распоряжаться своими запасами. Правильно поступила Мену, сразу взяв в свои
руки запасы продовольствия. И в том, что она будет действовать
справедливо, можно было не сомневаться.
- Ну-ка, Момо, подсоби, - сказала Мену, заметив, что пустые бутылки
кончились.
И, видя, что Момо поднялся и ставит бутылки в корзину, она добавила,
не повышая голоса, но твердым тоном:
- Только смотри, не вздумай отпивать по дороге, ведь теперь выпьешь
лишнего - другим достанется меньше.
Я подумал было, что Момо пропустит мимо ушей слова матери, но я
ошибся. Момо все понял. А может быть, на него просто подействовал тон,
каким она произнесла эти слова.
- Уж больно ты пожадничала с окороком, - сказал я немного погодя. -
Думаешь, мне приятно, что они ушли совсем голодные?
И, показав рукой на сводчатый потолок, добавил:
- Тем более что у нас их вон сколько.
- Нас семеро, - ответила Мену, проследив взглядом за моей рукой, - и
когда кончится все, что там висит, навряд ли нам еще когда-нибудь
доведется отведать свининки. И винца попить вволю. Ведь винограда-то
больше не будет.
Я взглянул на нее. Ей было семьдесят шесть, моей Мену. Она понимала,
что нас ждет голодная смерть, и тем не менее ее воля к жизни была
непоколебима.
Внезапно дверь в подвал распахнулась, между створками просунулась
голова Тома. Он прокричал с необычайным для него волнением в голосе:
- Эмманюэль, не все животные погибли!
И тут же снова исчез. Вскочив с места, я тупо уставился ему вслед, не
смея поверить своим ушам. Мену тоже встала и, глядя на меня, спросила на
местном диалекте, словно желая проверить, правильно ли она поняла Тома,
говорившего по-французски:
- Он сказал, что не вся скотина погибла?
- Ду та! (Иду туда.)-завопил Момо и бегом бросился к двери.
- Обожди, обожди, слышишь, что я говврю, обожди меня! - кричала Мену,
семеня за ним со всей скоростью, на какую была способна. Она быстро
перебирала своими худыми ногами и походила сейчас на маленькую старую
мышку. Я, услышав, как по ступеням процокали подбитые гвоздями башмаки
Момо, тоже пустился бежать, быстро обогнал Мену и настиг Момо как раз в ту
минуту, когда, промчавшись по подъемному мосту, он ворвался во внешний
двор. Ни Тома, ни трех моих товарищей здесь не было. Значит, Тома
вернулся, только чтобы предупредить меня, и тут же кинулся догонять
остальных.
Нас встретил нестройный хор: и жалобное лошадиное ржание, и чуть
слышное мычание коровы, и похрюкивание свиньи. Звуки неслись из пещеры,
прозванной Биргиттой Родилкой.
Обогнав Момо, я стремительно рванулся к пещере, чуть не задохнулся,
весь взопрел, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из
груди. В стойлах, расположенных в самой глубине пещеры, я обнаружил
Красотку - четырнадцатилетнюю кобылу, любимицу Момо, со дня на день
готовую ожеребиться; Принцессу - одну из великолепных голландских коров
Мену, тоже стельную, и свою Амаранту, еще слишком молодую для случки, ее я
перевел в подземное стойло из-за ее дурных повадок. И наконец, немыслимых
размеров супоросную свинью, которую Мену без моего ведома нарекла
Аделаидой.
Животные изрядно пострадали. Они без сил лежали на боку, прерывисто и
тяжело дыша, но все-таки они были живы - прохлада, царившая в глубине
пещеры, спасла их. Я не успел подойти к Красотке, Момо, бросившись к своей
любимице, плюхнулся рядом с ней прямо в навоз и, обняв лошадь за шею,
тихонько, с нежностью заржал. Но когда я вошел в стойло, где на соломе
лежала Амаранта, она чуть приподняла голову, потянулась мордой к моей руке
и трепещущими ноздрями обнюхала ее. Добравшись до пещеры, Мену даже не
подумала отругать Момо зато, что он весь перемазался в навозе, она
внимательно осматривала Принцессу, ощупывала ее и жалобно причитала:. "Ой
ты, моя бедненькая, ой ты, моя старенькая!" Потом заглянула к свинье, но,
опасаясь ее злобного нрава, старалась держаться на почтительном
расстоянии.
Я проверил автопоилки. Вода была горячая, но они действовали
исправно.
- Ду за ясем (Пойду за ячменем), - заявил Момо и полез было по
приставной лесенке на верхний этаж, где я держал сено и другие корма.
- Нет, нет! - сказала Мену. - Какой там еще ячмень! Сейчас наболтаю
всем отрубей с водой да добавлю туда винца. Слазь давай, дурак
здоровенный, - прикрикнула она на Момо. - гляди-ка, все портки в дерьме
отделал, ведь от тебя вонять будет похлеще, чем от Аделаиды!
Я оставил Амаранту и вышел из Родилки, приняв мужественное решение
пойти взглянуть, что же происходит в других конюшнях и хлевах. Но по
доносившемуся оттуда смраду я уже догадался, что произошло. Чтобы не
задохнуться от зловония, я вынужден был зажать нос платком. Вся скотина
погибла: она не сгорела, а задохнулась от жары. Скала защитила от пламени
пристроенные к ней стойла. Но большие плоские камни, служившие им крышей,
вероятно, накалились до огромной температуры, так как даже балка под ними
из старого, прочного, как металл, дуба обуглилась.
Вскоре вернулась Мену с двумя бутылками вина, вылив его в воду, она
насыпала туда отрубей и разложила месиво по кормушкам. Я снова вошел к
Амаранте, она еще не поднялась на ноги, тогда я взял пригоршню довольно
густого месива и подложил его к самой ее морде. Лошадь обнюхала его,
раздула ноздри, с отвращением приподняла губу и, еле двигая челюстями, по
крохам съела его. Когда она кончила, я зачерпнул еще одну пригоршню и
снова протянул ей. Амаранта ела понемногу, неохотно и как-то удивительно
медленно. Я принял это чуть ли не за насмешку. Я сам был до того голоден,
что, кажется, готов был съесть эту малоаппетитную мешанину, которой
пренебрегала даже лошадь. Я слышал, как в соседнем отсеке Момо, безуспешно
пытаясь накормить Красотку, то обрушивал на нее потоки нежности, то честил
на чем свет стоит. По другую сторону от меня Мену в более спокойных тонах
уговаривала Принцессу. Свинье она просто сунула под нос ведро с жидким
месивом, и, судя по грохоту в ее стойле, только эта скотина и воздала
должное нашему угощению.
- Ну как там у тебя, Мену? - спросил я, стараясь говорить погромче.
- Не шибко, а у тебя?
- Прямо измучился. А что у тебя, Момо?
- Ука (Сука), - ответил он с яростью.
- Главное, им ничего не объяснишь, - продолжала Мену. - Хоть говори,
хоть нет - все зазря. Возьми вот Принцессу. Ведь до чего жрать хочет, но
так ослабела, что никак этого в толк не возьмет.
От неудобной позы на корточках ноги у меня совсем одеревенели, но я
терпеливо ждал, пока Амаранта подберет последние крохи. Я с удивлением
заметил, что ругаю ее тоже с нежностью в голосе. Я отлично понимал, что
теперь от этой скотины зависело все наше будущее. Сейчас, когда на земле
не осталось ни бензина, ни даже какой-нибудь солярки, без лошади не
обработаешь даже клочка земли.
Амаранта упорно отказывалась принимать пищу. Она лежала, не в силах
оторвать подщечины от земли, и ее безучастная поза не предвещала ничего
доброго. Хватая лошадь за челку между ушами, я заставлял ее поднять морду
и протягивал на ладони теплое месиво. Она не брала еду, только косила на
меня своим грустным и нежным глазом, словно хотела сказать: "Оставь же
меня в покое, зачем ты меня мучаешь?" Мену, которая была неспособна долго
находиться на одном месте, твердыми быстрыми шажками сновала от одного
стойла к другому - подходила к свинье, потом возвращалась к Принцессе и не
переставая рассуждала, то про себя, то обращаясь ко мне.
- Ну и здорова же эта потаскуха Аделаида! Все как есть умяла. До чего
крепка скотина! Когда подумаешь, сколько коров у меня пропало или чуть не
пропало во время отела. А у тебя, Эмманюэль, какие лошади дохли, чуть
щипнут молоденькой люцерны или обожрутся тисовыми листьями. Лошади на
брюхо слабоваты, коровы-на низок. А попробуй умори эту хавронью. Погляди
только на ее сиськи, во где силища-то. Ведь последняя тварь, а посмотреть
- памятник, да и только! Враз прямо по дюжине поросят выпекает, и хоть бы
хны. А как-то выдала целых шестнадцать, подумать только, шестнадцать!
Я очень тревожился за Амаранту, и то, что Мену так буднично
суетилась, так привычно разговаривала со скотиной, будто вообще ничего не
случилось, поддерживало мой дух. Судя по тому, что из соседнего отсека до
меня по-прежнему доносились угрозы, ругань, чередующиеся с нежным
бормотанием и ржанием, Момо, видимо, все-таки добился каких-то успехов с
Красоткой. Мену просунула голову в дверку.
- Получается что-нибудь, Эмманюэль?
- Нет, дело плохо. Мену взглянула на Амаранту.
- Пойду принесу-ка ей воды с вином да сахаром. А ты пока присмотри за
Принцессой.
Я перешел в стойло Принцессы. И хотя дядя сумел внушить мне известное
предубеждение против коров, наша толстая добрая Принцесса с ее квадратной
мордой вызывала у меня почти нежные чувства. Она лежала на боку,
по-матерински терпеливая, выставив свой огромный живот и вымя, которому
предстояло кормить нас. От одного только взгляда на нее - я был так слаб,
что с трудом держался на ногах, а от голода у меня мучительно сводило
животмне безумно захотелось молока. Не то чтоб я забыл, что Принцесса уже
сухостойная, я просто отбросил в сторону это несколько осложняющее
обстоятельство. В моем мозгу, распаленном голодом - так что временами у
меня даже кружилась голова, - мелькнула мысль о Ромуле и Реме,
вскормленных волчицей, и мне представилось, как я сам лежу, уткнувшись
лицом в упругое вымя Принцессы, и, сладострастно ощупывая его, сжимаю
губами огромный набрякший сосок, из которого вот-вот в глотку мне хлынет
струя теплой жидкости.
Я весь был во власти этой упоительной мечты, когда вернулась Мену,
неся в руках килограммовую пачку сахара в стандартной коричневой упаковке.
Да, для скотины ей, конечно, ничего не жаль. Я поднялся и как зачарованный
пошел к ней. Я смотрел, не в силах оторвать взгляда, с полным слюны ртом
на великолепные куски белоснежного блестящего сахара, который Мену бросала
своей худой и темной рукой в воду. Она подметила мой взгляд.
- Бедненький ты мой Эмманюэль, как тебе естьто хочется.
- В общем, да.
- Только я ничего не могу тебе дать, пока другие не вернутся.
- А я ничего у тебя и не прошу, - гордо ответил я, но голос мой
прозвучал фальшиво.
К счастью, Мену, не обратив внимания на мой ответ, дала все-таки мне
три кусочка сахара, и я их покорно принял. Свою долю получил и Момо и тут
же запихнул весь сахар сразу в свою широкую пасть. А я, чтобы продлить
удовольствие, предварительно расколол каждый кусочек пополам. Я заметил,
что себе Мену ничего не взяла.
- А тебе, Мену?
- Что ты, я такая маленькая, разве мне столько надо, как вам.
Теплая, подслащенная вода с вином пришлась по вкусу Амаранте, она с
жадностью выпила ее, и теперь пошли в ход и отруби. Я с великим
наслаждением наблюдал, как лошадь слизывала протянутое ей месиво,
пригоршню за пригоршней. Помнится, я подумал тогда, что даже в деревне,
где домашних животных в общем любят, их все-таки недостаточно ценят.
Видно, так повелось от веку, что они и возят нас, и служат нам, и нас
кормят. И, глядя в косивший на меня глаз лошади, где, окруженный
голубоватой белизной, черным угольком пугливо сверкал зрачок, я еще раз
подумал, что, конечно, мы недостаточно благодарны им, недостаточно их
ценим.
Я поднялся с пола. Взглянул на ручные часы. Мы провели здесь целых
три часа. С трудом держась на ногах, я выбрался наружу и вспомнил, что
