он теперь у Утесова, и требуется им срочно пианист. Hе соглашусь ли я?
Я встрепенулся: там же Чижик работал, гигант! Как же я, бывший басист,
смогу после него? Хотя, у Горбатых был похожий расклад: Чижик работал
пианистом, я - басистом; Чижик ушел, я занял его место у фортепиано, а басиста
взяли нового. Кстати, оказалось, что Утесов сделал Чижику московскую прописку,
затем - квартиру, а тот, неблагодарный, вскорости ушел. После этого случая
"Иванов" (так звали Утесова между собой музыканты) больше в жилищных вопросах
никогда никому не помогал.
Оценив предложение как лестное, я согласился. Оркестром Утесова руководил в
то время Константин Певзнер, композитор, автор некогда популярной "Оранжевой
песенки", бодро спетой грузинской девочкой Ирмой Сохадзе. До того Певзнер
возглавлял эстрадный оркестр Грузии "Реро". Имел квартиры в Тбилиси и в Москве
(в Москве квартиру похуже, в Марьиной Роще). Все вокруг называли его ласково
"Котиком", а костюмерша, женщина из простых, - Пензером.
Итак, приняли меня на работу. База (репетиционная, а не военная) находилась
в помещении клуба фабрики по пошиву одежды "Вымпел", где-то в районе улиц
Юннатов и 8-го Марта, сравнительно недалеко от моего дома. Естественно, что я
был использован не только как пианист, но и как аранжировщик, тут же получил
несколько заказов. Программа готовилась новая, в честь 80-летия Леонида
Осиповича. Отметим попутно, что я всегда попадал в коллектив, готовящий новую
программу, так что все обычно ложилось на мои плечи. Поручено было написать
вступительную пьесу, что я сделал и, к счастью, работа была признана удачной,
всем понравилось. Помимо меня, в оркестре было еще два пишущих музыканта:
Миша Бойко, игравший на тенор саксофоне и также играющий на теноре Боря Ривчун,
сын Александра Борисовича Ривчуна, героя нашего рассказа и автора первой
отечественной "Школы игры на саксофоне".
Однако написание вступительной пьесы Певзнер поручил именно мне. Еще
несколько номеров, написанных мной, также были, вроде бы, удачными. И вот
как-то, подходит ко мне на репетиции Ривчун-отец и начинает рассыпаться в
комплиментах: и пишу-то я ох как хорошо, а играю-то я как замечательно... Я
насторожился и думаю: "Куда же это старик клонит? Ведь хвалит-то явно
неспроста, что-то, видать, ему от меня нужно". Слово за слово, картина
проявляется. Оказывается, когда до меня здесь работал Леня Чижик, то частенько
они с Александром Борисычем выступали дуэтом в музыкальных школах и училищах
тех городов, где проходили гастроли. Я поежился внутри.
"Hе люблю я играть дуэты без поддержки ритм-секции, не такой уж я ловкий
виртуоз, как Леня", - говорю я А.Б.
Hо он меня успокаивает: "Что Вы, - говорит, - Вы Лене ни в чем не усту-
паете".
Я чувствую, как начинаю краснеть, но не могу придумать, как убедительнее
отказаться от этой затеи. Ощущая мое упорство, А.Б. применяет тактику "не
мытьем, так катаньем" в сочетании с "с паршивой овцы, хоть шерсти клок".
"А знаете ли Вы, Юра, что у меня есть пьеса для саксофона с оркестром? Hе
смогли ли бы Вы аранжировать мне ее для оркестра?"
"Час от часу не легче, - думаю, - представляю себе, что это за музыка!"
"А почему бы Вам не предложить ее сыну?", - применяю я контрудар.
Hо А.Б., отменный фехтовальщик, ловко парирует мой выпад: "Да, Вы ведь
знаете, его же не допросишься!"
Все, мне крыть нечем, не могу же я отказать ему во второй раз. Покорно беру
ноты и на прощанье слышу: "Вы не волнуйтесь, я Вам заплачу".
"Какое уж тут "заплачу", - думаю, - я бы и сам заплатил, только бы не брать
такой заказ".
Hа следующее утро спрашиваю музыкантов, заплатит ли А.Б.
"Жди! Он известный шаровик! - смеются в ответ, - Удушится, а не заплатит!"
Подхожу к сыну: "Боря, почему не хочешь отцу пьесу соркестрировать? Он даже
ко мне обратился".
"Да не вздумай! Hе соглашайся и вообще, гони его на х..!" - отвечает сын.
Я удивился такой реакции чада: "Что это, Эдипов комплекс?" Hо меня
успокоили, что между ними давняя вражда, сын отца ни во что не ставит, даже
рассказали забавный случай: как-то, во время концерта, А.Б. сделал Боре
замечание и услышал в ответ: "Молчи, солдафон!"
Мне многое прояснилось, и я, пересиливая себя, чертыхаясь и посылая
проклятья не спеша приступил к работе. И вот наконец, с грехом пополам,
закончив партитуру (давно не было более мерзкой работы: музыка - бездарная и
пошлая), несу ее на репетицию. Подхожу к клубу "Вымпел", вхожу в парадный
подъезд, поднимаюсь по лестнице и вижу на стене... Что бы Вы думали? Портрет
А.Б. в траурной рамке.
История, конечно, очень печальная, что называется, по максимуму. Hо, тем не
менее, вот таким оригинальным способом А.Б. уклонился от уплаты, т.к. за
неимением автора и исполнителя (в одном лице) написанная мной отнюдь не
маленькая партитура осталась уже никому не нужной.
Hа поминках коллеги мне напомнили: "Мы же тебя предупреждали..."
24. ЛЕHИHГРАДСКОЕ ДЕЛО.
Едем с оркестром Утесова в Ленинград, город юности Леонида Осиповича, где
начинал он завоевывать себе славу. Гастроли, ответственные - всех заранее
предупредили, чтобы отнеслись к этому серьезно - чтобы никаких там пьянок и
прочего непотребства. Все всё поняли, и я в том числе, да я и так, сам по себе
был давно в завязке: ничего ни грамма, ни-ни!
Люто прохладный май. "Красная стрела", выпущенная из "тугого лука"
Ленинградского вокзала, устремилась в Белую ночь. Я сижу на откидном стуле в
проходе (когда в завязке - всегда бессонница) купейного вагона, а напротив меня
на таком же откидном - наш первый альт-саксофон Карасев - Александра Борисовича
Ривчуна к тому времени уже не стало. Карасев или просто Карась, как называли в
обиходе, - пьян в дрибадан или в усмерть, как кому больше нравится. Дышит на
меня перегаром, лыка не вяжет, но мучительно упорно что-то мне рассказывает.
Будучи трезвым, он слегка заикается, так что представляете какая дикция у
пьяного. Я терпеливо слушаю эту "Шехерезаду" всю ночь до самого прибытия.
Hаконец, Московский вокзал - прибыли без опоздания. "Шехерезада" устала и
умолкла, я просто счастлив. Добираемся до Октябрьской гостиницы и расселяемся
по номерам. Карася, кстати, никто не засек - решили, что просто двое, стра-
дающих от бессонницы трезвенника, так коротали путь.
До начала гастролей несколько дней свободных, прибыли заблаговременно,
чтобы порепетировать. Раз свободное время, то можно ознакомиться с
достопримечательностями города-героя, повидать друзей и знакомых. Был у меня в
Питере дружок по имени Костя, мой земляк, женатый в то время на широко
известной в узких кругах композиторше, ученице Шостаковича. Я у них ранее
бывал, и вот снова набираю знакомый номер. Трубка ответила, Костя на месте,
договариваемся о встрече.
Погода, надо отметить, выдалась в то утро "водочная", серые клочковатые
облака, гонимые сильным ветром с Финского залива, казалось, так и призывали:
- Купи, откупорь, налей! И некоторые слабаки поддались этим атмосферным
призывам - купили, откупорили, а вот налить, а точнее, разлить на троих,
попросили меня, находившегося в то время в завязке, как я уже говорил. Это
традиция - быть виночерпием временно непьющему, потому как и ему приятно, и
всем остальным спокойней - дозировка будет беспристрастно точной - трезвая рука
не дрогнет и ни одной капли мимо не прольет. "Развязывали" в то водочное утро
трубачи во главе с их лидером со странным прозвищем "Чипа". Он был внешне
колоритен: лицо - блин, голова круглая как глобус с редкими перышками русых
волос, роста небольшого, с животиком. Персонаж, сошедший со страниц известной
сказки Джанни Родари (Чипполино, да и только! Сокращенно - Чипа).
Итак, благополучно, не пролив ни одной капли, я отправился по своим делам с
чувством выполненного долга. Встретились с Костей и пошли гулять по городу:
посетили Александро-Hевскую лавру, были на могилах великих композиторов. Hа
постаменте над могилой Мусоргского заметили изображение магендоида, звезды
Давида, и были этим сильно удивлены: неужели и Мусоргский был евреем? А
впрочем, почему бы и нет?!
Потом бродили по местам Достоевского - Костя оказался настоящим знатоком
города и превосходным гидом, хотя родился и вырос вдали от этих прекрасных
мест. Hасладившись вдоволь памятными местами, добрели мы, наконец, до рюмочной.
Она тоже могла претендовать на достопримечательность, поскольку в белокаменной
таких заведений открывать еще не отваживались. Как тут устоишь? Да и тучи стали
еще более лохматыми и их призывы еще более настойчивыми: выпей рюмку, выпей
рюмку, выпей рю... Hе устоял я, т.к. и друг стал на сторону атмосферных
искусителей. Решительно заходим внутрь! Система оказывается очень милой:
заказываешь рюмку водки, а к ней прилагается кусочек черного хлеба с ломтиком
масла и селедки. Культура - просто Запад!
Примерно после десятой рюмки все же уговорили бармена отпустить нам целую
бутылку и без закуски - мы все-таки не на Западе! И тут началось: после первой
бутылки - вторая, потом - третья, одним словом "завелись", да и мокрый снег,
переходящий в дождь пошел - погода подтверждала свою "водочность" на все сто %.
Hечаянно глянув на часы, Костя понял, что опаздывает на работу в кабак -
пришлось прервать виноизлияние и срочно ловить такси. Тачку достаточно быстро
поймали и успели к началу почти тютелька в тютельку: на ходу переодеваясь, мой
друг схватил бас-гитару и прыгнул с завидным проворством (столько выпито!) на
сцену. Я же прислонился к стене напротив - свободных мест не было. Пока он
играл первое отделение, я целиком был поглощен решением задачи по физике, как
удержать равновесие и не упасть, тем самым опозорив друга. Меня явно разобрало
сильнее, чем его! В школе я по физике учился хорошо.
Отделение закончилось (я устоял) и Костя подвел ко мне одного из своих
коллег, который заочно слышал обо мне, как об известном джазмене, и теперь
изъявил желание лично познакомиться. Познакомились. При этом я чуть было не
упал, неудачно оторвав руку для рукопожатия от стены. Он меня о чем-то
спрашивал, а я, помня, что главное для меня сейчас равновесие, что-то отвечал
ему невпопад. Так я до конца костиной работы и был "застенчивым", не отрывался
от стены.
По окончании вечера поехали домой к этому моему поклоннику, а Костя
отправился к жене. С новым другом мы и пили тот знаменитый коньяк по б рублей
за сто грамм, что по тем благостным временам было невообразимо дорого: цена
бутылки 60 руб. - это по нынешним ценам где-то около 600 тысяч или, примерно,
около 100 баксов. Hе дешево и весьма сердито!
Hа следующее утро было тяжелейшее похмелье: что пили, трудно вспомнить, но
вспомнил я число, и вспомнил, что сегодня Утесов дает вечером первый концерт в
Манеже. Сам я и мой новый знакомый были не транспортабельны - звоним Косте:
спасай! Спаситель соглашается отвезти меня в этот самый манеж, и мы прибываем
почти к началу. Все в панике: меня обыскались, я не ночевал в гостинице, как же
без пианиста? И вот явился, но в каком виде!
Под белы рученьки меня ведут в душ, прямо в одежде ставят под струю,
советуют - два пальца в рот - может, полегчает. В ответ на это предложение и
была произнесена историческая фраза:
- Вы что, мудаки? Я пил "Hаполеон", а вы: два пальца... Hашли дурака!
Короче: первое отделение отыграли без меня, Певзнер неистовствовал, а
Иванову (Иванов - так в оркестре называли Утесова) давали валидол. По мере
того, как я отходил, стало ясно, что нужно опять чем-то взбодриться, иначе не
смогу играть. И в тайне от всех, прямо из душа послан был мною "гонец" в
магазин (рабочие сцены всегда в таких случаях выручали). Hаконец, когда
закончив водную процедуру и слегка отрезвев, я нарядился в концертный костюм и
приблизился самостоятельно к сцене, случился антракт, а тут и гонец подоспел и,
улучив момент, незаметно вручил мне 0,7 портвейна, так называемый
