тот принес очередную порцию виски.
- У меня великолепная идея, - заявил Эдвард. - Почему бы тебе не
поехать со мной, чтобы понырять во время уик-энда? Если погода будет
сносная, то мы планируем поездку в субботу утром и, может, в воскресенье.
- Шутишь? Я никогда в жизни не надевал акваланг. Напоминаю, я родом
из Сент-Луиса.
- Я тебя научу. Это же легче легкого. Под водой, конечно, темновато,
но ведь это же не Бермуды. И тебе понравится, как только ты немного
привыкнешь.
- Честно говоря, не знаю, - еще противился я.
- Хотя бы попробуй, - настаивал Эдвард. - Послушай, хочешь узнать,
что случилось с миссис Саймонс? Хочешь узнать, какого дьявола эти духи
шастают по Грейнитхед?
- Конечно.
- Тогда я позвоню тебе в субботу утром, если погода улучшится. Только
тебе нужно будет взять с собой теплый свитер, штормовку и плавки. Я же
улажу дело с комбинезоном и всем остальным, необходимым для ныряния.
Я выдул остатки виски.
- Надеюсь, со мной не случится ничего страшного.
- Я уже сказал, будешь в восторге. Но... только помни, нельзя есть
слишком много на завтрак. Если захочется порыгать под водой, то это может
быть опасно, даже смертельно.
- Спасибо за предупреждение, - я криво улыбнулся. - Допустима ли с
утра овсяная каша?
- Вполне допустима, - совершенно серьезно ответил Эдвард. Потом он
посмотрел на свои водонепроницаемые часы для работы под водой и заявил: -
Мне пора. Моя сестра приезжает сегодня из Нью-Йорка, и я не хочу, чтобы
она ждала под дверью.
Эдвард отвез меня домой. Приехав, он затормозил так резко, что джип
затрясся в пляске святого Витта.
- Сказать кое-что интересное? - бросил он. - Когда-то я проверял,
откуда взялось название "Аллея Квакеров", которое всегда казалось мне
бессмысленным, поскольку тут никогда не было никаких квакеров. Как тебе
известно, главные их поселения были в Пенсильвании, в то время как здесь,
в Грейнитхед, я не нашел никаких исторических упоминаний о квакерах до
середины девятнадцатого века.
- Ну и что, ты узнал все-таки, откуда происходит это название?
- В общем-то, да, но, собственно, чисто случайно. Из старой книги,
которую прислала в музей старая миссис Сеймур, она все время нам что-то
высылает, чаще всего разное тряпье, вытянутое с чердака. Но в этой книге
на странице с названием кто-то написал: "Аллея Кракер, Грейнитхед".
- Кракер? Но ведь это по-французски?
- Вот именно. И это значит: "лопаться, ломаться".
- Но почему же выдумали такое название?
- Меня не спрашивай. Я специалист только по морской истории. Может,
поверхность земли постоянно лопалась. Тогда носили гробы на Кладбище Над
Водой, помнишь, так может, назвали этот путь Аллеей Кракер, потому что
гробы очень часто падали на землю и лопались, разбиваясь. Кто знает?
- Именно за это я так люблю историков, - неожиданно заявил я. -
Именно за то, что они никогда не могут прояснить ни одного дела
окончательно.
Я вылез из джипа и захлопнул дверцу. Эдвард опустил стекло со своей
стороны.
- Благодарю за обед, - закричал он. - Ну и... удачи тебе с фараонами.
Джип уехал, подскакивая на выбоинах разбрызгивая колесами воду. Я
вошел в дом, налил себе еще виски и решил немного прибраться. Миссис
Херрон, живущая в доме Бедфордов, присылала мне дважды в неделю, по
вторникам и пятницам, свою служанку Этель "для услуг": застелить кровати,
пропылесосить ковры, вымыть окна и так далее. Но я и сам любил, чтобы в
доме было чисто, и всегда любил свежие цветы. Они напоминали мне
счастливые дни с Джейн - лучшие дни во всей моей чертовой жизни.
В этот вечер я сел у камина и прочитал все, что только мог найти о
затонувших кораблях, погруженных в воду, и об историческом прошлом Салема
и Грейнитхед. Прежде чем часы фирмы "Томпион" пробили полночь, прежде чем
стих ветер и дождь прекратил хлестать, я уже знал о подъеме затонувших
судов достаточно много, хотя, конечно, мне было еще далеко до эксперта. Я
разгреб кочергой догоравшие поленья в камине, потянулся и подумал, что,
пожалуй, заслужил напоследок еще одну порцию виски. Странное дело:
пьянствуя в одиночку, я никогда не мог напиться. Но при этом похмельем я
все же страдал. Явно незаслуженная кара.
Я запер двери на ключ и забрал с собой последнюю порцию "Шивас",
затем напустил полную ванну горячей воды и медленно разделся. Я не спал
две ночи подряд и чувствовал себя выжатым как лимон.
Я растянулся в ванне, закрыл глаза и старался расслабиться.
Напряжение медленно уступало. Я слышал лишь капанье воды из душа, в
котором никогда не удавалось плотно закрутить кран, и тихое потрескивание
лопающихся пузырьков пены.
Теперь, когда буря миновала и утихло легкое завывание ветра, я боялся
много меньше. Может, думал я, духи прилетают с ветром, как Мэри Поппинс, а
когда ветер меняется или прекращается, они оставляют нас в покое? И молил
Бога о безветренной погоде. Но добавлял одно условие: в субботу утром,
хотя бы на пару часов, должен разыграться шторм, чтобы мне не пришлось
нырять с Эдвардом.
Я лежал в ванне, когда услышал тихий шепот. Я тут же открыл глаза и
начал прислушиваться. Ошибки быть не могло. Это был тот же шепот, который
я слышал внизу, в библиотеке, приглушенный, почти непонятный поток
святотатственных ругательств. Меня опять затрясло, а вода в ванне
показалась грязной и холодной.
Я уже не мог сомневаться. Мой дом был одержим нечистой силой. Я
чувствовал ледяное дуновение чьего-то присутствия, так, будто все двери
внизу бесшумно открылись и холодный ветер гулял по коридорам. Я сел в
ванне. Вода плеснула слишком коротко и слишком глухо, словно
недоработанный звуковой эффект.
Лишь затем я посмотрел на зеркало, подвешенное над ванной. Оно было
покрыто теплым паром, пар начал местами конденсироваться гуще, и на
поверхности зеркала сформировалось что-то вроде лица с вытаращенными
глазами. Капли воды стекали с почерневших глазных ям, как слезы, капали из
уголков рта, как кровь, и хотя я знал, что это только конденсирующаяся
влага, мне казалось, что это лицо живет, словно бы чей-то дух, обитающий
под посеребренной поверхностью зеркала, отчаянно пытается освободиться,
связаться с внешним миром.
Я встал, расплескивая воду, потянулся за мочалкой, лежащей на краю
ванны, и тремя резкими движениями стер пар, так что зеркало снова было
чистым; но в нем я увидел только свое перепуганное лицо. Я вылез из ванны
и завернулся в полотенце.
Это же все бессмысленно, говорил я себе, направляясь в спальню. Если
каждую ночь меня будут преследовать шепоты и призраки, то мне лучше
убраться отсюда. В "Архитекчурал Дайджест" я читал об итальянце, который
жил в огромном палаццо вместе с "шумным духом", и это ему нисколько не
мешало, но я не был ни так же храбр, ни так же спокоен, чтобы терпеть
подобные вещи в своем доме. В этих шепотах звучала какая-то омерзительная
похоть, а все видения были полны ужасающего страдания. У меня было
чувство, что я заглядываю прямо в чистилище, хмурое преддверие ада. Самое
худшее, что там была и Джейн, та самая Джейн, которую я обожал, на которой
женился и которую все еще любил.
Я вытерся насухо, вычистил зубы и проглотил таблетку снотворного,
полученного от доктора Розена. Я взял с собой в постель книгу о
строительстве Панамского канала. Уже давно пробило час, и в доме царила
тишина, только напольные часы в холле непрерывно тикали и вызванивали
четверти часа.
Сам не знаю, когда я заснул. Я очнулся и увидел, что ночная лампа
неожиданно стала тускнеть, как будто в сети падало напряжение. Свет
делался все слабее и слабее, пока наконец спираль внутри колбы не замигала
оранжево, как умирающий светлячок, и не погасла.
Потом стало холодно. Температура резко начала падать, совсем как
прошлой ночью в библиотеке. Пар вырывался из моего рта. Я плотно закутался
в одеяло, чтобы не замерзнуть.
Я услышал смех, шепот. В доме были какие-то люди! Наверняка были! Я
услышал шорох ног по полу, как будто пять или шесть человек поспешно
поднимались наверх. Но шум неожиданно затих, дверь осталась запертой, и
никто так и не появился.
Я лежал, замерев в одном положении, опираясь на локоть и завернутый в
одеяло. Рука у меня уже ныла, но я боялся пошевелиться. Вчера утром,
вспоминая, как лихо я вломился в дом миссис Саймонс, я пыжился как петух,
считая себя отчаянным храбрецом, но теперь, посреди ночи, слыша этот шепот
и шум под дверьми спальни, я помнил только, что ужасно боялся.
- Джон-н-н! - прошептал чей-то голос. Я огляделся, изо всех сил
стискивая зубы. - Д-ж-о-н, - повторил голос. У меня уже не было сомнений в
том, чей это был голос.
- Джейн? - сипло прохрипел я. - Ты ли это?
Постепенно в ногах кровати начала появляться ее фигура. Не такая
ослепительно яркая, как до раньше, но такая же мигающая, как сообщение,
передаваемое по гелиографу. Худая, с запавшими глазами, с волосами,
волнующимися на каком-то невидимом, неощутимом ветру, с воздетыми руками,
словно она показывала, что хоть и мертва, но не тронута тлением. Но больше
всего меня ужаснуло, что она чрезвычайно высока. В Джейн, облаченной в
туманные белые одежды, было имела более семи футов роста, она почти
достигала головой потолка, и выражение ее вытянутого лица было таким, что
меня охватил ледяной ужас.
- Джон?! - снова прошептала она, не раскрывая рта, после чего словно
бы поплыла над кроватью в мою сторону. Ее фигура то появлялась, то
исчезала, и я смотрел на нее словно сквозь легкую завесу. Но чем ближе она
подплывала, тем больший я чувствовал холод и тем явственнее слышал
электрическое потрескивание ее развевающихся волос.
- Джейн, - повторил я сдавленно. - Это не ты. Ты же мертва, Джейн!
Тебя же нет, ты не живешь!
- Джон... - вздохнула она, и это прозвучало так, будто пять или шесть
голосов говорили одновременно. - Джон... люби меня...
На минуту вся моя храбрость и рассудительность исчезли.
Гравитационная черная дыра паники втянула меня в себя с непреодолимой
силой. Я спрятал голову под одеяло, поплотнее прикрыл глаза и закричал в
подушки:
- Это же неправда! Это только сон! Ради Бога, скажи, что это сон!
Я ждал под одеялом с закрытыми глазами, пока не начал задыхаться.
Потом открыл глаза, но ничего не увидел, потому что лицо мое было закрыто
одеялом. Но рано или поздно я буду вынужден высунуть нос из-под одеяла и
противостоять тому, от чего ушла Джейн, чтобы шепот стих, чтобы в доме
снова стало тепло и безопасно. Потом я все-таки снял одеяло с лица и
поднял взгляд. То, что я увидел, заставило меня взвизгнуть еще раз. Надо
мной, от силы в четырех или пяти дюймах, склонялось лицо Джейн. Она
смотрела мне прямо в глаза. Казалось, она непрерывно менялась: она
выглядела то молодой и соблазнительной, то отвратительной старухой. Глаза
ее были пусты и непроницаемы, совершенно безжизненны. Все это время ее
лицо хранило выражение невозмутимого покоя и мягкости, в точности такое
же, как и тогда, когда она лежала в гробу, когда ее хоронили.
- Джон, - послышалось где-то в моей голове.
Я не мог говорить. Я был слишком испуган. Джейн не только вблизи
всматривалась в меня, но и лежала, вернее, парила вертикально надо мной,
не касаясь меня, в пяти или шести дюймах над постелью. От нее веяло
холодом, как будто паром от сухого льда, я чувствовал, как изморось
оседает у меня на волосах и ресницах. Джейн все парила надо мной, ледяная
