! - возмутился Тома. - Никто не собирается тебя выселять.
- Тогда комнату Мьетты?
- Нет, нет, Мьетте нужна ее комната. Спасибо, что хоть об этом не
забыл. Но по его тону я догадался, что он уже далек от Мьетты. Да и от
меня в каком-то смысле тоже. Как он изменился, наш Тома! Мне и радостно, и
грустно, и завидно. Я глядел на него. Он был сам не свой от волнения.
Ладно, хватит его дразнить.
- Если я правильно тебя понял, - улыбнулся я, и его лицо тотчас
озарилось, - ты хотел бы получить комнату на третьем этаже рядом с моей.
Верной.
- Да.
- И ты хотел бы через меня передать нашим друзьям: выматывайтесь,
мол, оттуда и переселяйтесь на постоянное жительство на третий этаж во
въездную башню.
Он кашлянул.
- Это верно, только я бы не стал говорить "выматывайтесь".
Я посмеялся этой невинной хитрости.
- Ладно. Погляжу, что можно сделать. Твоя миссия окончена? -
добродушно спросил я. - Ни о чем больше просить не будешь?
- Нет.
- А почему с тобой не пришла Кати?
- Она перед тобой робеет. Говорит, ты с ней очень холоден.
- Холоден?
- Да.
- Не могу же я рассыпаться в любезностях перед твоей будущей
супругой. Раз уж речь идет о супружестве.
- О, я не ревнив, - усмехнулся Тома.
Нет, вы только поглядите, как он уверен в себе, этот юный петушок!
- Ладно, беги. Что-нибудь придумаем.
Он и в самом деле убежал, а в моей руке, уж не знаю, как и когда,
снова очутилась маленькая теплая рука.
- Как ты думаешь, - спросила Эвелина, поднимая ко мне взволнованное
лицо. - У меня тоже когданибудь вырастут большие груди? Как у Кати? Или
как у Мьетты - у нее они еще больше, чем у Кати.
- Не беспокойся, Эвелина, вырастут.
- Правда? Ведь я такая худая, - с отчаянием сказала она, прикладывая
мою левую руку к своей груди. - Потрогай, я плоская, совсем как мальчишка.
- Это неважно, худая ты или толстая, все равно они вырастут.
- Наверняка?
- Ну, конечно.
- Как хорошо, - сказала она со вздохом, который перешел в приступ
кашля.
В эту минуту кто-то осторожно ударил в колокол въездной башни. Я
вздрогнул. В мгновение ока я очутился у двери и чуть-чуть приоткрыл
глазок. Это оказался Арман с ружьем через плечо, на одном из ларокезских
меринов, вид у него был хмурый.
- А-а, это ты, Арман, - приветливо сказал я. - Придется тебе немного
подождать, пойду принесу ключ.
И я закрыл глазок. Ключ, разумеется, торчал в замке, но я хотел
выиграть время. Я быстро отошел на несколько шагов и сказал Эвелине:
- Беги в дом, скажешь Мену, чтобы она принесла во въездную башню
бутылку вина и стакан.
- Арман хочет меня увезти? - спросила Эвелина, побледнев и
закашлявшись.
- Да нет же. И вообще не беспокойся. Если он захочет тебя увезти, мы
его в два счета "предадим мечу".
Я рассмеялся, она засмеялась мне в ответ тоненьким смехом и зашлась в
кашле.
- Вот что, скажи Кати и Тома, чтобы они не показывались. И сама
побудь с ними.
Она ушла, а я заглянул на склад, расположенный в первом этаже
донжона. Здесь собрались все, кроме Тома, и разбирали имущество Колена,
привезенное из Ла-Рока.
- К нам пожаловал гость - Арман. Пусть Пейсу и Мейсонье придут во
въездную башню с ружьями. Просто так, на всякий случай-он нам не опасен.
- Хотелось бы мне потолковать с этой скотиной, - заявил Колен.
- Нет, ни тебе, ни Жаке, ни Тома этого делать не следует, и ты сам
знаешь почему.
Колен прыснул. Приятно было видеть его в таком веселом настроении.
Коротенькая беседа с Аньес Пимон явно пошла ему на пользу.
Когда я проходил через внутренний двор, навстречу мне из маленького
