Уэйда... возможно, Ретт прав. Возможно, мальчик боится ее. Это казалось
Скарлетт странным и обидным. Ну, почему сын, единственный сын, должен
бояться ее? Когда она пыталась втянуть Уэйда в разговор, на нее смотрели
бархатные карие глаза Чарлза, мальчик ежился и смущенно переминался с
ноги на ногу. А вот с Мелани он болтал без умолку и показывал ей все со-
держимое своих карманов, начиная с червей для рыбной ловли и кончая об-
рывками веревок.
Мелани умела обращаться с детишками. Тут уж ничего не скажешь. Ее Бо
был самым воспитанным и самым прелестным ребенком в Атланте. Скарлетт
куда лучше ладила с ним, чем с собственным сыном, потому что маленький
Бо не стеснялся взрослых и, увидев ее, тут же, без приглашения, залезал
к ней на колени. Какой это был прелестный блондинчик - весь в Эшли! Вот
если бы Уэйд был как Бо... Конечно, Мелани могла так много дать сыну по-
тому, что это было ее единственное дитя, да к тому же не было у нее та-
ких забот и не работала она, как Скарлетт. Во всяком случае, Скарлетт
пыталась таким образом оправдаться перед собой, однако элементарная
честность вынуждала ее признать, что Мелани любит детей и была бы рада,
если бы у нее был их десяток. Недаром она с таким теплом относилась к
Уэйду и ко всем соседским малышам.
Скарлетт никогда не забудет, как однажды, приехав к Мелани, чтобы
забрать Уэйда, она шла по дорожке и вдруг услышала клич повстанцев,
очень точно воспроизведенный ее сыном-тем самым Уэйдом, который дома был
всегда тише мышки. А вслед за криком Уэйда раздался пронзительный то-
ненький взвизг Бо. Войдя в гостиную, она обнаружила, что эти двое, воо-
ружившись деревянными мечами, атакуют диван. Оба мгновенно умолкли, а
из-за дивана поднялась Мелани, смеясь и подбирая рассыпанные шпильки,
которыми она пыталась заколоть свои непослушные кудри.
- Это Геттисберг, - пояснила она. - Я изображаю янки, и мне, конечно,
сильно досталось. А это генерал Ли, - указала она на Бо, - а это генерал
Пиккет. - И она обняла за плечи Уэйда.
Да, Мелани умела обращаться с детьми, и тайны этого Скарлетт никогда
не постичь.
"По крайней мере, - подумала Скарлетт, - хоть Бонни любит меня, и ей
нравится со мной играть". Но честность вынуждала ее признать, что Бонни
куда больше предпочитает Ретта. Да к тому же она может вообще больше не
увидеть Бонни. Ведь Ретт, возможно, находится сейчас в Персии или в
Египте и - как знать? - возможно, намерен остаться там навсегда.
Когда доктор Мид сказал Скарлетт, что она беременна, она была потря-
сена, ибо обкидала услышать совсем другой диагноз - что у нее разлитие
желчи и нервное перенапряжение. Но тут она вспомнила ту дикую ночь и по-
краснела. Значит, в те минуты высокого наслаждения был зачат ребенок,
хотя память о самом наслаждении и отодвинула на задний план то, что про-
изошло потом. Впервые в жизни Скарлетт обрадовалась, что у нее будет ре-
бенок. Хоть бы мальчик! Хороший мальчик, а не такая мямля, как маленький
Уэйд. Как она будет заботиться о нем! Теперь, когда у нее есть для ре-
бенка свободное время и деньги, которые облегчат его путь по жизни, как
она будет счастлива заняться им! Она хотела было тотчас написать Ретту
на адрес матери в Чарльстон. Силы небесные, теперь-то он уж должен вер-
нуться домой! А что, если он задержится и ребенок родится без него?! Она
же ничего не сможет объяснить ему потом! Но если написать, он еще поду-
мает, что она хочет, чтобы он вернулся, и только станет потешаться над
ней. А он не должен знать, что она хочет, чтобы он был рядом или что он
нужен ей.
Она порадовалась, что подавила в себе желание написать Ретту, когда
получила письмо от тети Полин из Чарльстона, где, судя по всему, гостил
у своей матери Ретт. С каким облегчением узнала она, что он все еще в
Соединенных Штатах, хотя письмо тети Полин само по себе вызвало у нее
вспышку злости. Ретт зашел с Бонни навестить ее и тетю Евлалию, и уж как
Полин расхваливала девочку:
"До чего же она хорошенькая! А когда вырастет, станет просто красави-
цей. Но ты, разумеется, понимаешь, что любому мужчине, который вздумает
за ней ухаживать, придется иметь дело с капитаном Батлером, ибо никогда
еще я не видела такого преданного отца. А теперь, дорогая моя, хочу тебе
кое в чем признаться. До встречи с капитаном Батлером я считала, что
твой брак с ним - страшный мезальянс, ибо у нас в Чарльстоне никто не
слышал о нем ничего хорошего и все очень жалеют его семью. Мы с Евлалией
даже не были уверены, следует ли нам его принимать, но ведь в конце кон-
цов милая крошка, с которой он собрался к нам прийти, - наша внучка.
Когда же он появился у нас, мы были приятно удивлены - очень приятно - и
поняли, что христиане не должны верить досужным сплетням. Он совершенно
очарователен. И к тому же, как нам кажется, хорош собой - такой серьез-
ный и вежливый. И так предан тебе и малышке.
А теперь, моя дорогая, я должна написать тебе о том, что дошло до на-
ших ушей, - мы с Евлалией сначала и верить этому не хотели. Мы, конечно,
слышали, что ты порою трудишься в лавке, которую оставил тебе мистер
Кеннеди. Эти слухи доходили до нас, но мы их отрицали. Мы понимали, что
в те первые страшные дни после конца войны это было, возможно, необходи-
мо - такие уж были тогда условия жизни. Но сейчас ведь в этом нет ника-
кой необходимости, поскольку, как мне известно, капитан Батлер более чем
обеспечен и, кроме того, вполне способен управлять вместо тебя любым де-
лом и любой собственностью. Нам просто необходимо было знать, насколько
справедливы эти слухи, и мы вынуждены были задать капитану Батлеру неко-
торые вопросы, хотя это и было для нас крайне неприятно.
Он нехотя сообщил нам, что ты каждое утро проводишь в лавке и никому
не позволяешь вести за тебя бухгалтерию. Он признался также, что у тебя
есть лесопилка или лесопилки (мы не стали уточнять, будучи крайне
расстроены этими сведениями, совсем для нас новыми), что побуждает тебя
разъезжать одной или в обществе какого-то бродяги, который, по словам
капитана Батлера, - просто убийца. Мы видели, как это переворачивает ему
душу, и решили, что он самый снисходительный - даже слишком снисходи-
тельный - муж. Скарлетт, это надо прекратить. Твоей матушки уже нет на
свете, чтобы сказать тебе это, и вместо нее обязана тебе сказать это я.
Подумай только, каково будет твоим детям, когда они вырастут и узнают,
что ты занималась торговлей! Как им будет горько, когда они узнают, что
тебя могли оскорблять грубые люди и что своими разъездами по лесопилкам
ты давала повод для неуважительных разговоров и сплетен. Такое неженское
поведение..."
Скарлетт ругнулась и, не дочитав письма, отшвырнула его. Она так и
видела тетю Полин и тетю Евлалию, которые сидят в своем ветхом домишке
на Бэттери и осуждают ее, а ведь сами еле сводят концы с концами и умер-
ли бы с голоду, если бы она, Скарлетт, не помогала им каждый месяц. Не-
женское поведение? Да если бы она, черт побери, не занималась неженскими
делами, у тети Полин и тети Евлалии не было бы сейчас, наверное, крыши
над головой. Черт бы побрал этого Ретта - зачем он рассказал им про лав-
ку, про бухгалтерию и про лесопилки! Рассказал, значит, нехотя, да?
Она-то знала, с каким удовольствием он изображал из себя перед старухами
этакого серьезного, заботливого, очаровательного человека, преданного
мужа и отца. А самому доставляло несказанное наслаждение расписывать им
ее занятия в лавке, на лесопилках и в салуне. Не человек, а дьявол. И
почему только он так любит делать людям гадости?
Однако злость Скарлетт очень скоро сменилась апатией. За последнее
время из ее жизни исчезло многое, придававшее ей остроту. Вот если бы
вновь познать былое волнение и радость от присутствия Эшли... вот если
бы Ретт вернулся домой и смешил бы ее, как прежде.
Они вернулись домой без предупреждения. Об их возвращении оповестил
лишь стук сундуков, сбрасываемых на пол в холле, да голосок Бонни, крик-
нувшей: "Мама!"
Скарлетт выскочила из своей комнаты наверху и увидела дочурку, пытав-
шуюся забраться по ступенькам, высоко поднимая свои коротенькие, толс-
тенькие ножки. К груди она прижимала полосатого котенка.
- Бабушка мне дала, - возбужденно объявила Бонни, поднимая котенка за
шкирку.
Скарлетт подхватила ее на руки и принялась целовать, благодаря бога
за то, что присутствие девочки избавляет ее от встречи с Реттом наедине.
Глядя поверх головки Бонни, она увидела, как он внизу, в холле, распла-
чивался с извозчиком. Он посмотрел вверх, увидел ее и, широким взмахом
руки сняв панаму, склонился в поклоне. Встретившись с ним взглядом, она
почувствовала, как у нее подпрыгнуло сердце. Каков бы он ни был, что бы
он ни сделал, но он дома, и она была рада.
- А где Мамушка? - спросила Бонни, завертевшись на руках у Скарлетт,
и та нехотя опустила ребенка на пол.
Да, ей будет куда труднее, чем она предполагала, достаточно небрежно
поздороваться с Реттом. А уж как сказать ему о ребенке, которого она
ждет!.. Она смотрела на его лицо, пока он поднимался по ступенькам, -
смуглое беспечное лицо, такое непроницаемое, такое замкнутое. Нет, сей-
час она ничего ему не скажет. Не может сказать. И однако же о такого ро-
да событии должен прежде всего знать муж-муж, который обрадуется, услы-
шав. Но она не была уверена, что он обрадуется.
Она стояла на площадке лестницы, прислонившись к перилам, и думала,
поцелует он ее или нет. Он не поцеловал. Он сказал лишь:
- Что-то вы побледнели, миссис Батлер. Что, румян в продаже нет?
И ни слова о том, что он скучал по ней - пусть даже этого на самом
деле не было. По крайней мере мог бы поцеловать ее при Мамушке, которая,
присев в реверансе, уже уводила Бонни в детскую. Ретт стоял рядом со
Скарлетт на площадке и небрежно оглядывал ее.
- Уж не потому ли вы так плохо выглядите, что тосковали по мне? -
спросил он, и, хотя губы его улыбались, в глазах не было улыбки.
Так вот, значит, как он намерен себя с ней держать. Столь же отврати-
тельно, как всегда. Внезапно ребенок, которого она носила под сердцем,
из счастливого дара судьбы превратился в тошнотворное бремя, а этот че-
ловек, стоявший так небрежно, держа широкополую панаму у бедра, - в ее
злейшего врага, причину всех зол. И потому в глазах ее появилось ожесто-
чение - ожесточение, которого он не мог не заметить, и улыбка сбежала с
его лица.
- Если я бледная, то по вашей вине, а вовсе не потому, что скучала по
вас, хоть вы и воображаете, что это так. На самом же деле... - О, она
собиралась сообщить ему об этом совсем иначе, но слова сами сорвались с
языка, и она бросила ему, не задумываясь над тем, что их могут услышать
слуги: - Дело в том, что у меня будет ребенок!
Он судорожно глотнул, и глаза его быстро скользнули по ее фигуре. Он
шагнул было к ней, словно хотел дотронуться до ее плеча, но она уверну-
лась, и в глазах ее было столько ненависти, что лицо его стало жестким.
- Вот как! - холодно произнес он. - Кто же счастливый отец? Эшли?
Она вцепилась в балясину перил так крепко, что уши вырезанного на них
льва до боли врезались ей в ладонь. Даже она, которая так хорошо знала
его, не ожидала такого оскорбления. Конечно, это шутка, но шутка слишком
чудовищная, чтобы с нею мириться. Ей хотелось выцарапать ему ногтями
глаза, чтобы не видеть в них этого непонятного сияния.
- Да будьте вы прокляты! - сказала она голосом, дрожавшим от ярости.
- Вы... вы же знаете, что это ваш ребенок. И мне он не нужен, как и вам.
Ни одна... ни одна женщина не захочет иметь ребенка от такой скотины.
Хоть бы... о господи, хоть бы это был чей угодно ребенок, только не ваш!
Она увидела, как вдруг изменилось его смуглое лицо - задергалось от
гнева или от чего-то еще, словно его ужалили.
"Вот! - подумала она со жгучим злорадством. - Вот! Наконец-то я при-
