себе еще коньяку.
- Я всегда восхищался силой вашего духа, моя дорогая, а сейчас, когда
вы загнаны в угол, - особенно.
Она плотнее запахнула на себе капот. Ах, если бы только она могла
добраться до своей комнаты, повернуть ключ в замке и остаться одна за
толстыми дверями! Она как-то должна удержать его на расстоянии, подчи-
нить себе этого нового Ретта, какого она прежде не видела. Она не спеша
поднялась, хотя у нее тряслись колени, крепче стянула полы капота на
бедрах и отбросила волосы с лица.
- Ни в какой угол вы меня не загнали, - колко сказала она. - Вам ни-
когда не загнать меняв угол, Ретт Батлер, и не напугать. Вы всего лишь
пьяное животное и так долго общались с дурными женщинами, что все меряе-
те их меркой. Вам не понять Эшли или меня. Слишком долго вы жили в гря-
зи, чтобы иметь представление о чем-то другом. И вы ревнуете к тому, че-
го не в состоянии понять. Спокойной ночи!
Она повернулась и направилась к двери - оглушительный хохот остановил
ее. Она повернула голову - Ретт шел, пошатываясь, за ней. О боже правый,
только бы он перестал хохотать! Да и вообще - что тут смешного? Он почти
настиг ее - она попятилась к двери и почувствовала, что спиной уперлась
в стену. Ретт тяжело положил руки ей на плечи и прижал к стене.
- Перестаньте смеяться.
- Я смеюсь потому, что мне жаль вас.
- Жаль меня? Жалели бы себя.
- Да, клянусь богом, мне жаль вас, моя дорогая, моя прелестная ма-
ленькая дурочка. Больно, да? Вы не выносите ни смеха, ни жалости?
Он перестал смеяться и всей своей тяжестью навалился на нее, так что
ей стало больно. Лицо его изменилось, он находился так близко, что тяже-
лый запах коньяка заставил ее отвернуть голову.
- Значит, я ревную? - сказал он. - А почему бы и нет? О да, я ревную
к Эшли Уилксу. Почему бы и нет? Только не говорите и не старайтесь
что-то мне объяснить. Я знаю, физически вы были верны мне. Это вы и пы-
тались сказать? О, я все время это знал. Все эти годы. Каким образом
знал? Просто потому, что я знаю Эшли Уилкса и людей его сорта. Знаю, что
он человек порядочный и благородный. А вот о вас, моя дорогая, я так
сказать не могу. Да и о себе тоже. Мы с вами благородством не отличаем-
ся, и у нас нет понятия чести, верно? Вот потому мы и цветем, как вечно-
зеленый лавр.
- Отпустите меня. Я не желаю стоять здесь и подвергаться оскорблени-
ям.
- Я вас не оскорбляю. Я превозношу вашу физическую добродетель. Вам
ведь ни разу не удалось меня провести. Вы считаете, Скарлетт, что мужчи-
ны - круглые дураки. А никогда не стоит недооценивать силу и ум против-
ника. Так что я не дурак. Вы думаете, я не знаю, что, лежа в моих
объятиях, вы представляли себе, будто я - Эшли Уилкс?
Она невольно раскрыла рот - лицо ее выражало страх и неподдельное
удивление.
- Приятная это штука. Немного, правда, похоже на игру в призраки. Все
равно как если бы в кровати вдруг оказалось трое вместо двоих. - Он
слегка встряхнул ее за плечи, икнул и насмешливо улыбнулся. - О да, вы
были верны мне, потому что Эшли вас не брал. Но, черт подери, я бы не
стал на него злиться, овладей он вашим телом. Я знаю, сколь мало значит
тело - особенно тело женщины. Но я злюсь на него за то, что он овладел
вашим сердцем и вашей бесценной жестокой, бессовестной, упрямой душой. А
ему, этому идиоту, не нужна ваша душа, мне же не нужно ваше тело. Я могу
купить любую женщину задешево. А вот вашей душой и вашим сердцем я хочу
владеть, но они никогда не будут моими, так же как и душа Эшли никогда
не будет вашей. Вот потому-то мне и жаль вас.
Несмотря на обуревавшие ее страх и смятение, Скарлетт больно ранили
его издевки.
- Вам жаль меня?
- Да, жаль, потому что вы такое дитя, Скарлетт. Дитя, которое плачет
оттого, что не может получить луну. А что бы стало дитя делать с луной?
И что бы вы стали делать с Эшли? Да, мне жаль вас - жаль, что вы обеими
руками отталкиваете от себя счастье и тянетесь к чему-то, что никогда не
сделает вас счастливой. Жаль, что вы такая дурочка и не понимаете, что
счастье возможно лишь там, где схожие люди любят друг друга. Если б я
умер и если бы мисс Мелли умерла и вы получили бы своего бесценного бла-
городного возлюбленного, вы думаете, что были бы счастливы с ним? Черта
с два - нет! Вы никогда бы так и не узнали его, никогда бы не узнали, о
чем он думает, никогда бы не поняли его, как не понимаете музыку, поэ-
зию, прозу, - вы же ни в чем не разбираетесь, кроме долларов и центов. А
вот мы с вами, дражайшая моя супруга, могли бы быть идеально счастливы,
если бы вы дали мне малейшую возможность сделать вас счастливой, потому
что мы с вами - одного поля ягоды. Мы оба мерзавцы, Скарлетт, и ни перед
чем не остановимся, когда чего-то хотим. Мы могли бы быть счастливы, по-
тому что я любил вас и знаю вас, Скарлетт, до мозга костей - так, как
Эшли никогда вас не узнает. А если узнает, то будет презирать... Но нет,
вы всю жизнь прогоняетесь за человеком, которого не можете понять. А я,
дорогая моя, буду гоняться за шлюхами. И все же смею надеяться, жизнь у
нас сложится лучше, чем у многих других пар.
Он внезапно отпустил ее и сделал несколько нетвердых шагов к графину.
Какое-то мгновение Скарлетт стояла неподвижно, точно приросла к месту, -
мысли так стремительно проносились у нее в мозгу, что она не могла сос-
редоточиться ни на одной. Ретт сказал, что любил ее. Это действительно
так? Или он сболтнул спьяну? Или это просто одна из его отвратительных
шуточек? А Эшли - недостижимый, как луна... И она плачет, потому что не
может получить луну. Она выскочила в темный холл и помчалась, точно де-
моны гнались за ней. Ах, если бы только добраться до своей комнаты! Она
подвернула ногу, и ночная туфля соскочила. Она приостановилась, чтобы
скинуть туфлю совсем, и тут в темноте ее настиг Ретт - он налетел бес-
шумно, как индеец. Она почувствовала на лице его горячее дыхание, руки
его резко распахнули капот, обхватили ее нагое тело.
- Меня вы заставили уехать из города, а сами принялись гоняться за
этим своим Эшли. Клянусь богом, сегодня ночью в моей постели нас будет
только двое.
Он подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице. Голова ее была
крепко прижата к его груди - Скарлетт слышала тяжелые удары его сердца.
А ей было больно, и она вскрикнула, приглушенно, испуганно. А он шел все
вверх и вверх в полнейшей тьме, и Скарлетт не помнила себя от страха.
Она - на руках у чужого, обезумевшего человека, а вокруг - неведомая
кромешная тьма, темнее смерти. И сам он точно смерть, которая несла ее,
до боли сжимая в объятиях. Скарлетт снова глухо вскрикнула - он вдруг
остановился, повернул ей голову и впился в нее таким неистовым поцелуем,
что она забыла обо всем, - осталась лишь тьма, в которую она погружа-
лась. Да его губы на ее губах. Он покачивался, точно под порывами
сильного ветра, и губы его, оторвавшись от ее рта, скользнули вниз - ту-
да, где распахнутый капот обнажал нежную кожу. Он шептал какие-то слова,
которых она не могла разобрать, губы его рождали чувства, прежде ей не-
ведомые. Тьма владела ею, тьма владела им, и все прочее перестало су-
ществовать - была лишь тьма, и его губы на ее теле. Она попыталась
что-то сказать, и он тотчас снова закрыл ей рот поцелуем. И вдруг дотоле
не познанный дикий вихрь восторга закружил ее - радость, страх, волне-
ние, безумие, желание раствориться в этих сильных руках, под этими испе-
пеляющими поцелуями, отдаться судьбе, которая стремительно несла ее ку-
да-то. Впервые в жизни она встретила человека, который оказался сильнее
ее, человека, которого она не смогла ни запугать, ни сломить, человека,
который сумел запугать и сломить ее. И она вдруг почувствовала, что руки
ее сами собой обвились вокруг его шеи и губы трепещут под его губами, и
они снова поднимаются - все выше, выше, в темноте, темноте мягкой, кру-
жащей голову, обволакивающей.
Когда на другое утро она проснулась, Ретта возле нее уже не было, и
если бы не смятая подушка рядом, она могла бы подумать, что все проис-
шедшее ночью приснилось ей в диком, нелепом сне. Она покраснела при од-
ном воспоминании и, натянув до подбородка одеяло, продолжала лежать в
солнечном свете, пытаясь разобраться в своих беспорядочных ощущениях.
Два обстоятельства обращали на себя внимание. Она проявила не один
год с Реттом, спала с ним, ела с ним, ссорилась, родила ему ребенка - и,
однако же, не знала его. Человек, поднявшийся с нею на руках по темным
ступеням, был ей незнаком, о существовании его она даже и не подозрева-
ла. И сейчас, сколько она ни старалась возненавидеть его, возмутиться, -
она ничего не могла с собой поделать. Он унизил ее, причинил ей боль,
делал с ней что хотел на протяжении всей этой дикой, безумной ночи, и
она лишь упивалась этим.
А ведь должна была бы устыдиться, должна была бы бежать даже воспоми-
наний о жаркой, кружащей голову тьме! Леди, настоящая леди, не могла бы
людям в глаза глядеть после такой ночи. Но над чувством стыда торжество-
вала память о наслаждении, об экстазе, охватившем ее, когда она уступила
его ласкам. Впервые она почувствовала, что живет полной жизнью, по-
чувствовала страсть столь же всеобъемлющую и первобытную, как страх, ко-
торый владел ею в ту ночь, когда она бежала из Атланты, столь же голо-
вокружительно сладкую, как холодная ненависть, с какою она пристрелила
того янки.
Ретт любит ее! Во всяком случае, он сказал, что любит, и разве может
она сомневаться теперь? Как это странно и удивительно, как невероятно
то, что он любит ее, - этот незнакомый дикарь, рядом с которым она про-
жила столько лет, не чувствуя ничего, кроме холода. Она не была вполне
уверена в своем отношении к этому открытию, но тут ей в голову пришла
одна мысль, и она громко рассмеялась. Он любит ее - значит, теперь нако-
нец-то она держит его в руках. А она ведь почти забыла о своем желании
завлечь его, заставить полюбить себя, чтобы потом поднять кнут над этой
своевольной черной башкой. И вот сейчас она об этом вспомнила и по-
чувствовала огромное удовлетворение. Одну ночь она была полностью в его
власти, зато теперь узнала, где брешь в его броне. Отныне он будет пля-
сать под ее дудку. Слитком долго она терпела его издевки, теперь он у
нее попрыгает, как тигр в цирке, а она все выше будет поднимать обруч.
При мысли о том, что ей предстоит встретиться с ним при трезвом свете
дня, ее охватило легкое смущение, смешанное с волнением и удовольствием.
"Я волнуюсь, как невеста, - подумала она. - И из-за кого - из-за Рет-
та!" И, подумав так, она захихикала как дурочка.
Но к обеду Ретт не появился, не было его за столом и во время ужина.
Прошла ночь, долгая ночь, когда Скарлетт лежала без сна до зари, прислу-
шиваясь, не раздастся ли звук поворачиваемого в замке ключа. Но Ретт не
пришел. Когда и на второй день от него не было ни слова, Скарлетт уже не
могла себе места найти от огорчения и страха. Она поехала в банк, но его
там не оказалось. Она поехала в лавку и устроила всем разнос, но всякий
раз, как открывалась дверь, она с бьющимся сердцем поднимала глаза на
вошедшего, надеясь, что это - Ретт. Она отправилась на лесной склад и
так распушила Хью, что он спрятался за грудой досок. Но и здесь Ретт не
настиг ее.
Унизиться до того, чтобы расспрашивать друзей, не видел ли кто Ретта,
- она не могла. Не могла она расспрашивать и слуг. Но она чувствовала:
они знают что-то такое, чего не знает она. Негры всегда все знают. Ма-
мушка эти два дня была как-то особенно молчалива. Она наблюдала за Скар-
летт краешком глаза, но не говорила ничего. Когда прошла и вторая ночь,
Скарлетт решила отправиться в полицию. Может быть, с Реттом случилось
несчастье. Может быть, его сбросила лошадь и он лежит где-нибудь в кана-
