держась прежних позиций. Однако на следующей неделе капитулировала и
она.
Теперь у Ретта появился в банке свой стол. Что он делал за этим сто-
лом, никто из растерявшихся чиновников не знал, но ему принадлежал слиш-
ком большой пакет акций, чтобы они могли возражать против его при-
сутствия. Через некоторое время они забыли о своих возражениях, ибо он
держался спокойно, воспитанно и к тому же кое-что понимал в банковском
деле и капиталовложениях. Так или иначе, он целый день проводил за своим
столом, и все видели, как он корпит, а он решил показать, что, подобно
своим респектабельным согражданам, трудится - и трудится вовсю.
Миссис Мерриуэзер, стремясь расширить свою и так уже процветающую
торговлю пирогами, надумала занять две тысячи долларов в банке под залог
дома. В займе ей отказали, так как под дом было выдано уже две заклад-
ных. Дородная дама вне себя от возмущения выкатывалась из банка, когда
Ретт остановил ее, выяснил, в чем дело, и озабоченно сказал:
- Тут произошла какая-то ошибка, миссис Мерриуэзер. Ужасная ошибка.
Кому-кому, а вам нечего волноваться по поводу обеспечения! Да я одолжил
бы вам деньги под одно ваше слово! Даме, которая сумела развернуть такое
предприятие, можно без риска поверить. Кому же еще давать банку деньги,
как не вам. Так что посидите, пожалуйста, в моем кресле, а я займусь ва-
шим делом.
Через некоторое время он вернулся и со спокойной улыбкой сказал, что,
как он и думал, произошла ошибка. Две тысячи долларов ждут ее, и она мо-
жет взять их, когда захочет. А насчет ее дома - не будет ли она так лю-
безна поставить свою подпись вот тут?
Миссис Мерриуэзер, все еще не придя в себя от нанесенного ей оскорб-
ления, злясь на то, что приходится принимать услугу от человека, который
ей неприятен и которому она не доверяет, не слишком любезно поблагодари-
ла его.
Но он сделал вид, будто ничего не заметил. Провожая ее к двери, он
сказал:
- Миссис Мерриуэзер, я всегда высоко ставил ваш жизненный опыт - мож-
но мне с вами посоветоваться?
Она слегка кивнула, так что перья на ее шляпке чуть колыхнулись.
- Что вы делали, когда ваша Мейбелл была маленькой и сосала палец?
- Что, что?
- У меня Бонни сосет пальчик. Я никак не могу ее отучить.
- Необходимо отучить, - решительно заявила миссис Мерриуэзер. - Это
испортит форму ее рта.
- Знаю! Знаю! А у нее такой хорошенький ротик. Но я никак не сообра-
жу, что делать.
- Ну, Скарлетт наверняка знает, - отрезала миссис Мерриуэзер. - Она
ведь уже вырастила двоих детей.
Ретт опустил глаза на свои сапоги и вздохнул.
- Я пытался смазывать Бонни ноготки мылом, - сказал он, пропустив ми-
мо ушей замечание насчет Скарлетт.
- Мылом?! Ба-а! Мыло тут не поможет. Я посыпала Мейбелл пальчик хини-
ном, и должна сказать вам, капитан Батлер, она очень скоро перестала его
сосать.
- Хинином! Вот уж никогда бы не подумал! Я просто не в состоянии вы-
разить вам свою признательность, миссис Мерриуэзер. А то это очень меня
тревожит.
Он улыбнулся ей такой приятной, такой благодарной улыбкой, что миссис
Мерриуэзер секунду стояла опешив. Однако прощаясь с ним, она уже улыба-
лась сама. Ей не хотелось признаваться миссис Элсинг в том, что она не-
верно судила об этом человеке, но будучи женщиной честной, сказала, что
в мужчине, который так любит своего ребенка, несомненно, есть что-то хо-
рошее. Какая жалость, что Скарлетт совсем не интересуется своей прелест-
ной дочуркой! Когда мужчина растит маленькую девочку - в этом есть
что-то патетическое. Ретт прекрасно понимал, сколь душещипательна созда-
ваемая им картина, а то, что это бросало тень на репутацию Скарлетт, ни-
чуть не волновало его.
Как только малышка начала ходить, он то и дело брал ее с собой, и она
сидела с ним либо в карете, либо впереди него в седле. Вернувшись домой
из банка, он отправлялся с ней на прогулку по Персиковой улице, и, держа
ее за руку, старался приноровиться к ее шажкам, и терпеливо отвечал на
тысячи ее вопросов. В это время дня, на закате, люди обычно сидели у се-
бя в палисадниках или на крыльце, а поскольку Бонни была очень общи-
тельная и хорошенькая девочка с копной черных кудрей и ярко-голубыми
глазками, почти все заговаривали с ней. Ретт никогда не встревал в эти
разговоры, а стоял поодаль, исполненный отцовской гордости и благодар-
ности за то, что его дочь окружают вниманием.
У Атланты была хорошая память, она отличалась подозрительностью и не
скоро меняла однажды сложившееся мнение. Времена были тяжелые, и на
всех, кто имел хоть что-то общее с Баллоком и его окружением, смотрели
косо. Но с помощью Бонни, унаследовавшей обаяние отца и матери, Ретт су-
мел вбить клинышек в стену отчуждения, которой окружила его Атланта.
Бонни быстро росла, и с каждым днем становилось все яснее, что она -
внучка Джералда О'Хара. У нее были короткие крепкие ножки, большие голу-
бые, какие бывают только у ирландцев, глаза и маленький квадратный под-
бородочек, говоривший о решимости стоять на своем. У нее был горячий
нрав Джералда, проявлявшийся в истериках, которые она закатывала, причем
она тотчас успокаивалась, как только ее желания были удовлетворены. А
когда отец находился поблизости, желания ее всегда поспешно удовлетворя-
лись. Он баловал ее, невзирая на противодействие Мамушки и Скарлетт, ибо
ему нравилось в ней все, кроме одного. Кроме боязни темноты.
До двух лет она быстро засыпала в спаленке, которую делила с Уэйдом и
Эллой. А потом без всякой видимой причины начала всхлипывать, как только
Мамушка выходила из комнаты и уносила с собой лампу. Затем она начала
просыпаться ночью с криками ужаса, пугая двух других детей и приводя в
смятение весь дом. Однажды пришлось даже вызвать доктора Мида, и Ретт
был весьма резок с ним, когда тот объявил, что это всего лишь от дурных
снов. От нее же никто ничего не мог добиться, кроме одного слова: "Тем-
но".
Скарлетт считала это капризом и говорила, что девочку надо отшлепать.
Она не желала идти на уступки и оставлять лампу в детской, ибо тогда
Уэйд и Элла не смогут уснуть. Обеспокоенный Ретт пытался мягко выудить у
дочки, в чем дело; услышав заявление жены, он холодно сказал, что если
кого и следует отшлепать, так это Скарлетт, причем сам он готов этим за-
няться.
В итоге Ретт перевел Бонни из детской в комнату, где он жил теперь.
Ее кроватку поставили рядом с его большой кроватью, и на столике всю
ночь горела затененная лампа. Когда об этом стало известно, весь город
загудел. Было что-то неделикатное в том, что девочка спит в комнате от-
ца, даже если этой девочке всего два года. От этих пересудов Скарлетт
пострадала двояко. Во-первых, все узнали, что она и ее муж спят в разных
комнатах, а это уже само по себе не могло не произвести шокирующего впе-
чатления. А во-вторых, все считали, что, если уж девочка боится спать
одна, ее место - рядом с матерью. Скарлетт же не могла объяснить всем и
каждому, что она не в состоянии спать при свете, да к тому же и Ретт не
допустил бы, чтобы девочка спала с ней.
- Вы в жизни не проснетесь, пока она не закричит, а если и просне-
тесь, то скорее всего отшлепаете ее, - отрезал он.
Скарлетт раздражало то, что Ретт придает такое значение ночным стра-
хам Бонни, но она подумала, что со временем исправит дело и переведет
девочку назад в детскую. Все дети боятся темноты и единственное тут ле-
карство - твердость. Ретт упорствует только затем, чтобы выставить ее в
глазах всех плохой матерью и таким путем отплатить за то, что она изгна-
ла его из своей спальни.
Он ни разу не переступал порога ее комнаты и даже не брался за ручку
двери с того вечера, когда она сказала ему, что не хочет больше иметь
детей. Ужинал он почти всегда вне дома - до тех пор, пока страхи Бонни
не побудили его прекратить все отлучки. А то, бывало, он проводил вне
дома всю ночь, и Скарлетт, лежа без сна за плотно закрытой дверью, прис-
лушивалась к бою часов, возвещавшему наступление утра, и раздумывала,
где-то Ретт. Ей вспоминались его слова: "На свете есть немало других
постелей, прелесть моя!" И хотя при этой мысли ее всю передергивало, ни-
чего поделать она не могла. Что бы она ни сказала, мгновенно возникла бы
ссора, и тогда он непременно намекнул бы на ее запертую дверь и на то,
что это связано с Эшли. Да, эта его дурацкая затея, чтобы Бонни спала
при свете - причем в его комнате, - объясняется, конечно же, всего лишь
подлым желанием отплатить ей.
Она не понимала, почему Ретт придавал такое значение дурацким страхам
Бонни, как не понимала и его привязанности к девочке - до одной страшной
ночи. Никто в семье потом не мог забыть эту ночь.
В тот день Ретт встретил на улице человека, с которым они прорывали
блокаду, и им, конечно, было о чем друг с другом поговорить. Куда они
отправились беседовать и пить, Скарлетт не знала, но подозревала, что
скорее всего - к Красотке Уотлинг. Ретт не приехал домой днем, чтобы по-
гулять с Бонни, не приехал и к ужину. Бонни, просидевшая весь день у ок-
на, с нетерпением дожидаясь своего папу, чтобы показать ему коллекцию
жуков и тараканов, наконец, невзирая на слезы и протестующие крики, была
уложена в постель Лу.
Возможно, Лу забыла зажечь лампу, а возможно, лампа сама погасла.
Никто толком не знал, что произошло, но когда Ретт явился, наконец, до-
мой сильно навеселе, в доме все было вверх дном, а отчаянные крики Бонни
донеслись до него, когда он еще был в конюшне. Девочка проснулась в тем-
ноте и позвала папу, а его не было. И все неведомые ужасы, населявшие ее
воображение, пробудились. Ни уговоры, ни несколько ламп, принесенных
Скарлетт, не помогали: она не успокаивалась, и у Ретта, когда он в три
прыжка взбежал по лестнице, был вид человека, встретившегося со смертью.
Взяв дочку на руки, он, наконец, уловил среди ее всхлипываний слово
"темно" и в ярости повернулся к Скарлетт и негритянкам.
- Кто потушил лампу? Кто оставил Бонни в темноте одну? Присей, я с
тебя шкуру за это сдеру...
- Бог мне свидетель, мистер Ретт, это не я! Это Лу!
- Ради всего святого, мистер Ретт, ведь я...
- Заткнись! Ты знаешь мой приказ. Клянусь богом, я... убирайся отсю-
да. И чтоб духу твоего не было. Скарлетт, дайте ей денег, и чтобы я не
видел ее, когда я спущусь. А сейчас все уходите, все!
Негритянки выскочили - незадачливая Лу с рыданиями, закрывшись перед-
ником. Но Скарлетт осталась. Ей было тяжело видеть, как любимое дитя
тотчас успокоилось на руках у Ретта, тогда как у нее на руках девочка
кричала не умолкая. Тяжело было видеть и то, как маленькие ручонки обви-
лись вокруг его шеи, слышать, как девочка, задыхаясь, прерывисто расска-
зывала ему, что ее так напугало, а она, Скарлетт, ничего членораздельно-
го не могла из дочки вытянуть.
- Значит, он сидел у тебя на грудке, - тихо проговорил Ретт. - И он
был большой?
- Да, да! Такой страшенный, большущий. И когти...
- Ах, значит, и когти у него были. Ну, ладно. Я всю ночь просижу тут
и пристрелю его, если он снова явится. - Ретт сказал это убежденно, мяг-
ко, и Бонни постепенно перестала всхлипывать. Уже почти успокоившись, на
языке, понятном одному только Ретту, она принялась описывать чудовище,
которое явилось к ней. Скарлетт, слушая, как Ретт беседует с девочкой,
точно речь идет о чем-то реальном, почувствовала, что в ней закипает
раздражение.
- Ради бога, Ретт...
Но он жестом велел ей молчать. Когда Бонни наконец уснула, он уложил
ее в кроватку и накрыл одеяльцем.
- Я с этой негритянки живьем шкуру спущу, - тихим голосом сказал он.
- Да и вы виноваты. Почему вы не зашли посмотреть, горит ли свет?
- Не валяйте дурака, Ретт, - шепотом ответила Скарлетт. - Бонни так
себя ведет потому, что вы ей потакаете. Многие дети боятся темноты, но у
