исчезло, но бывают места, в которых, по-моему, оно не исчезало никогда.
Как посмотреть.
- А от чего оно зависит? - Все это меня заинтересовало.
Она улыбнулась снова и подмигнула.
- От многих вещей. - Она подняла лицо к небу. На шее у нее было
что-то вроде ожерелья из сплетенных волос, скрепленных кусочками серебра и
бирюзы. - От погоды, от цен на гусиный жир. От многого.
Неожиданно я почувствовал себя типичным туристом. Я сидел здесь и
позволял какой-то полусвихнувшаяся бабе кормить меня сказочками о ведьмах
и о "сферах влияний" и вдобавок воспринимал это серьезно. Наверняка через
секунду мне предложат погадать за соответствующую плату. В Салеме, где
местная Торговая Палата заботливо эксплуатирует процессы ведьм 1692 года
как главную приманку для туристов ("Делаем на заказ любые наговоры",
уверяют плакаты), даже нищие используют колдовство в качестве средства для
рекламы.
- Извините, - сказал я. - Желаю вам приятного дня.
- Вы уходите?
- Ухожу. Было приятно с вами поговорить. Все это очень интересно.
- Интересно, но не очень правдоподобно, так?
- О, я вам верю, - уверил я ее. - Все зависит от погоды и от цен на
гусиный жир. Кстати, а почем нынче гусиный жир?
Она словно не услышала мой вопрос и встала, отряхивая крошки с
поношенного плаща жилистой старческой ладонью.
- Вы думаете, я попрошайка? - резко спросила она. - Думаете, дело в
этом? Вы думаете, что я - нищая попрошайка?
- Совсем нет. Просто мне уже пора.
Какой-то прохожий задержался рядом с нами, как будто чувствуя, что
дело идет к ссоре. Потом остановились еще двое - мужчина и женщина, ее
кудрявые волосы, освещенные зимним солнцем, создавали вокруг головы
удивительный светящийся ореол.
- Я скажу вам две вещи, - заявило ископаемое дрожащим голосом. - Я не
должна вам этого говорить, но я скажу. Вы сами решите, предупреждение ли
это или просто обычный вздор. Никто не может вам помочь, поскольку на этом
свете мы никогда не получаем помощи.
Я не ответил, а только недоверчиво посматривал на нее, пытаясь
угадать, кто она: обычная сумасшедшая или необычная попрошайка.
- Во-первых, - продолжала она, - вы не одиноки, хотя вам так кажется,
и никогда не будете одиноки, никогда в жизни, хотя временами и будете
молить Бога, чтобы он освободил вас от нежелательного общества. Во-вторых,
держитесь подальше от места, где не летает ни одна птица.
Прохожие, видя, что ничего особенного не происходит, начали
расходиться.
- Если хотите, можете меня проводить до площади Вашингтона, -
продолжала старуха. - Вы идете в ту сторону, верно?
- Да, - признался я.
- Тогда пойдемте вместе.
Когда старуха подняла сумку и сложила свой красный зонтик, мы вместе
направились по одной из тропинок в западном направлении. Вокруг парка шла
фигурная железная ограда. Тени от штакетов падали на траву. Было все еще
холодно, но в воздухе уже чувствовалось дыхание весны. Скоро придет лето,
совсем другое, чем было в прошлом году.
- Жаль, что вы подумали, будто я мелю вздор, - заговорила старуха,
когда мы вышли на улицу с западной стороны площади Вашингтона. На другой
стороне площади стоял Музей ведьм, вобравший в себя память о факте
убийства в 1692 году двадцати ведьм из Салема. Это была одна из самых
жестоких охот на ведьм в истории человечества. Перед парадным входом в
музей стоял памятник основателю Салема, Роджеру Конанту, в тяжелом
пуританском плаще, с плечами, блестящими от сырости.
- А знаете, это очень старый город, - сказала старуха. - У старых
городов есть свои тайны, своя собственная атмосфера. Вы не чувствовали
этого раньше, там, в "Любимых девушках"? Вам не казалось, что жизнь в
Салеме напоминает загадку, колдовской круг? Полный смысла, но ничего не
объясняющий?
Я посмотрел на другую сторону площади. На тротуаре напротив, в толпе
туристов и зевак, я заметил красивую темноволосую девушку в короткой
дубленке и обтягивающих джинсах, прижимавшую к упругой груди стопку
учебников. Через секунду она исчезла. Я почувствовал удивительную боль в
сердце, ведь девушка была так похожа на Джейн. Но, наверно, таких
хорошеньких девушек много. Все-таки я решительно страдал синдромом Розена.
- Здесь я должна свернуть, - сказала старуха. - С вами необычайно
приятно беседовать. Люди редко слушают, что им говорят, так, как все-таки
слушали вы.
Я искренне улыбнулся и протянул ей на прощание руку.
- Наверно, вы хотите знать, как меня зовут, - добавила она. Я не был
уверен, вопрос ли это, но кивнул, что могло означать как согласие, так и
отсутствие интересов.
- Мерси Льюис, - объявила она. - Не забудьте, Мерси Льюис.
- Ну что ж, Мерси, будьте осторожны.
- Вы тоже, - сказала она, а потом ушла удивительно быстрым шагом.
Вскоре я потерял ее из вида.
По какой-то причине мне вспомнился отрывок из "Оды Меланхолии",
который часто цитировала Джейн:
С Красотой - но тленною - она живет;
С Веселостью - прижавшей на прощанье
Персты к устам; и с Радостью, чей мед
Едва пригубишь - и найдешь страданье...
Я опять поднял воротник плаща, засунул руки глубоко в карманы и
направился перекусить.
4
Я в одиночестве съел сандвич с говядиной и луком в баре Реда,
находящемся в старом здании "Лондо Кофе Хаус" на Сентрал-стрит. Рядом со
мной негр в новехоньком плаще барберри непрерывно насвистывал сквозь зубы
популярную мелодию. Молодая темноволосая секретарша не мигая наблюдала за
моим отражением в зеркале. У нее было удивительно бледное лицо, как на
картинах прерафаэлитов. Я чувствовал себя измученным и очень одиноким.
Около двух часов дня я приплелся под хмурым небом на площадь Холкок,
в Зал аукционов Эндикотта, где происходила приуроченная к концу квартала
распродажа старых маринистских гравюр и картин. В каталоге было упомянуто
три важных лота, и среди прочих - масляная картину Шоу, представлявшая
корабль "Иоанн" из Дерби, но я сомневался, смогу ли позволить себе купить
ее. Я искал товары для лавки сувениров: офорты, гравюры и карты. Я мог бы
себе позволить купить одну или две акварели, оправить их в позолоченные
или ореховые рамы и продать с прибылью в девятьсот процентов. Была и одна
картина неизвестного художника под названием "Вид западного побережья
Грейнитхед, конец XVII века", которая достаточно заинтересовала меня хотя
бы потому, что на ней был изображен полуостров, где я жил.
Аукционный зал был огромным, холодным, в викторианском стиле. Косые
лучи зимнего солнца падали в него через ряд высоких, как в соборе, окон.
Большая часть покупателей сидела в плащах, а перед началом аукциона
раздавалось "концертное" покашливание, хлюпанье носом и шарканье подошв по
паркету. Явилась едва ли дюжина покупателей, что было явно необычным для
аукционов у Эндикотта. Я даже не заметил никого из Музея Пибоди. Сам
аукцион также был вялым; Шоу с трудом ушел за 18.500 долларов, а редкая
гравюра в резной костяной раме - за 750 долларов. Я надеялся, что это не
знаменовало упадок в торговле связанными с морем редкостями. Ко всему
прочему, мне только не хватало к концу года обанкротиться.
Когда наконец аукционист выставил на продажу вид Грейнитхед, в зале
осталось от силы пять или шесть покупателей - не считая меня и одного
полоумного старикана, который являлся на каждый аукцион к Эндикотту и
повышал цену на любой лот, хотя все знали, что у него нет даже пары целых
носков и живет он в картонной коробке неподалеку от пристани.
- Стартовая цена - пятьдесят долларов. Есть желающие? - возвестил
аукционист, заткнув большие пальцы рук за проймы элегантного серого
жилета, украшенного цепочкой от часов.
Я по-кроличьи задвигал носом в знак подтверждения.
- Кто больше? Смелее, джентльмены, Эта картина является частью
истории. Побережье Грейнитхед в 1690 году. Настоящий раритет.
Желающих не было. Аукционист демонстративно вздохнул, ударил
молоточком и заявил:
- Продано мистеру Трентону за 50 долларов. Следующий лот, пожалуйста.
Меня на аукционе ничего больше не интересовало, поэтому я вылез из
кресла и пошел в упаковочную. Сегодня там царствовала миссис Донахью,
крупная ирландка в полукруглых очках, с морковно-рыжими волосами и
великолепнейшим задом, самым большим, который я когда-либо видел в жизни,
и один вид которого вызывал вполне определенные ощущения в штанах. Она
взяла у меня картину, потянулась за оберточной бумагой и веревкой, после
чего взревела басом, обращаясь к своему помощнику:
- Дэмьен, ножницы!
- Как здоровье, миссис Донахью? - с дрожью возбуждения в голосе
выдавил я.
- Еле жива, - ответила она. - Ноги болят, и давление не в порядке. Но
мне очень жаль вашу жену, мистер Трентон. Я даже расплакалась, как
услышала об этом. Такая красивая девушка, Джейн Бедфорд. Я знала ее еще
когда она под стол пешком ходила.
- Благодарю вас, - кивнул я.
- Значит, это и есть вид Салемского залива? - спросила она, поднимая
картину.
- Грейнитхед, точно к северу от Аллеи Квакеров. Видите этот холм?
Теперь там стоит мой дом.
- Ага. А что это за корабль?
- Корабль?
- Здесь, у другого берега. Пожалуй, это все же корабль, не правда ли?
Я поглядел на картину. Я не заметил этого раньше, но миссис Донахью
была права. С другой стороны залива был корабль под всеми парусами,
нарисованный в таких темных красках, что я принял его за кучу кустов на
берегу.
- Не хочу вмешиваться в ваши дела, - сказала миссис Донахью, - но я
знаю, что вы торгуете этими древностями недавно времени, а теперь потеряли
любимую жену... На вашем месте я бы послушала доброго совета и постаралась
проверить, что это за корабль.
- Вы думаете, стоит? - заикнулся я. Меня не обидело, что она давала
мне совет. Хороший совет всегда пригодится, даже если исходит от
упаковывающей картины Медузы Горгоны, хоть и с великолепным задом.
- Ну, никогда нельзя знать заранее, - заявила она. - Когда-то мистер
Брейснот купил здесь картину, на которой были французские корабли,
выплывающие из залива Салем, а когда он проверил названия этих кораблей,
то обнаружилось, что он владеет единственным изображением "Великого
турка", сохранившимся до наших дней. Он продал эту картину Музею Пибоди за
пятьдесят пять тысяч долларов.
Я еще раз посмотрел на удивительный темный корабль, нарисованный на
заднем плане картины, которую я только что приобрел. Он не казался мне
заслуживающим особого внимания. Анонимный художник не поместил на носу
никакого названия. Вероятнее всего, это был просто плод воображения,
поспешно дорисованный для общей композиции картины. Но я решил, что
попробую его идентифицировать, особенно если так мне советует миссис
Донахью. Ведь именно она сказала мне в свое время, чтобы я поискал
фирменный знак в виде головы грифона на фонарях из Род Айленда.
- Если заработаю на этом миллион, выделю вам пять процентов, -
пошутил я, глядя, как она уверенно запаковывает картину.
- Пятьдесят процентов или ничего, жадина, - рассмеялась она.
Я вышел из аукционного зала с картиной под мышкой. Остальные закупки
- гравюры, акварели и небольшая коллекция гравировки по стали - должны
были быть доставлены в лавку в течение недели. Я только жалел, что не мог
себе позволить приобрести картину Шоу.
Когда я спускался по ступеням парадного входа, солнце уже скрылось за
крышами изысканных старых вилл на Чеснат-стрит. Налетел холодный ветер.
