пеща и точно в беспамятстве, ожидал, что вот-вот придет весть: ничего-де
не случилось, все это ему просто померещилось.
Но не оставлявший сомнений ответ был получен, и Карл тут же прибег к
своему добровольному безумию. Взревев и тем явно показав, что он невме-
няем, он поспешил к себе и стал требовать, чтобы сюда немедленно заста-
вили Наварру и Конде - притащили сию же ми: - нуту! Это оказалось совер-
шенно излишним, так как они сами уже шли к нему.
По пути к королю они услышали в открытое окно набат. Они останови-
лись, но ни один из них не решился выдать своих опасений. Генрих все же
сказал вслух: - Мы в западне. - Затем добавил: - Но мы еще можем ку-
саться, - ибо позади и впереди него стояли его дворяне, весь коридор был
полон ими. Однако едва он успел приободрить их, как распахнулись все
двери - справа, слева, спереди и сзади - и извергли толпы вооруженных
людей. Первыми были убиты Телиньи, зять адмирала, и господин де Пар-
дальян. Только это Генрих и успел увидеть, его сразу же протолкнули впе-
ред. Ктото схватил его за руку и втащил в одну из комнат. Конде последо-
вал за Генрихом, ибо в начавшейся свалке они держались плечом к плечу,
чтобы успешнее защищаться. Когда они очутились в комнате, Карл собствен-
норучно запер дверь. Это была его опочивальня.
И вот все трое, стоя у двери, стали прислушиваться к шуму снаружи; а
оттуда доносился истошный крик, звон клинков, глухой стук падающих тел,
хрип умирающих и снова истошный крик. Когда все заколотые поблизости от
двери испустили последний вздох, вой и вопли стали удаляться. Одни взы-
вали: - Слава Иисусу! Другие ревели: - Смерть! Смерть! Всем смерть! -
Рев уходил все дальше. Крики: - Tue! Tue [11], - то усиливаясь, то осла-
бевая, перекатывались по залам и переходам, туда, сюда. Тем, кто слушал,
чудилось, будто замок Лувр сверху донизу захвачен злыми духами, а не
дворянами и их солдатами. То, что здесь вершили люди, казалось каким-то
чудовищным наваждением. Так и тянуло выглянуть за дверь: наверное, на
самом деле никакой резни нет. Только ширится свет августовского утра, и
единственные звуки - это дыхание спящих.
Однако никто не выглянул за дверь. И у Карла и у его двух пленников
стучали зубы, каждый прятал от остальных свое лицо. Один закрыл его ру-
ками, другой отвернулся к стене, третий низко опустил голову. - Вам тоже
кажется, что это не может быть правдой? - наконец проговорил Карл. С той
минуты, как те, за дверью, начали буйствовать точно помешанные, от его
недавнего безумия не осталось и следа. - И все-таки это правда, - про-
должал он, немного помолчав, и тут наконец вспомнил слова, которые неп-
ременно надо было сказать: - Вы сами во всем виноваты. Мы были вынуждены
опередить вас, раз вы устроили заговор против меня и всего моего дома. -
Так он впервые выдал за свое нашептанное ему матерью, мадам Екатериной,
но дальше в своих оправданиях не пошел. Конде резко возразил ему: - Те-
бя-то я давным-давно мог прикончить, если бы только захотел, когда нас
было в Лувре восемьдесят дворян-протестантов; и никакого заговора нам не
понадобилось бы, чтобы всех вас перерезать.
Генрих же сказал: - А мои заговоры обычно ограничиваются постелью,
где я лежу с твоей сестрой. - Он пожал плечами, как будто о его соучас-
тии и речи не могло быть. Он даже усмехнулся: при данных обстоятельствах
было бы чрезвычайно полезно - это было бы прямо-таки спасительным выхо-
дом, если бы усмехнулся и Карл. Однако король Франции предпочел
разъяриться, хотя бы в предвидении тех открытий, которые ему предстояло
сделать своему зятю Генриху. Тот ведь еще не знает о смерти адмирала!
Поэтому Карл повысил голос и стал уверять, будто Пардальян, наваррский
дворянин, который теперь лежит за дверью убитый, проговорился и выдал
план заговорщиков. Он якобы воскликнул и очень громко: "За одну руку ад-
мирала будут отсечены сорок тысяч рук!"
Затем Карл взвинтил себя еще сильнее, чтобы его речь как можно больше
походила на речь человека невменяемого, и они наконец узнали о кончине
адмирала Колиньи. Охваченные леденящей дрожью, Генрих и Конде глядели
друг на друга и уже не обращали внимания на Карла, предоставив ему ры-
чать сколько угодно, пока он окончательно не осип. Карл всячески поносил
адмирала, называл его обманщиком и предателем. Колиньи-де желал только
гибели, королевства и потому заслужил самое страшное и беспощадное воз-
мездие. Произнося эти слова, лившиеся неудержимым потоком, он невольно
начинал верить в них, и им постепенно овладевали ненависть и страх. В
конце концов в его дрожащих руках блеснул кинжал. Но те двое этого тоже
не заметили, перед ними возникали иные видения.
Вот их полководец, он выходит из палатки, кругом стоит его войско, а
они уже держат под уздцы своих коней. И сейчас же несутся в бой,
навстречу врагу, по пятнадцать часов не слезая с седел; они великолепны,
неутомимы, они не чувствуют своего тела. Ветер подхватывает нас, глаза
становятся все светлее и зорче, мы видим так далеко, как никогда, ведь
теперь перед нами враг. Хорошо мчаться навстречу врагу, когда ты совсем
невинен, чист и нетронут, а он погряз в грехах и должен быть наказан!
Как символ всего этого, и только этого, предстал перед ними Колиньи в
тот час, когда они узнали о его смерти. Генрих вспомнил, что его мать
Жанна крепко надеялась на господина адмирала, а теперь вот нет уже на
свете ни Жанны, ни Колиньи. И он предоставил полоумному Карлу бесно-
ваться, пока у него хватило сил, а сам опустился на ларь.
Но вот голос Карла становится все более хриплым, а в комнату, как и
прежде, врывается истошный вой и крик. Когда Карлу все же пришлось заго-
ворить с подобающей его сану ясностью, он приказал им отречься от своей
веры: только так они спасут свою жизнь. Конде тут же крикнул, что об
этом и речи не может быть и что вера дороже жизни. Генрих нетерпеливо
остановил его и, обратившись к Карлу, успокоительно заметил: - Мы об
этом еще потолкуем. - А кузен вздумал во что бы то ни стало сопротив-
ляться, хотя это было уже без пользы. Он распахнул окно, чтобы звуки на-
бата ворвались в комнату, и под звон колокола поклялся, что если бы даже
наступило светопреставление, он останется верен истинной религии.
Генрих снова затворил окно; затем направился к Карлу, который с кин-
жалом в руке стоял перед шкафом, похожим на крепость: перекладины, пу-
шечные ядра, из черного дерева, железные скобы. Он подошел к беснующему-
ся королю и, указывая на Конде, прошептал Карлу на ухо, спокойно, но
твердо: - Безумец - вот этот, со своей религией. Вы же, сир, вовсе не
безумны. - Карл замахнулся кинжалом, но Генрих оттолкнул его руку. - А
это лучше оставь, августейший брат мой! - Как он нашел нужное слово? Ед-
ва Карл услышал его, он выронил кинжал, и тот, упав, откатился в сторо-
ну. Обвив руками шею друга, кузена, зятя или брата, бедняга разрыдался:
- Я же не хотел этого!
- Охотно готов поверить, - отозвался Генрих. - Но тогда кто же хотел?
- ответом послужил только донесшийся откуда-то истошный вой и крик.
Карл, продолжая всхлипывать, все же сделал какое-то движение, указывая
на стену, словно у нее были уши. Да, ведь и на этот раз мадам Екатерина
могла по своему обыкновению просверлить дырочку и подглядывать. Но веро-
ятнее, что она сейчас прислушивается к кровавой свалке, иначе и быть не
может, даже если человек - самый зачерствелый убийца. И в самом деле
Екатерина, переваливаясь, бродит по своим покоям и еще неувереннее, чем
обычно, тычет палкой в пол. Она проверяет крепость дверей, исподтишка
разглядывает своих широкоплечих несокрушимых телохранителей, спрашивая
себя, долго ли они будут ее защищать. Ведь каким-нибудь отчаявшимся гу-
генотам, хотя бы и последним, может же взбрести на ум все-таки ворваться
к ней и отнять у нее драгоценную старую жизнь, прежде чем их самих при-
кончат. Но на крупном свинцовом лице королевы ничего не отражается, гла-
за тусклы. Вот она подошла к одному из шкафов и еще раз проверила его
содержимое: порошки и склянки в полном порядке. На худой конец всегда
остается хитрость, и даже тех, кто врывается, чтобы тебя прикончить,
можно уговорить сначала чего-нибудь выпить..."
А Генрих посмеивался, он беззвучно хихикал: ему так же трудно было
удержаться от смеха, как его шурину Карлу от рыданий. Когда смешное
ужасно, оно тем смешнее. В ушах стоит истошный вой и крик резни, а в во-
ображении встают ее виновники, во всем их безобразии и убожестве. И это
великое благодеяние, ибо если нельзя даже посмеяться, то от ненависти
задохнешься. В эти часы Генрих научился ненавидеть, и хорошо, что он мог
поиздеваться над теми, кого ненавидел. Мрачному Конде он крикнул: - Эй!
Представь себе д'Анжу! Как он кричит: "Tue!" - и при этом лезет под
стол! - Мрачность Конде не исчезла, но Карл развеселился; он жадно спро-
сил: - Ты правду говоришь? Мой брат д'Анжу лезет под стол?
Этого Генрих и ждал: он умел играть на чувствах Карла к наследнику
престола. Отвлечь его напоминанием о нелюбимом брате полезно: пусть за-
будет, что здесь находятся его родичи-гугеноты, что они в его власти, а
он невменяем. Когда опасность близка, комический элемент особенно поле-
зен: изображая вещи в смехотворном виде, можно хотя бы отдалить ее. Ген-
рих, в эти часы познавший ненависть, оценил и великую пользу лицемерия.
Поэтому он воскликнул, прикидываясь прямым и откровенным: - Я отлично
знаю, августейший брат мой, что в душе никто из вас не желает дурного!
Вам просто захотелось какого-нибудь развлекательного занятия, ну, вроде
турнира или игры в колечко. Tue! Tue! - передразнил он убийц и так за-
выл, что у каждого пропала бы охота к подобному развлечению.
- В самом деле? - спросил Карл, словно сбросив с себя огромную тя-
жесть. - Ну, тогда я уж одному тебе признаюсь: вовсе я не сумасшедший.
Но у меня нет другого выхода. Подумай, ведь моя кормилица - гугенотка, и
я с детства знаю ваше учение. А д'Анжу хочет меня убить. - Он заверещал,
выкатывая глаза, словно перед новым припадком безумия - настоящего или
притворного. - Но если я умру, отомсти за меня, Наварра, за меня и мое
королевство!
- Мы ведь действуем с тобою заодно, - настойчиво подчеркнул Генрих. -
Если будет нужно, ты сделаешься безумным, а я шутом, ведь я в самом деле
шут. Хочешь, покажу фокус? Превосходный фокус? - повторил он с некоторой
нерешительностью, ибо втайне не был уверен, что его затея кончится бла-
гополучно. Стоявший позади Карла похожий на крепость шкаф - перекладины,
пушечные ядра черного дерева, железные скобы - приоткрылся. Только Ген-
рих заметил это и тотчас узнал высунувшиеся оттуда лица, взглядом он
приказал им еще потерпеть. А тем временем начал перед носом у Карла про-
изводить руками магические пассы, какие обычно выделывают ярмарочные фо-
кусники и шарлатаны. - Ты, конечно, полагаешь, - заговорил он особым,
напыщенно хвастливым тоном, присущим подобным людям, - что тот, кто
умер, мертв. Но не мы гугеноты. У нас дело обстоит не так плохо. Успо-
койся же, августейший браг мой! Вы перебили в Лувре восемьдесят моих
дворян, но первые два уже успели ожить.
Он, стал водить руками сверху вниз вдоль шкафа, выворачивая все де-
сять пальцев, и притом на некотором расстоянии от дверок, чтобы не ска-
заться слишком близко к чуду, которое должно было сейчас произойти. Отс-
тупил и Карл, лицо его выражало недоверие и страх.
- Изыдите! - наконец воскликнул Генрих. Шкаф широко распахнулся, и в
тот же миг д'Обинье и дю Барта уже валялись в ногах у Карла. Все это
произошло настолько быстро, что Карл не успел издать первый вопль вновь
овладевшего им бешенства; поэтому он промолчал, хмуро разглядывая воск-
ресших. А они лежали на коленях, туловище одного было наполовину короче
