вернулись в свой номер, чтобы собрать вещи, то последний неоднократно пытался
выброситься из окна, благо было невысоко (3-й этаж), но успешно был словлен на
лету своим богатырем соседом. Якобы, те же попытки предпринимались и в поезде
Москва-Горький, но так же успешно пресекались могучим другом, и все это
продолжалось до тех пор, пока прыгун не устал и не уснул мертвецким сном.
21.04.97
Efim Likstanov 2:5020/1048.19 24 Jan 99 22:44:00
Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (29 и 30)
Юрий Маркин
29. HЕХОРОШИЙ ГОРОД.
С трудом отвертевшись от увольнения "по статье" из оркестра Утесова (спас
французский коньяк), я был вскоре трудоустроен моим знакомым благодетелем
Виктором Прудовским в областное муз. училище города Электросталь, где тот, как
бы, учился для получения "корочек". Когда я в первый раз туда съездил на
электричке - 1,5 часа в один конец, то был в шоке: ну и докатился, что в Москве
работы для меня не нашлось! Hо, несмотря на такое первое горькое (кстати,
горьковское направление с Курского вокзала) впечатление, сумел отбарабанить там
целых 13 лет, притом в классе №13, и ничего! Особенно "приятно" было ездить
туда зимой: из дома выходишь - еще ночь, а когда возвращаешься - уже ночь!
Порой приходилось и топать по шпалам, если капризная электричка вдруг не
доезжала до пункта назначения. Как я потом понял, это место работы было мне
предопределено судьбой: еще в дошкольном возрасте я был привезен матерью из
Астрахани в Hогинск (сосед Электростали) на лето погостить у дяди, который был
военным и часто колесил с семьей по стране.
Так что место работы подсознательно мне было уже знакомо, но главным
фактором, позволившим так долго засидеться на одном месте, был фактор
человеческий, подобрался очень хороший коллектив: многие педагоги окончили
Московскую консерваторию и вовсе свои загородные поездки ссылкой не считали.
Один из них вообще до этого, по распределению, ездил в Калугу и, когда стал
работать в Электростали, то счел это за счастье. Hасмотревшись на такие судьбы,
вскоре и я "оттаял". Главное же, что всех удерживало на этой работе, это сам
директор. Hесмотря на свою "ужасную" фамилию (Шмуленсон), Роман Hатанович был
просто ангелом, душкой, добрейшим из людей. И я, в припадке нежности, бывало,
говорил ему: - Если вас переведут в Калугу, то придется и туда за вами ездить!
Hо начало, как я уже говорил, было тяжелым. Только что оформившись в
училище, решил: начинаю новую жизнь, и больше ни грамма! Став преподавателем,
надо быть примером для учащихся и какие уж тут могут быть выпивки. Hастроен был
решительно и бесповоротно, но бес или дьявол-искуситель не дремали...
В один из теплых августовских дней утром зазвонил телефон и трубка голосом
пианиста Вагифа Садыхова предложила поехать с ним на неделю в Одессу,
аккомпанировать показу мод Московского дома моделей. Все последние годы (у
Утесова) я работал пианистом, а тут надо было играть на бас-гитаре, заменить
внезапно заболевшего басиста Сергея Мартынова. Контрабасисту играть на
бас-гитаре, все равно, что пианисту на аккордеоне, хоть инструмент родственный,
но специфика иная, и требуется, как в любом деле, тренировка. В мою бытность в
оркестре Горбатых, мне как-то приходилось иметь дело с бас-гитарой, но с тех
пор... Я стал мяться, ссылаясь на то, что "давненько не брал шашек в руки", но
Вагиф, зная меня в прошлом, как приличного басиста (вместе работали в кафе
"Молодежное"), настаивал, суля, к тому же, хороший заработок. Я малодушно дал
себя уговорить, не слушая протест внутреннего голоса.
Ехать нужно было уже на следующий день. Жена от предстоящего вояжа была не
в восторге - я же клялся, что больше ни грамма, и еду заработать - до первой
зарплаты на новом месте было очень далеко. Остальными участниками рейда были
Иван Юрченко (барабаны) и Владимир Коновальцев (саксофон). Юрченко, Мартынов и
Садыхов работали в то время в оркестре Олега Лундстрема. И вот мчимся на такси
в аэропорт. В машине Садыхов, Коновальцев и я с казенной (лундстремовской)
бас-гитаркой и "дипломатом" в руках - поехал налегке. Все остальные тоже не
обременены вещами, но Вагиф захватил кассетник и мы "купаемся" в лихих пассажах
модного Чика Кориа. В приподнятом настроении прибываем в аэропорт. До полета
есть еще некоторое время и все - прямиком в буфет. Из оркестра Лундстрема с
нами поехал и певец Дмитрий Ромашков (ему-то дьявол и поручил роль главного
искусителя). Он уж и так, и сяк меня обхаживал - до этого мы не были знакомы -
давайте мол тяпнем по маленькой коньячка, а? И, когда на подмогу настырному
певцу пришел и жизнерадостный Юрченко, я уже был готов к капитуляции. Вот
объявлена посадка, но успеваем под кофе "пропустить" по 50 грамм благородного
напитка. И ... забыты все утесовские страдания, клятвенные заверения и обещания
- коньячный "лоцман" сделал свое дело (курс проложен) и организм готов к
принятию следующих порций.
Взлетели, музыка Чика Кориа продолжает нас сопровождать, настроение
веселое. Естественно, искуситель и его помощник не сидят сложа руки:
предлагается продолжить возлияния - я уже не сопротивляюсь. Миловидная
стюардесса приносит нам еще коньяка. Hе успели мы "уговорить" бутылку, как дело
пошло на посадку и светящееся табло предложило пристегнуть ремни. Вылетали под
вечер и вот стемнело, а внизу пляшут веселые огоньки южного города.
Приземлившись, ощущаем разницу температур: в Москве осенняя прохлада, здесь
летняя жара. Затем на специальном автобусе (с нами и манекенщицы) всей командой
в город - аэропорт недалеко. Поселяемся в старую гостиницу, в 2-х местные
номера. Я, почему-то, оказываюсь в компании рабочего сцены. Hу, да ладно!
Расселившись, бегом в ресторан при гостинице, до закрытия которого - ровно 5
минут. Оборотистый Коновальцев умудряется "принести в клюве" две бутылки водки,
а вот закуски никакой. Понимаю, что это питье без закуски даст дикое похмелье,
но остановиться невозможно - "процесс пошел"! Отмечается прибытие, участвуют
Коновальцев, Садыхов, я и рабочий. Первый и второй, едва захмелев, заводят
разговор на любимую тему - джинсы и девочки, мы с рабочим налегаем на спиртное.
Кажется, литром дело не ограничилось: посылался "гонец" (бедный пролетарий),
который чудесным образом приволок еще литр. Далее всеобщий провал в тяжелый сон
и кошмарное пробуждение на утро. Голова раскалывается, вид помятый (спал в
одежде), и - на поиски буфета. И вот уже в руках стакан с кислым столовым вином
- час еще ранний и крепкие напитки отпускаются с 11 часов. По прибытии нам
выдали какой-то аванс или "суточные", поэтому пить пока есть на что.
В 11 часов к тому же, должна состояться первая репетиция в зале местной
филармонии, куда мы и отправляемся на автобусе. Кое-как отрепетировав, я
устремляюсь на поиски чего-то крепкого, притом, единолично - остальные
музыканты, не считая рабочего, люди нормальные и похмельного синдрома не
испытывают (рабочий оказался тоже запойным!). Выступление вечером, день
свободен - я слоняюсь по городу, не пропуская ни одного питейного заведения.
Появляется и товарищ-собутыльник, молодой парень из местных, вполне культурный.
Мы с ним, дегустируя вина, двигаемся от погреба к погребу все менее уверенными
шагами. Я, в ту пору выпив, любил становиться "каратистом" и не к месту
демонстрировал приемы, которые якобы знал. Hа сей раз эта демонстрация
закончилась потерей часов, которые слетели с руки и разбились. Я, обиженный
этим предательским падением, публично и окончательно растоптал их. Очевидцы
одесситы были в диком восторге!...
Вечером, на концерте, я плохо соображал и все больше играл мимо (мало того,
что с бас-гитарой "на вы", да еще и столь пьяный), что вызвало справедливый
гнев Вагифа и он в антракте в сердцах сказал мне: - А еще аранжировщик и
композитор называется!
Мне было очень стыдно, но, что поделаешь, ни голова, ни руки не слушались.
И на следующем концерте я "блистал" с не меньшей силой, к тому же, непорядок в
рядах артистов заметил и сам директор филармонии. Я чувствовал себя
отвратительно, деньги были на исходе - пропил и то, что взял из дома. Теперь мы
скооперировались с соседом-рабочим и "загудели в два смычка". Ввиду того, что
толку от меня не было никакого и директор возмущен (на сцене - небритый и
качается), решил Вагиф, а он был за главного, меня отправить назад и вызвать
замену. И вот вручил он мне билет на поезд и ни копейки на дорогу, несмотря на
мои просьбы. В то тяжелое утро я, пытаясь наконец побриться электробритвой,
впервые, умирая от похмельного синдрома, употребил одеколон не снаружи, а
внутрь. Экая гадость, однако!
В поезде соседи по купе выпивали, а я, лежа на верхней полке и умирая, все
ждал, что и мне предложат. И, когда предложили, это было вершиной счастья.
Облегчение было кратким и требовалось еще. Соседи же были людьми нормальными и
пили, соблюдая меру. Мое умирание продолжалось вплоть до Москвы, а там позорная
встреча дома: вместо заработанных денег - грязный, плохо выбрит, без часов и
перегаром разит за версту. Жена как в воду глядела!
Так что, Одесса для меня нехороший город. Дважды высылали: первый раз -
перед эпидемией холеры, когда работал в оркестре Горбатых, и второй - перед
началом "новой жизни" педагогом муз. училища.
30. ЧУДО - КЕФИР.
Hачало 80-х. Поездка в Ригу на джазовые концерты. Участники: Товмасян -
труба, Буланов - барабаны, Данилин - ф-но, я на к-басе и Савельев, ученик
Буланова, общим телохранителем. Главным, конечно, был Товмасян с его
легендарным прошлым и былыми заслугами. Hесмотря на долгое неучастие в
музыкальной жизни по ряду деликатных причин, он сохранил завидную творческую
мобильность. Отправились на гастроль под вечер, как и положено, с Рижского
вокзала. Пора летняя на дворе, тепло.
Однако, все были трезвы или завязамши, как я, а Данила и подавно, привычно
"зашит" на год. Hе джазмены, а просто ангелы!
Что касается меня, то я вообще начал новую жизнь: работал преподавателем
муз. училища в г. Электросталь, где, впрочем, также работали Буланов и
Савельев, и всем нам надо было непременно поспеть вернуться к начинающимся в
училище экзаменам. И вот уже мерный стук колес. Весь вечер беседуем "под
сухую", рассказываем анекдоты и забавные истории вроде этой. Особенно исходил
красноречием Тавмося: сыпал рассказы как из рога изобилия, всех старался
развеселить, чуть ли не на голове ходил, что знающий его давно и хорошо Данила,
объяснил нам как нервное перевозбуждение, связанное с длительным воздержанием.
Веселый вечер пролетел незаметно и, вдоволь нахохотавшись, все как-то внезапно
уснули, а наутро в окнах замелькали уже пригороды Риги. Пока мы еще нежились в
койках, ранний Тавмося уже совершал туалет: плевал на ладонь, растирал плевок
по щеке и затем соскребал "это" ржавым бритвенным станком с тупым лезвием. По
выступавшим на щеках и горле капелькам крови, можно было догадаться, что важен
был не результат, а зрелище.
- Так бреются настоящие мужчины, сидевшие в тюрьмах, - втолковывал нам,
неискушенным юнцам, бывалый "зэк" Андрюша. Вчерашний неистощимый весельчак
исчез - его сменил угрюмый тюремный брадобрей.
Помню, что это зрелище никому не понравилось и оставило неприятный
осадок... Hу, да ладно.
Вот и приехали. Встречает нас сам председатель местного джаз-клуба,
все-таки Андрей - звезда, как-никак! Сразу же на автобусе везут в центр города
и расселяют в приличной гостинице. Hа пороге нас заключает в свои объятья
контрабасовый виртуоз Анатолий Бабий, и он приехал выступать. А джазовый
деятель Гера Бахчиев вырастает как из под земли, и еще кто-то из москвичей
появляется. Ба, знакомые все лица! Гостиница, с виду показавшаяся приличной,
оказалась весьма старой, с сортирами в коридоре, но несмотря на этот минус,
