- Вот именно, - подтвердил я. Мне стало стыдно, что я поверил всему,
что мне наболтала миссис Саймонс. Я не мог понять, почему я вообще слушал
ее вздорный бред и почему я решил сесть в ее машину. Видимо, я слишком
промок, или был пьян, или же попросту свалял дурака.
- Послушайте, - обратился я к Джорджу и Кейту. - Мне пора. Но, если
разрешите, Джордж, я забегу к вам завтра утром по пути в свою лавку. Вы не
имеете ничего против?
- Милости прошу, Джон. Ты можешь великолепно позавтракать с нами. Мы
с женой делаем такие славные старинные гречневые лепешки. Она готовит
тесто, ну, а мне приходится выпекать их. Непременно забегай, Джон.
- Спасибо, Джордж. Спасибо, Кейт.
- Будь осторожнее, слышишь?
9
Я вышел из дома номер семь и снова оказался под моросящим дождем. Я
свернул направо, собираясь вернуться домой, но через минуту остановился,
заколебался и посмотрел в сторону главного шоссе, где стоял дом миссис
Саймонс. Было без нескольких минут десять, и я подумал, что миссис Саймонс
не рассердится, если я нанесу ей визит. Наверняка у нее мало друзей. Мало
кто теперь жил у главного шоссе, соединяющего Салем с Грейнитхед. Большую
часть старых домов уже разрушили, чтобы освободить место для бензоколонок,
супермаркетов и лавок, торгующих забавными сувенирами и живой приманкой
для рыб. Прежние жители Грейнитхед также съехали, слишком старые, слишком
измученные и слишком бедные, чтобы переселиться в модные прибрежные
резиденции, обступившие Салемский залив.
Дорога заняла у меня добрых десять минут. Наконец я добрался до дома
миссис Саймонс - большого каменного здания в федеральном стиле, изящно
оформленного, с рядами запертых ставней и фигурным двориком с дорическими
колоннами. Сад, окружающий дом, когда-то был ухоженным и старательно
спланированным, но теперь одичал и зарос сорняками. Деревья не подстригали
лет пять, и они опутывали ветвями стены, как некие паукообразные создания,
цепляющиеся за одеяния прекрасной принцессы. Однако красота этой принцессы
канула в Лету, что я заметил, проходя по протоптанной среди сорняков
тропинке. Резные балконы поржавели, в полопавшейся стене змеились длинные
трещины, и даже декоративная корзина фруктов над главным входом в сад -
наиболее примечательная особенность творений Макинтайра - была выщерблена
и загажена птицами.
Ветер с Атлантики гулял по саду, посвистывая возле углов дома, и бил
ледяным холодом прямо в спину.
Я вошел по каменным ступеням во дворик. Мраморные плиты пола были
выщербленными и потрескавшимися, с дверей главного входа краска облезала
полосами, как будто дерево отваливалось кусками. Я потянул за ручку
звонка, в глубине дома раздался приглушенный звон. Я начал энергично
потирать руки, чтобы согреться, но на ледяном ветру это было нелегко.
Ответа не было, поэтому я позвонил еще раз, а затем постучал. Рукоять
дверного молоточка была сделана в виде головы химеры, с кривыми рогами и
разинутой пастью на разъяренном лице. Один ее вид мог бы перепугать любого
даже средь бела дня, и вдобавок молоток производил глухой, хмурый
замогильный звук, как будто кто-то стучал по крышке солидного, красного
дерева, гроба.
- Ну, пожалуйста же, миссис Саймонс, - вполголоса поторапливал я. -
Не буду же я здесь торчать всю ночь.
Я решил попробовать в последний раз. Я дернул за звонок, заколотил
молоточком в дверь и даже завопил во всю глотку:
- Миссис Саймонс! Прошу вас! Есть кто дома?
Ответа не было. Я повернулся и спустился по ступеням дворика. Может,
миссис Саймонс отправилась к кому-то в гости, хотя я не мог себе
представить, куда она могла пойти в такой час и в такую погоду. Однако в
доме нигде не горел свет, и хотя в темноте мало что можно было разобрать,
мне казалось, что занавески на втором этаже не задернуты. Значит, миссис
Саймонс не смотрела телевизор и не спала в спальне наверху.
Я обошел дом, чтобы проверить, нет ли света в окнах сзади. Лишь затем
увидел "бьюик" миссис Саймонс, запаркованный перед открытыми дверями
гаража. Двери гаража раскачивались и стучали на ветру, но нигде не было ни
одной живой души. Никакого света, никакого звука. Только дождь, монотонно
стучащий по крыше автомобиля.
Ну что ж, неуверенно подумал я, может, кто-то за ней приехал? Во
всяком случае, это не мое дело. Я развернулся, чтобы уйти совсем, когда
неожиданно заметил краем глаза белый блеск в одном из окон второго этажа.
Я повернулся и, замерев, напряг зрение, щурясь из-за дождя. С минуту
ничего не происходило, а потом блеск появился снова, такой мимолетный, что
мог быть чем угодно - отблеском фар проезжающего автомобиля, молнией,
отражающейся в окне. Потом блеснуло еще раз, и еще: упорное мигание теперь
длилось дольше, и я мог бы поклясться, что замечал лицо мужчины,
поглядывающего на меня из окна.
В первую секунду мне захотелось убежать. На самом деле, при виде
мигающей Джейн в саду я как-то смог справиться со страхом, но затем,
вернувшись домой, тут же поддался панике, помчался к входной двери и
понесся по Аллее Квакеров, как перепуганный заяц.
Но теперь я расхрабрился чуть больше. Может, Кейт и Джордж были правы
и сегодня вечером я видел только огни святого Эльма или какое-то другое
естественное явление? Кейт говорил, что видел их сотни раз - так что же
удивительного в том, что я увидел их дважды подряд?
Была еще одна причина, которая удерживала меня от бегства, глубоко
спрятанная причина. Дело было в моем сложном чувстве к Джейн. Если Джейн
на самом деле явилась передо мной как порожденный электричеством призрак,
то в таком случае мне хотелось бы узнать о таких явлениях побольше. Даже
если она не могла вернуться ко мне в физическом облике, наверняка
существовал способ связаться с ней и, может, даже поговорить. Возможно,
вся эта болтовня о медиумах и вращающихся столиках имеет какой-то смысл?
Может, душа человека это не что иное, как совокупность слабых
электрических токов, составляющая его личность, отделяющаяся от тела в
минуту смерти, но все еще сохраняющая единство, все еще функционирующая
как человеческий разум? А если разум несет в себе также прообраз тела, то
разве не возможно, что время от времени тело показывается в виде мигающих
нематериальных электрических образований?
Такие мысли клубились у меня в голове, когда я стоял перед домом
миссис Саймонс. Я даже попытался открыть защелку кредитной карточкой, как
это делают взломщики в кино, но защелка даже не дрогнула. Видимо,
старинные, девятнадцатого века, замки не реагируют на пластик двадцатого
века. Я обошел дом с другой стороны, огибая скрюченные, оплетенные дикими
розами деревья, цепляющиеся ветвями за стены, и наконец нашел небольшое
окно в подвал. Оно было защищено металлической сеткой, но в соленом
морском воздухе железо проржавело, и достаточно было пару раз дернуть,
чтобы сетка уступила.
Неподалеку, на заросшей садовой тропинке, лежала слепая облупившаяся
голова мраморного ангела. Я поднял ее, подтащил под стену дома и бросил в
окно, как пушечное ядро. Раздался звон лопнувшего стекла и глухой стук,
когда голова шмякнулась о пол подвала. Я убрал пинками оставшиеся осколки,
после чего сунул голову в окошечко, чтобы увидеть, что находится внутри.
Там царила полная темнота, было явно сыро, пахло плесень. К запаху
плесени примешивалась особая вонь гнилья, которая всегда присутствует в
старых домах, поскольку камень и дерево за долгие годы так пропитывается
эссенцией минувших событий, что на них как будто остается осадок грусти,
горькая селитра гнева и прокисшая сладость радости.
Я вытащил голову и полез в окно подвала ногами вперед. Я разодрал
штанину на колене о торчащий из фрамуги гвоздь и громко выругался в глухой
тишине. Но спуск оказался очень легким. В отдаленном углу подвала
послышался шорох и возбужденный писк. Крысы - злобные и опасные грызуны.
Если верить традиции, то крысы, живущие в Грейнитхед, были беглецами с
тонущих кораблей. Я прошел через подвал на ощупь, вытянув руки, как Слепой
Пью из "Острова сокровищ" Стивенсона.
Я прошел по периметру весь подвал, пока наконец не нащупал деревянный
поручень и каменные ступени. При каждом моем шаге крысы пищали,
подпрыгивали и поспешно убегали.
Дюйм за дюймом я добрался по лестнице до дверей подвала и нажал на
ручку. К счастью, она не была заперта на ключ. Я открыл ее и вышел в холл.
Дом миссис Саймонс построили в те времена, когда Салем был пятым по
величине портом в мире и шестым по богатству городом в Соединенных Штатах,
поскольку собирал одну двадцатую таможенных поступлений в государственный
бюджет. Холл тянулся через весь дом, от главного входа до задних дверей,
ведущих в сад. Вдоль одной стены бежали великолепные резные ступени. Хотя
на мне была обувь с мягкой подошвой, мои шаги по черно-белому полу
отдавались эхом и возвращались ко мне из темноты множества гостиных,
пустых кухонь и окруженных галереями лестничных площадок.
- Миссис Саймонс? - закричал я, слишком тихо, чтобы меня кто-то
услышал. И мой собственный голос тут же эхом вернул мне: "Миссис Саймонс?"
Я вошел в большой зал, высокий, пахнущий пылью и лавандой. Мебель в
нем была старомодной, но не антикварной; обычная традиционная мебель,
снискавшая популярность в середине пятидесятых годов, приземистая и
дорогая, якобинская, по моде Гранд Рапидс [Гранд Рапидс, штат Мичиган, -
центр мебельной промышленности США]. На другой стороне зала я увидел свою
собственную бледную физиономию, отраженную в зеркале над камином, и быстро
отвел взгляд, прежде чем меня снова начал охватывать страх.
Внизу миссис Саймонс нигде не было. Я заглянул в столовую, где пахло
дымом свечей и прогорклыми грецкими орехами. В кладовую, которая,
несомненно, была последним криком моды во времена, когда строился дом. В
старомодную кухню с белыми мраморными столами. Потом я вернулся в холл,
сделал глубокий вдох и начал подниматься по лестнице на второй этаж.
Я был на середине пути, когда снова увидел бело-голубое свечение за
дверями одной из спален. На секунду я застыл, вцепившись рукой в перила,
но я знал, что нет смысла тянуть дальше. Или я сейчас узнаю, что означают
эти электрические импульсы, или мне следует бежать отсюда со всех ног,
забыв о мистере Саймонсе, Нийле Манци и обо всем подобном, в том числе и
Джейн.
- Джон, - заговорил знакомый шепот прямо мне в ухо. Я снова
почувствовал шевеление волос на голове, уколы медленно нарастающего
страха. Из-под дверей спальни еще раз блеснул свет. В абсолютной тишине
были слышны лишь приглушенные треск и гудение, которыми обычно
сопровождаются мощные электрические разряды. Веяло ужасающим холодом.
- Джон, - услышал я снова, но на этот раз невыразительно, как будто
два голоса шептали хором.
Я добрался до верха лестницы. Лестничная площадка была устлана
ковром, когда-то толстым, теперь вытертым. На стенах кое-где висели
картины. В царящей здесь темноте я не видел, что на них изображено. Лишь
местами из темного масляного фона выступало чье-то бледное лицо, но я не
замечал ничего больше, а свет зажигать не хотелось, чтобы не переполошить
того, что так блестело и мигало в спальне.
Я долго стоял перед ее дверьми. Чего ты боишься? - допрашивал я сам
себя. Электричества? Так в этом ли дело? Ты перепугался электричества? Не
надо, ты ведь только что сам для себя выдумал прекрасную теорию,
объясняющую существование духов, электрические матрицы, импульсы,
образования, кучу подобного вздора, а теперь боишься открыть дверь и
