позволявший рядиться в сотканную из лжи одежду перед женщиной, которая
встала на ее защиту. И она помчалась к Мелани, как только Ретт с Бонни
покинули дом.
Но при первых же словах, которые она, заикаясь, произнесла: "Мелли, я
должна все объяснить насчет того дня...", Мелани повелительно остановила
ее. И Скарлетт, со стыдом глядя в темные, сверкающие любовью и возмуще-
нием глаза, почувствовала, как у нее захолонуло сердце, ибо поняла, что
никогда не узнает мира и покоя, следующих за признанием. Мелани раз и
навсегда отрезала ей этот путь своими словам. Скарлетт же, не слишком
часто мыслившая по-взрослому, понимала, что лишь чистый эгоизм побуждает
ее излить то, что так мучило ее. Это избавило бы ее от тягостного бреме-
ни и переложило бы его на невинное и доверчивое существо. Но она была в
долгу перед Мелани за заступничество и оплатить этот долг могла лишь
своим молчанием. А как жестоко расплатилась бы она с Мелани, если бы
сломала ей жизнь, сообщив, что муж был ей неверен и любимая подруга при-
нимала участие в измене!
"Не могу я ей этого сказать, - с огорчением подумала Скарлетт. - Ни-
когда не смогу, даже если совесть убьет меня". Ей почему-то вспомнились
слова пьяного Ретта: "...Не может она поверить в отсутствие благородства
у тех, кого любит... Так что придется вам нести и этот крест".
Да, этот крест она будет нести до самой смерти - будет молча терпеть
свою муку, никому не скажет о том, как больно колет ее власяница стыда
при каждом нежном взгляде и жесте Мелани, будет вечно подавлять в себе
желание крикнуть: "Не будь такой доброй! Не сражайся за меня! Я этого
недостойна!"
"Если бы ты не была такой дурочкой, такой милой, доверчивой, просто-
душной дурочкой, мне было бы легче, - в отчаянии думала она. - В своей
жизни я несла не один тяжкий груз, но этот будет самым тяжким и неприят-
ным из всех, какие когда-либо выпадали мне на долю".
Мелани сидела напротив нее в низком кресле, поставив ноги на высокий
пуфик, так что колени у нее торчали, как у ребенка, - она бы никогда не
приняла такой позы, если бы не забылась во гневе. В руке она держала
кружевное плетение и так стремительно двигала блестящей иглой, словно
это была рапира, которой она дралась на дуэли.
Будь Скарлетт в таком гневе, она бы топала ногами и орала, как неког-
да Джералд, громко призывая бога в свидетели проклятого двоедушия и под-
лости человеческой и клянясь так отомстить, что кровь будет стынуть в
жилах. А у Мелани лишь стремительное мельканье иглы да сдвинутые на пе-
реносице тонкие брови указывали на то, что она вся кипит. Голос же ее
звучал спокойно - вот только она отрывистее обычного произносила слова.
Энергичная манера выражаться была чужда Мелани, которая вообще редко
высказывала мнение вслух, а тем более никогда не злобствовала. Только
тут Скарлетт поняла, что Уилксы и Гамильтоны способны распаляться не
меньше, а даже сильнее, чем О'Хара.
- Мне и так уже надоело слушать, как люди критикуют тебя, дорогая, -
сказала Мелани, - а эта капля переполнила чашу, и я намерена кое-что
предпринять. А ведь все потому, что люди завидуют тебе из-за твоего ума
и успеха. Ты сумела преуспеть там, где даже многие мужчины потерпели
крах. Только не обижайся на меня, дорогая. Я ведь вовсе не хочу сказать,
что ты в чем-то перестала быть женщиной или утратила женскую прелесть,
хотя многие это утверждают. Ничего подобного. Просто люди не понимают
тебя и к тому же не выносят умных женщин. Однако то, что ты - умная и
так преуспела в делах, не дает людям права говорить, будто вы с Эшли...
Силы небесные!
Она произнесла это так пылко, что в устах мужчины это звучало бы как
богохульство. Скарлетт смотрела на нее во все глаза, напуганная столь
неожиданным взрывом.
- И еще являются ко мне со своей грязной ложью - и Арчи, и Индия, и
миссис Элсинг! Да как они посмели? Миссис Элсинг, конечно, тут не было!
У нее действительно не хватило мужества. Но - она всегда ненавидела те-
бя, дорогая, потому что ты пользовалась большим успехом, чем Фэнни. И
потом она так взбесилась, когда ты отстранила Хью от управления лесопил-
кой. Но ты была абсолютно права. Он совершенно никчемный, неповоротли-
вый, ни на что не годный человек! - Так Мелани одной фразой расправилась
с товарищем детских игр и ухажером дней юности. - А вот за Арчи я виню
себя. Не следовало мне давать этому старому негодяю приют. Все мне об
этом говорили, но я не слушала. Ему, видите ли, не нравится, дорогая,
что ты пользуешься трудом каторжников, но кто он такой, "чтобы критико-
вать тебя? Убийца - да к тому же убил-то он женщину! И после всего, что
я для него сделала, он является ко мне и говорит... Да я бы нисколько не
пожалела, если бы Эшли пристрелил его. Ну, словом, я его выпроводила с
такой отповедью, что уж можешь мне поверить! И он уехал из города.
Что же до Индии, этого подлого существа! Дорогая моя, я, конечно,
сразу заметила, как только увидела вас вместе, что она завидует тебе и
ненавидит, потому что ты красивее ее и у тебя столько поклонников. А
особенно она возненавидела тебя из-за Стюарта Тарлтона. Она ведь так
сокрушалась по Стюарту... Словом, неприятно говорить такое о своей зо-
ловке, но мне кажется, у нее помутилось в голове, потому что она все
время только о Стюарте и думает! Другого объяснения ее поступкам я не
нахожу... Я сказала ей, чтобы она никогда больше не смела переступать
порог этого дома, и если я услышу, что она хотя бы шепотом намекнет на
подобную гнусность, я... я при всех назову ее лгуньей!
Мелани умолкла, гневное выражение сразу сошло с ее лица, уступив мес-
то скорби. Как все уроженцы Джорджии, Мелани была страстно предана свое-
му клану, и мысль о ссоре в семье разрывала ей сердце. Она секунду поко-
лебалась, но Скарлетт была дороже ей, Скарлетт была первой в ее сердце,
и, верная своим привязанностям, она продолжала:
- Индия ревновала меня к тебе, потому что тебя, дорогая, я всегда лю-
била больше. Но она теперь никогда не переступит порога этого дома, моей
же ноги не будет в том доме, где принимают ее. Эшли полностью согласен
со мной, правда, то, что родная сестра сказала такое, чуть не разбило
ему сердце...
При упоминании имени Эшли натянутые нервы Скарлетт сдали, и она раз-
разилась слезами. Когда же она перестанет причинять ему боль? Ведь
она-то думала лишь о том, чтобы сделать его счастливым, обезопасить, а
всякий раз только ранила. Она разбила ему жизнь, сломила его гордость и
чувство самоуважения, разрушила внутренний мир, его спокойствие, проис-
текавшее от цельности натуры. А теперь она еще и отторгла его от сестры,
которую он так любит. Чтобы спасти ее, Скарлетт, репутацию и не разру-
шать счастья своей жены, ему пришлось принести в жертву Индию, выставить
ее лгуньей, полубезумной ревнивой старой девой, - Индию, которая была
абсолютно права в своих подозрениях и в своем осуждении: ведь ни одного
лживого слова она не произнесла. Всякий раз, когда Эшли смотрел Индии в
глаза, он видел в них правду, укор и холодное презрение, на какое Уилксы
были мастера.
Зная, что Эшли ставит честь выше жизни, Скарлетт понимала, что он,
должно быть, кипит от ярости. Он тоже, как и Скарлетт, вынужден теперь
прятаться за юбками Мелани. И хотя Скарлетт понимала, что это необходи-
мо, и знала, что вина за ложное положение, в какое она поставила Эшли,
лежит прежде всего на ней, тем не менее... тем не менее... Как женщина,
она больше уважала бы Эшли, если бы он пристрелил Арчи и честно повинил-
ся перед Мелани и перед всем светом. Она знала, что несправедлива к не-
му, но слишком она была сама несчастна, чтобы обращать внимание на такие
мелочи. На память ей пришли едкие слова презрения, сказанные Реттом, и
она подумала: "А в самом деле - так ли уж по-мужски вел себя в этой ис-
тории Эшли?" И впервые сияние, неизменно окружавшее Эшли с того первого
дня, когда она в него влюбилась, начало немного тускнеть. Черное пятно
позора и вины, лежавшее на ней, переползло и на него. Она решительно по-
пыталась подавить в себе эту мысль, но лишь громче заплакала.
- Не надо так! Не надо! - воскликнула Мелани, бросая плетение, и, пе-
ресев на диван, притянула к своему плечу голову Скарлетт. - Не следовало
мне говорить об этом и так тебя расстраивать. Я знаю, каково тебе; мы
больше никогда не будем об этом говорить. Нет, нет, ни друг с другом, ни
с кем-либо еще, словно ничего и не было. Только... - добавила она, и в
ее тихом голосе почувствовался яд, - я уж проучу Индию и миссис Элсинг.
Пусть не думают, что могут безнаказанно распространять клевету про моего
мужа и мою невестку. Я так устрою, что ни одна из них не сможет больше
ходить по Атланте с высоко поднятой головой. И всякий, кто будет им ве-
рить или будет их принимать, - отныне мой враг.
Скарлетт, с трудом представив себе долгую череду грядущих лет, поня-
ла, что становится отныне причиной вражды, которая на протяжении жизни
многих поколений будет раскалывать город и семью.
Слово свое Мелани сдержала. Она никогда больше не упоминала о случив-
шемся при Скарлетт или Эшли. Да и вообще ни с кем этого не обсуждала.
Она вела себя с холодным безразличием, которое мгновенно превращалось в
ледяную официальность, если кто-либо хотя бы намеком смел напомнить при
ней о случившемся. На протяжении недель, последовавших за приемом, кото-
рый она устроила в честь Эшли, когда город лихорадило от сплетен и пере-
шептываний, а Ретт продолжал таинственно отсутствовать и не было челове-
ка, который стоял бы от всего этого в стороне, Мелани не щадила клевет-
ников, поносивших Скарлетт, будь то ее давние друзья или родня. Причем
она не говорила, а действовала.
Она прилепилась к Скарлетт, точно моллюск - к раковине. Она заставила
Скарлетт по утрам, как всегда, ездить в лавку и на лесной склад, и сама
отправлялась с ней. Она настояла на том, чтобы Скарлетт днем разъезжала
по городу, хотя той и не очень хотелось выставлять себя на обозрение
своих любопытствующих сограждан. И всякий раз Мелани сидела в коляске
рядом со Скарлетт. Мелани брала ее с собой, когда ездила днем к кому-ни-
будь с визитом, и мягко, но настойчиво вводила в гостиные, в которых
Скарлетт не бывала уже больше двух лет. Беседуя с потрясенными хозяйка-
ми, Мелани всем своим видом решительно давала понять: "Если любишь меня,
люби и моего пса".
Она заставляла Скарлетт рано приезжать с визитом и сидеть до тех пор,
пока не уйдет последний гость, тем самым лишая дам возможности всласть
понаслаждаться пересудами и домыслами и вызывая немалое их возмущение.
Эти визиты были особенно мучительны для Скарлетт, но она не могла отка-
зать Мелани. Ей ненавистно было сознание, что эти женщины никогда бы не
заговорили с ней, если бы не любили так Мелани и не боялись потерять ее
дружбу. Но Скарлетт знала: раз уж они приняли ее, то больше не смогут
закрыть перед ней двери своего дома.
Любопытно, что лишь немногие, беря под защиту или критикуя Скарлетт,
ссылались на ее порядочность. "Я считаю ее на все способной" - таково
было общее мнение. Слишком много Скарлетт нажила себе врагов, чтобы те-
перь иметь защитников. Ее слова и действия не выходили у многих из ума,
и потому людям было безразлично, причинит эта скандальная история ей
боль или нет. Однако не нашлось бы человека, которому было бы безразлич-
но, пострадают ли Мелани и Индия, и страсти бушевали прежде всего вокруг
них, а не вокруг Скарлетт-все хотели знать: "Солгала ли Индия?"
Те, кто стоял на стороне Мелани, торжествующе отмечали, что все эти
дни постоянно видели Мелани со Скарлетт. Неужели такая женщина, как Ме-
лани, исповедующая столь высокие принципы, станет защищать женщину сог-
решившую, особенно если та согрешила с ее мужем? Конечно же, нет! Индия
