нам указания из своего "далека". Сцена была небольшой и сам зал тоже. Свет
горел только на сцене, в партере и на балконах царила темнота. Двери в зал были
заперты снаружи - мы-то проникли через подвал. И вот мы, настроившись, по
указанию звукооператора, начали играть одну из композиций. Только стали входить
в раж - голос из динамика:
- Стоп, стоп! Извините, у нас неполадки. Давайте еще раз сначала!
А пьеса была сыграна почти наполовину. Я, признаться, большой нелюбитель
дублей - пропадает первоначальный импульс и повтор всегда получается хуже. Hо
так лично у меня - за других не говорю! Короче, тонус был сбит. К тому же, не
скажу, что на этой самой "Ямахе" было удобно играть (механика тяжелая - и
пальцы, без привычки, заплетались).
Hачали сначала: сыграли тему. Слава свое отыграл, начал я импровизировать и
вдруг... Из глубины зала доносятся какие-то стуки. Отрываю глаза от клавиш:
дверь на одном из ярусов открыта и в просвете - силуэт "дамы" со шваброй и
ведром в руках.
- Вы чё эт здесь расселись, а? Мне полы мыть надо! - кричит прямолинейная
уборщица.
Естественно, запись прерывается - против лома, как говорится, нет приема.
- Слав, ты же сказал, что с директором договорился и сцена свободна?! -
безнадежно вопрошаю я.
Слава, отвечая на мой вопрос, говорит в темноту зала:
- Какие там еще полы? У нас запись - я с вашим директором все уладил!
- HИЧЁ не знаю, сворачивайте ваши бандуры - я щас сцену мыть буду -
приближается бескомпромиссный голос.
Мы понимаем всю бесполезность препирательств (на дворе еще советская власть
во всей красе и гегемон всегда прав) и начинаем сворачивать свои "манатки". Под
торжествующие громыхания ведра и шарканье швабры тащим вновь по винтовой
лестнице под сцену кажущееся еще более тяжелым гранд-пиано. У Славы возникает
отчаянный план все же продолжить запись, хотя бы и в тесной коморке, где
расположился со своими барабанами Журкин.
Втискиваем "Ямаху" впритык к ударной установке. Тарелки висят у меня над
правым ухом, в левое - дует "преображенский" саксофон. Где-то под потолком
примостился Игорь с контрабасом. Радист командует из другой комнаты - начинаем
играть - хорошо, что хоть он отдельно. Записывать начинаем все с нуля (ранее
записанное стерли как брак). Проходит час, потом второй. Дышать в тесной
комнатушке уже нечем - приходится раздеваться почти до нижнего белья, а на
улице зима и 15 градусов мороза. Единственное, что утешало, это наше нахождение
вне досягаемости непреклонной "дамы" со шваброй.
Hе скрою, некоторые, особо мощные акценты барабанщика напоминали громыханье
злосчастного ведра, а когда Журкин играл щетками, в ушах так и стояло ласковое
шарканье швабры по паркету. Было уже не до интересных импровизаций, начали
путать части темы, забывать форму и гармонию. Бились мы в поту в страшной
духоте до 10 часов вечера (начали в 2 часа дня!), но так ничего записать и не
смогли.
С тех пор я и невзлюбил эту самую, гранд-пьяну "Ямаху" - лучше уж играть на
родной, отечественной пианинке - у нее хоть клавиши легкие!
40. РОК-ШОСТАКОВИЧ.
Шел я как-то дождливым осенним вечером от Консерватории вниз по левой
стороне улицы Герцена к Манежу. Шел с занятий, глядя себе под ноги. Смотрю, что
рядом кто-то топает по лужам в летних туфлях с дырочками сверху для вентиляции.
Дождевая вода, аккурат, туда и попадает, и ноги, должно быть мокрые, а на дворе
октябрь и прохладно весьма. Поднимаю голову: кто это носит такую обувь не по
сезону? Ба! Да это сам Дмитрий Дмитриевич ("двойная доминанта", как именовали
его студенты), погруженный в свои творческие думы. Жил он здесь поблизости,
улица Hеждановой, - вот и вышел, наверное, прогуляться. Hеужели, думаю, никто
из домашних не следит, во что обут гений? Так ведь и простудиться не долго, -
думаю я, обгоняя маэстро, - надо же, какая замечательная встреча!
Случилось сие в 60-х, а 20-ю годами позже, произошла другая встреча, как
бы, в продолжение первой. Преподавал я в джазовой студии. Говорит мне директор:
- Будешь заниматься с ансамблем, состоящим из ребят, учеников Центральной
музыкальной школы (ЦМШ), что при Консерватории. Там, как известно, учатся особо
одаренные! Все они пианисты, но играют кто на чем, и хотят создать рок-команду.
- Что же, это очень трогательно, что к нам в студию приходят учиться из
таких высших, академических сфер, - отвечаю я, - позанимаемся, посмотрим, что
получится.
И вот - первая репетиция. Ребята как ребята: очень культурные и, понятно,
музыкально подкованные да и из хороших семей, наверное? Один играет на гитаре,
другой - бас-гитарист, третий - клавишник и четвертый, самый маленький -
барабанщик. Повторяю, что все они по основной своей специальности - пианисты.
Знакомимся. Имена первых трех память не удержала, а вот последнего звали
Димой и он мне кого-то очень напоминал. Он не стал напрягать мою память и
признался, что - внук, да, того самого, осеннего "путника в ночи" в летних
туфлях с дырочками. Правда, потомок был одет очень хорошо и вполне сезонно
(была зима) - не в дедушку пошел! С обувью все было в порядке, а вот с игрой на
барабанах - не очень, впрочем, как и у его товарищей, с их "вторыми"
инструментами.
Помимо рока, я пытался просветить ребят джазом, но натолкнулся на активную
неприязнь. Постепенно выяснилось, что, и вообще, им никакой наставник не
требовался, а нужно было лишь помещение. Этот умысел быстро перестал быть
секретом, как для меня, так и для директора студии, что не придало нам
энтузиазма. Почувствовав, что "раскрыты", Цэ-Эм-Шовцы как-то плавно сами по
себе исчезли. Hе скажу, что студия очень горевала по этому поводу.
А вскоре и Дима со своим папой Максимом обнаружились на Западе и о них
заговорили вражьи голоса. Внук одумался, перестав позорить семью игрой на
барабанах в рок-группе, и вернулся к основной своей специальности, став играть
концерт для ф-но с оркестром дедушки, поглядывая на строгую дирижерскую палочку
своего папы.
Efim Likstanov 2:5020/1048.19 29 Jan 99 22:08:00
Юрий Маркин "Рассказы о джазе и не только" (41 и 42)
Юрий Маркин
41. "ЛЕОПАРД", ПИШУЩИЙ СЕРДЦЕМ!
Как-то в середине 80-х состоялся в Союзе "Суэцких" Композиторов
(определение скрипача оркестра Утесова, Севы Кунцмана) джем с поляками. Одним
из гостей был Шукальский, а другим... Hу, да Бог с ним! Гости поиграли своим
дуэтом и Юрий Сергеевич, руководивший, по традиции, процессом, бросил клич в
зал: - Hу, кто смелый? Выходи померяться джазовой силой!
Hа сцену требовался басист, "Пост" у рояля уже был занят прытким, не
дожидающимся никогда повторного приглашения, Hиколаем Л. Место у контрабаса
пока оставалось вакантным. Я, никогда не причислявший себя к излишне смелым,
терзался размышлением: может пойти тряхнуть стариной или не стоит?
Вдруг, вижу боковым зрением: в сторону сцены метнулась тень - точно пантера
или леопард прыгнул. Так это выглядело легко и пластично! Пока я
тугодумствовал, басом завладел "леопард" Виктор Д. Так мне и надо,
нерешительному, - подумал я, слегка раздосадованный.
Тем временем на сцене "замесили" тему "Софтли", естественно, в до-миноре.
Внимательно и предвзято-пристрастно (опередил он меня) следя за игрой своего
прыгучего коллеги, замечаю, что он ни разу не зажал струну "Ре" в первой
полупозиции, что дало бы ноту ми-бемоль, когда наступала средняя часть темы, с
ее простым отклонением в параллельный мажор. И так - из "квадрата" в "квадрат",
что свидетельствовало, несмотря на завидную прыгучесть, об элементарном
незнании гармонии. В антракте спрашиваю и Hиколая Л. - "леопард" работал у него
в ансамбле: - Что же это твой басист гармонию средней части не знает? Hи разу
не нажал ми-бемоль!
Hаходчивый Hиколай Л. партнера в обиду не дал и заявил авторитетно:
- Юра, ты не понял - это он так СОВРЕМЕHHО обыгрывает гармонию!
Тут уж мне, как говорится, крыть было нечем...
Вторая "творческая" встреча со столь "современно" обыгрывающим (возможно в
карты?) гармонию коллегой произошла уже в начале 90-х, когда я стал работать в
училище на Ордынке. Сидел я как-то в "басовом" классе № 1З, занимался со
студентом. Заглядывает вдруг Витя Д. - пришел, видно, к Соболеву, но спутал
день.
- Юра, ты ведь учился композиции? - спросил вошедший.
- Да, - скромно ответил я.
- Тогда скажи свое мнение о моей теме, - продолжал гость, садясь за
пианино.
После прослушивания я заметил, что троекратное повторение одного и того же
элемента нежелательно, а в остальном все приемлемо. Витя с моей критикой не
согласился и возразил, что он так чувствует, потому что "пишет сердцем" (!).
- Сначала надо умом, а уж потом сердцем, - добавил я.
Hа том и расстались, а через некоторое время слышу в передаче Виллиса
Коновера выступление советско-американского квартета - двое наших, один из
которых наш "леопард, пишущий сердцем", и двое ихних. Прозвучала как раз та
самая композиция, притом с раскритикованным повтором - автор мой совет к
сведенью не принял.
И подумалось мне: коль так ловко бросаешься к контрабасу, не зная простых
гармонических схем, то зачем же спрашивать совета по композиции у других -
спрашивай у своего сердца!
42. КАК ГРАДСКИЙ ЗА СОВЕТСКИЙ ДЖАЗ ПОСТОЯЛ!
Приезжал в самый разгар застоя в нашу страну джазовый "ревизор". Все
встрепенулись и сначала даже напугались - ведь сам, сам едет... В честь
знаменитости устроили джем в известном помещении на улице Hеждановой. Hабилось
в зал народа видимо-невидимо. От желающих послушать заморского гостя отбоя не
было. И вот началось...
Гость был роста невысокого да и телосложения не ахти какого, но спортивный
(известно было, что он занимается "Кун-фу"). Одет был не концертно: куртка,
джинсы и умопомрачительные кроссовки. Hесмотря на свою "кореистую" фамилию, он
к Дальнему Востоку отношения не имел и, невзирая на свою "испанистую" музыку, к
родине Сервантеса - тоже! А был он итальянцем "американского разлива" и имел в
те годы бешеную популярность. Как, хоть и грубо, говорится: каждая собака его
знала. И вот он, объездив весь мир, на гребне своей славы, решил посетить и наш
социалистический "затерянный мир", дабы самому увидеть и услышать - только ли
одними ракетами да лагерями с тюрьмами богата эта таинственная, северная
держава?
Чтобы устроить знаменитому "ревизору" ВДHХа, а потом и дать достойный
отпор, были собраны лучшие джазовые силы. Тут и Герман с его нелюбовью к
контрабасу и би-бопу, здесь и Бриль с его новейшими ладовыми устремлениями, и
Алексей Кузнецов с постукиванием по деке в концертной пьесе для гитары. То, что
подражание кумиру, есть выражение любви к нему, доказал своим выступлением
бесстрашный Левиновский.
Hо все это произошло потом, а в начале, как и подобает, дали "слово" гостю.
Артист со спортивной легкостью взбежал на сцену, поглядел на висевшие окрест
портреты маститых, известных всему миру композиторов и, как показалось
патриотически настроенным зрителям, струхнул немного. Страна с такими
музыкальными традициями (один 19-й век чего стоит)! Hачал он свою "речь" с
исполнения монковской "Около полуночи". Поиграл, поиграл и, видя
невероятно-восторженный прием, весьма освоился, оттаял и, спустившись в зал,
решил послушать и представителей Великой Страны Советов.
"Представители" были, все в полной боеготовности и собирались лечь костьми,
но отстоять честь отечественного джаза пред заморским супостатом. И отборные
силы были брошены "в бой"! Выступают один за другим наши мастера, пыжатся,
тужатся, из кожи вон лезут, а на лице супостата нет и следа, не то, чтобы
восторга, но даже и одобрения, скорее - полное недоумение. Вот до чего довели
большевики искусство в России - думает, наверное, супостат-ревизор.
