органы управления. Негры, которым посчастливилось быть избранными, засе-
дали в законодательном собрании, где большую часть времени грызли земля-
ные орехи и пытались освоиться с непривычной для них обувью, то и дело
вытаскивая из башмаков ноги. Лишь немногие из них умели читать или пи-
сать. Еще совсем недавно они работали на хлопковых полях или сахарных
плантациях, а теперь голосовали за налоги и выпуск займов, а также ут-
верждали огромные сметы расходов на собственные нужды своих республи-
канских покровителей. Штат совсем придавило налогами, которые население
выплачивало, скрипя зубами от ярости, так как налогоплательщики знали,
что большая часть денег, якобы предназначаемых для общественных нужд,
оседала у частных лиц.
Капитолий штата прочно окружила орда прожектеров, спекулянтов, под-
рядчиков и всех прочих, кто надеялся поживиться на этой оргии расточи-
тельства; многим это удавалось, и они беспардонно сколачивали себе сос-
тояния. Они без труда получали от штата деньги на строительство железных
дорог, которые так никогда и не были построены, на приобретение вагонов
и локомотивов, которые так никогда и не были куплены, на сооружение об-
щественных зданий, которые существовали лишь в уме прожектеров.
Займы выпускались миллионами. По большей части они выпускались неза-
конно и были явным мошенничеством - и все равно выпускались. Казначей
штата - хоть и республиканец, но человек честный - возражал против неза-
конного выпуска займов и отказывался подписывать соответствующие бумаги,
но ни он, ни те, кто пытался поставить преграду злоупотреблениям, не
могли противостоять этой все сметающей жажде обогащения.
Железная дорога, принадлежащая штату, когда-то приносила изрядный до-
ход, сейчас же она висела на бюджете штата мертвым грузом и задолжен-
ность ее превышала миллион. Да, собственно, железной дорогой это уже и
назвать-то было нельзя. Рельсы пролегали по огромной глубокой котловине,
где валялись в грязи свиньи. Многие чиновники были назначены по полити-
ческим соображениям, а не потому, что они знали, как управлять железной
дорогой, да и вообще работало там в три раза больше народу, чем требова-
лось, республиканцы ездили бесплатно по пропускам, негров целыми вагона-
ми бесплатно развозили по всему штату, чтобы они могли по нескольку раз
голосовать во время одних и тех же выборов.
Плохое управление дорогой приводило в ярость налогоплательщиков еще и
потому, что на доходы с нее предполагалось открыть бесплатные школы. Но
доходов не было, были только долги, и потому бесплатных школ тоже не бы-
ло. Лишь немногие имели возможность посылать своих детей в платные шко-
лы, так что росло целое поколение невежественных, неграмотных людей.
Жители, конечно, возмущались растратами, неумелым хозяйствованием и
казнокрадством, но больше всего их возмущало то, что губернатор в плохом
свете выставляет их перед Севером. Когда в Джорджии стали громко возму-
щаться коррупцией, губернатор поспешно отправился на Север, предстал пе-
ред конгрессом и заявил, что белые безобразно ведут себя по отношению к
неграм, что в Джорджии готовится новое восстание, а потому необходимо-де
ввести в штате военное положение. На самом же деле в Джорджии все стара-
тельно избегали осложнений с неграми. Никто не хотел новой войны, никто
не хотел, чтобы в штате правила сила штыка, - этого не требовалось. В
Джорджии хотели лишь одного: чтобы их оставили в покое и дали возмож-
ность штату залечить раны. Но акция, предпринятая губернатором и ставшая
впоследствии известной как "сотворение клеветы", представила Джорджию
Северу лишь как бунтующий штат, на который требовалось надеть узду, и
узда была надета.
Это вызвало великое ликование в банде, державшей Джорджию за горло.
Началась настоящая оргия хищений и холодно-циничного, беззастенчивого
воровства на высоких постах, которое больно было наблюдать. Все протесты
и попытки сопротивляться кончались крахом, так как правительство штата
подпирали штыки армии Соединенных Штатов.
Атланта проклинала Баллока, его подлипал и всех республиканцев вооб-
ще, равно как и тех, кто был с ними связан. А Ретт был с ними связан. Он
действовал с ними заодно - так говорили все вокруг - и участвовал во
всех их начинаниях. Теперь же он решительно повернулся и вместо того,
чтобы плыть по течению в потоке, который еще недавно нес его вперед, изо
всех сил поплыл в противоположном направлении.
Он повел свою кампанию медленно, исподволь, чтобы не вызвать подозре-
ний в Атланте своим превращением за одну ночь из леопарда в лань. Он
стал теперь избегать своих подозрительных дружков - никто больше не ви-
дел его в обществе офицеров-янки, подлипал и республиканцев. Он стал по-
сещать сборища демократов и демонстративно голосовал за них. Он перестал
играть в карты на большие ставки и относительно мало пил. Если он и за-
ходил к Красотке Уотлинг, то вечером и исподтишка, как большинство ува-
жаемых горожан, а не днем, оставив для всеобщего обозрения свою лошадь у
коновязи возле ее дома.
И прихожане епископальной церкви чуть не упали со своих скамей, когда
он, осторожно ступая и ведя за руку Уэйда, вошел в храм. Немало удивило
прихожан и появление Уэйда, ибо они считали мальчика католиком. Во вся-
ком случае, Скарлетт-то ведь была католичкой. Или считалась таковой.
Правда, она уже многие годы не бывала в церкви, религиозность слетела с
нее, как и многое другое, чему учила ее Эллин. По мнению всех, Скарлетт
пренебрегала религиозным воспитанием мальчика, и тем выше в глазах "ста-
рой гвардии" поднялся Ретт, когда он решил исправить дело и привел
мальчика в церковь - пусть в епископальную вместо католической.
Ретт умел держаться серьезно и бывал обаятелен, если задавался целью
не распускать язык и гасить лукавый блеск в черных глазах. Многие годы
он не считал нужным это делать, но сейчас надел на себя маску серьезнос-
ти и обаяния, как стал надевать жилеты более темных тонов. И добиться
благорасположения тех, кто был обязан ему жизнью, не составило особого
труда. Они бы уже давно проявили к нему дружелюбие, не поведи себя Ретт
так, будто оно мало значит для него. А теперь Хью Элсинг, Рене, Симмон-
сы, Энди Боннелл и другие вдруг обнаружили, что Ретт человек приятный,
не любящий выдвигать себя на передний план и смущающийся, когда при нем
говорят, сколь многим ему обязаны.
- Пустяки! - возражал он. - Вы бы все на моем месте поступили точно
так же.
Он пожертвовал кругленькую сумму в фонд обновления епископальной
церкви и сделал весомый - но в меру весомый - дар Ассоциации по благо-
устройству могил наших доблестных воинов. Он специально отыскал миссис
Элсинг, которой и вручил свой дар, смущенно попросив, чтобы она держала
его пожертвование в тайне, и прекрасно зная, что тем лишь подстегивает
ее желание всем об этом рассказать. Миссис Элсинг очень не хотелось
брать у него деньги - "деньги спекулянта", - но Ассоциация так нуждалась
в средствах.
- Не понимаю, с чего это вы вдруг решили сделать нам пожертвование, -
колко заметила она.
И когда Ретт сообщил ей с приличествующей случаю скромной миной, что
его побудила к этому память о бывших товарищах по оружию, больших храб-
рецах, чем он, но менее удачливых и потому лежащих сейчас в безымянных
могилах, аристократическая челюсть миссис Элсинг отвисла. Долли Мерриуэ-
зер говорила ей со слов Скарлетт, что капитан Батлер якобы служил в ар-
мии, но она, конечно, этому не поверила. Никто не верил.
- Вы служили в армии? А в какой роте... в каком полку?
Ретт назвал.
- Ах, в артиллерии! Все мои знакомые были либо в кавалерии, либо в
пехоте. А, ну тогда понятно... - Она в замешательстве умолкла, ожидая
увидеть ехидную усмешку в его глазах. Но он смотрел вниз и играл цепоч-
кой от часов.
- Я бы с превеликой радостью пошел в пехоту, - сказал он, делая вид,
будто не понял ее намека. - Но когда узнали, что я учился в Вест-Пойнте
- хотя, миссис Элсинг, из-за одной мальчишеской выходки я и не окончил
академии, - меня поставили в артиллерию, в настоящую артиллерию, а не к
ополченцам. Во время последней кампании нужны были люди, знающие дело.
Вам ведь известно, какие огромные мы понесли потери, сколько артиллерис-
тов было убито. Я в артиллерии чувствовал себя одиноко. Ни единого зна-
комого человека. По-моему, за всю службу я не встретил никого из Атлан-
ты.
- М-да! - смущенно протянула миссис Элсинг. Если он служил в армии,
значит, она вела себя недостойно. Она ведь не раз резко высказывалась о
его трусости и теперь, вспомнив об этих своих высказываниях, почувство-
вала себя виноватой. - М-да! А почему же вы никогда никому не рассказы-
вали о своей службе в армии? Можно подумать, что вы стесняетесь этого.
- Миссис Элсинг, - внушительно заявил он, - прошу вас поверить мне: я
горжусь своей службой Конфедерации, как ничем, что когда-либо совершал
или еще совершу. У меня такое чувство... такое чувство...
- Тогда почему же вы все это скрывали?
- Как-то стыдно мне было говорить об этом в свете... в свете некото-
рых моих тогдашних поступков.
Миссис Элсинг сообщила миссис Мерриуэзер о полученном даре и о разго-
воре во всех его подробностях.
- И даю слово, Долли, он сказал, что ему стыдно, со слезами на гла-
зах! Да, да, со слезами! Я сама чуть не расплакалась.
- Сущий вздор! - не поверив ни единому ее слову, воскликнула миссис
Мерриуэзер. - Не верю я, чтобы слезы появились у него на глазах, как не
верю и тому, что он был в армии. И все это я очень быстро выясню. Если
он был в том артиллерийском полку, я доберусь до правды, потому что пол-
ковник Карлтон, который им командовал, женат на дочери одной из сестер
моего деда, и я ему напишу.
Она написала полковнику Карлтону и была совершенно сражена, получив
ответ, где весьма недвусмысленно и высоко оценивалась служба Ретта: при-
рожденный артиллерист, храбрый воин, настоящий джентльмен, который все
выносит без жалоб, и к тому же человек скромный, даже отказавшийся от
офицерского звания, когда ему его предложили.
- Ну и ну! - произнесла миссис Мерриуэзер, показывая письмо миссис
Элсинг. - В себя не могу прийти от удивления! Возможно, мы и в самом де-
ле не правы были, считая, что он не служил в армии. Возможно, нам следо-
вало поверить Скарлетт и Мелани, которые говорили ведь, что он записался
в армию в день падения Атланты. Но все равно он подлипала и мерзавец, и
я его не люблю!
- А мне вот думается, - сказала неуверенно миссис Элсинг, - мне дума-
ется, что не такой уж он и плохой. Не может человек, сражавшийся за Кон-
федерацию, быть совсем плохим. Это Скарлетт плохая. Знаете, Долли, мне в
самом деле кажется, что он... ну, словом, что он стыдится Скарлетт, но,
будучи джентльменом, не показывает этого.
- Стыдится?! Ерунда! Оба они из одного куска материи выкроены. Откуда
вы взяли такие глупости?
- Это не глупости, - возразила возмущенная миссис Элдсинг. - Вчера,
под проливным дождем, он ездил в карете со всеми тремя детьми-заметьте,
там была и малютка - вверх и вниз по Персиковой улице и даже меня до до-
му подвез. И когда я сказала: "Капитан Батлер, вы что, с ума сошли, за-
чем вы держите детей в сырости! Почему не везете их домой?", он ни слова
не ответил, но вид у него был смущенный. Тогда Мамушка вдруг говорит: "В
доме-то у нас полным-полно всяких белых подонков, так что деткам лучше
быть под дождем, чем дома!"
- А он что сказал?
- А что он мог сказать? Только посмотрел, сдвинув брови, на Мамушку и
промолчал. Вы же знаете, вчера днем Скарлетт устраивала большую партию в
вист, и все эти вульгарные простолюдинки были там. И ему, я полагаю, не
хотелось, чтобы они целовали его малышку.
- Ну и ну! - произнесла миссис Мерриуэзер, заколебавшись, но все еще
