- О господи! Что сталось бы с нами, если бы ты воззрел на прегрешения
наши! Не оставь меня своей милостью, вспомни, что я отверг всех ложных
богов и поклонялся только тебе, предвечному отцу спасителя нашего Иисуса
Христа!
Под ложными богами он разумел не только святых, но также Марса и Це-
реру, чьи бесстыдные и пышные телеса нагло подпирают камин посреди коро-
левского дворца, а также Плутона и Юпитера, которых изображал на маска-
радах полуголый король. Колиньи не любил этот грешный мир, хоть и борол-
ся за него с таким упорством. Он не верил в вещественность, и для него
было истинным только то, что незримо. И он говорил богу, который был ему
ведом: - Если мне все-таки суждено умереть, то прими меня сразу же в
царствие твое, и я буду покоиться среди блаженных. - Адмиралу Колиньи
столько пришлось бороться за презренный мир, что покой, пожалуй, был бы
ему весьма кстати.
Все же одно угнетало его, в одном хотелось ему убедить господа бога,
который, может быть, смотрел на дело несколько иначе. В то время как он
произносил обращенные к богу слова, за ними безмолвно и неотступно сле-
довали другие. Вдруг он сказал громко: - Я не повинен в смерти Гиза.
Господи! Не совершала этого рука моя!
Наконец он произнес их громко, они прозвучали; оставался только воп-
рос, действительно ли они достигли слуха всевышнего и приняты им. Тре-
вожный взгляд адмирала тянулся к потолку, точно вслед за ними. Но тут в
комнату вошел король Франции.
Карл только что отобедал, было два часа, его сопровождали мать, брат
д'Анжу и многочисленная свита, среди них и Наварра, окруженный своими
единоверцами. Карл Девятый приблизился к ложу раненого и сказал: - Отец
мой, вы ранены, а я страдаю. Клянусь так страшно отомстить, что моя
месть не сотрется никогда из памяти потомков.
При этих словах мадам Екатерине и ее сыну д'Анжу, видимо, стало не по
себе. Все взгляды невольно обратились к ним. Кроме того, королева и ее
сын отлично видели, что большинство собравшихся здесь - протестанты. Все
же они утешали себя тем, что в, городе герцог Гиз уже принял необходимые
меры. А пока им приходится быть свидетелями того, как старый мятежник
выставляет себя перед королем его единственным другом. И о чем заботится
этот человек, который обречен умереть! А Колиньи говорил: - Разве не по-
зорно, сир, что какой бы вопрос ни обсуждался в нашем тайном совете,
герцогу Альбе сейчас же становится все известно? - При этом Екатерина
Медичи сказала себе, что как раз обратное было бы недопустимо. Эта мел-
кая итальянская княгиня почитала высшей властью на свете дом Габсбургов.
А ее королевство? Ну что ж, она поддерживает его единство и в этот труд-
ный час дала себе клятву, не останавливаясь ни перед каким кровопролити-
ем, защищать его от еретиков-разрушителей; Она делала это ради себя са-
мой, единственно ради своей одряхлевшей и уже недолговечной особы, но
силы на это ей давала покорность мировой державе.
Когда Колиньи наконец замолчал, - его речь состояла из одних обвине-
ний, причем он явно злоупотреблял преимуществами умирающего, - то потре-
бовал от подавленного и на все готового Карла еще разговора с глазу на
глаз. И Карл действительно предложил матери и брату отойти от кровати
адмирала. Они отступили на середину комнаты. В эту минуту их окружали
только протестанты, и старая королева со своим любимчиком-сыном физичес-
ки оказалась во власти многочисленной толпы дворян-гугенотов. "Стоит вам
только за нас взяться... в эту минуту сила на вашей стороне. Хорошо, что
вы не такие, как я! Вы верите, будто закон существует, и на этом терпите
поражение. Как часто я нарушала собственные эдикты и смеялась над вашей
свободой совести, а вы всякий раз верили мне сызнова и сейчас опять по-
ложитесь на слова моего бедного слабого сына. Тут ничего не поделаешь,
вы заслуживаете своей участи. Меня вы, конечно, не тронете, хотя это в
вашей власти, но скоро вы упустите даже последнюю возможность!"
Так размышляла мадам Екатерина, стараясь этим отогнать страх, а время
от времени, сощурившись, бросала вокруг себя недобрый и хитрый взгляд,
но ее тяжелое свинцовое лицо неизменно выражало только строгость и дос-
тоинство. Кроме того, она прислушивалась к разговору, происходившему у
постели больного, хотя, увы, ничего не могла разобрать. Поэтому она спо-
койно решила, что пора кончать эти пустые разглагольствования, и просто
приблизилась снова к кровати - протестанты пропустили ее, это ведь была
мадам Екатерина - и посоветовала сыну более не утомлять раненого. Карл
возмутился: он-де здесь король и так далее. Но она к этому приготови-
лась. Конечно, умирающий - смутьян и подстрекает против нее Карла.
Когда, уйдя на противоположный конец комнаты, Медичи взялась как сле-
дует за своего бедного сына, он ей все выложил: - Адмирал правду гово-
рит! Во Франции короли отличаются тем, что могут делать своим подданным
и добро и зло. А эта привилегия вместе с ведением дел давно перешла к
вам, мадам! - Карл выкрикнул это очень громко, так что все слышали. И
если до сих пор еще могли быть колебания, после этих слов судьба адмира-
ла стала делом решенным. И самое лучшее для него, если господь даст ему
умереть своею смертью.
Королевский гнев невозможно было укротить, пока король оставался в
этой комнате, где стояла кровать с лежавшим на ней отцом его, повержен-
ным рукой убийцы, где находился хирург, показавший ему медную пулю, пас-
тор, вокруг которого протестанты опустились на колени, чтобы шепотом по-
молиться вместе с ним, и еще некто - все равно кто, - бормотавший про
себя: "Сегодня тоже пятница".
Карл предложил своему отцу убежище в Лувре, большего он действительно
сделать не мог. Наварре он сказал, взяв его при этом за плечи и притянув
к себе: - Рядом с тобой, милый браг! Ту комнату, которую только что от-
делали для твоей сестры, чтобы она, открыв дверь, могла войти к вам обо-
им, к тебе и к Марго. Если хочешь, я отдам эту комнату моему отцу!
Генрих поблагодарил; после слов Карла ему стало гораздо легче. Разыг-
равшиеся здесь сцены подействовали на него угнетающе. Только теперь это
покушение на убийство предстало перед ним во всей своей наготе. "Раз
Карл предлагает Лувр и комнату моей сестры, дверь которой ведет ко мне,
значит, старуха проиграла, я же вижу. Вот она. Повертывается спиной и,
переваливаясь, уходит".
Наконец король, его мать и вся свита удалились, а в нижнем этаже дома
состоялось совещание протестантских князей и дворян. Многие требовали,
чтобы господина адмирала немедля увезли из Парижа в его замок Шатильон:
когда они были наверху, в комнате адмирала, они стояли так, что им было
видно лицо уходившей королевы, и лицо это, которым она в ту минуту уже
владеть была не в силах, побуждало их упорно стоять на своем. Но Те-
линьи, зять адмирала, воспротивился: он не желал оскорблять государя та-
ким недоверием. Король Наваррский же решил: - Господин адмирал будет
жить в Лувре, в комнате рядом с моею, при открытой двери. А вокруг его
постели день и ночь будут стоять мои дворяне. - Когда он произносил эти
слова, сердце у него вдруг забилось, все же он договорил до конца. И,
хотя было неясно, опасается он согласия своих приближенных или желает
его, большинство протестантов его поддержало.
Потом все еще раз поднялись наверх. Раненому переменили повязки, ис-
терзанная плоть невольно влекла к себе взоры. Кто-то сообщил адмиралу
результат совещания, и Колиньи, глядя вверх и принося господу в дар свою
боль, ответил только: - Да.
А в углу стоял человек, он что-то бормотал про себя на чужом языке,
всего несколько слов, и повторял их все вновь и вновь.
НАКАНУНЕ
Как весело в городе, охваченном волнением! Здесь не перестают играть
свадьбу, людям то и дело предлагается что-нибудь новенькое и удиви-
тельное - не только придворным, но и простонародью и почтенным горожа-
нам. Неожиданности, необыкновенные происшествия так и сыплются на вас.
Ну, прямо балаган на ярмарке, да только бесплатный! Чуть не каждый час
исполняется какое-нибудь ваше желание, ибо кто не смакует тайком картины
всевозможных бед, хотя мороз подирает по коже! А теперь все это приходит
само, ты же благополучно остаешься в стороне и только наслаждаешься ли-
цезрением всяких ужасов. Так подавай их сюда, и побольше! Побольше!
Король разбойников женился на нашей принцессе, а в другого еретика
стреляли. То одно, то другое! Прямо карусель, да и только! Теперь его
дом окружает многочисленная охрана. Надо сходить поглядеть, правда ли
насчет пятидесяти аркебузиров. Хо-хо! Не колите! Не стреляйте! Мы прос-
той народ, да почтенные горожане! Видишь, я верно сказал. Старый еретик
вчера хвост поджал и просил короля защитить его. Нет, ты сам себя защи-
ти, как будут наступать Гизы! Вон он, наш прекрасный герцог! Он показы-
вается народу, а особенно женщинам. Да здравствует Гиз! Постой! Куда?
Герой наших мечтаний, а удираешь от гугенотов?
Так обстояло дело. В то двадцать третье число впервые не повезло на-
родному любимцу Гизу. Медная пуля из аркебузы в конце концов попала в
него же, вот как вышло. Гиз, его брат и кардинал были взяты на подозре-
ние и только временно оставлены на свободе. А их приверженцев в Сен-Жер-
менском монастыре схватили, судебное дело началось, король поклялся, что
он Гизов из-под земли достанет, если они виновны. Но те уже успели поки-
нуть двор и под сильным прикрытием оставили Париж, впрочем, это была од-
на видимость и обман. Если бы только мадам Екатерина их позвала, они бы-
ли бы досягаемы в любое время.
Мадам же Екатерина оказалась в тот день в накладе, если судить по
внешнему ходу событий, и противостоять событиям мадам Екатерине помогли
ее самообладание и вера в себя; ибо она была убеждена, что жизнь зла и
что именно она заодно с жизнью, а другие - против. Впрочем, ее астролог
объяснил ей, каким образом все произойдет.
Пока было светло, она внимательно все рассмотрела: и многочисленную
стражу на улице Засохшего дерева и не только это. Во всех домах, нахо-
дившихся поблизости, ее бедный сын разместил гугенотов. То и дело справ-
лялся он о состоянии больного. Осведомлялась и его мать, отнюдь не из
пустого лицемерия. Если господину адмиралу Колиньи, паче чаяния, станет
лучше, это может повести к самым серьезным последствиям. И когда она
слышала ответ: да, ему действительно лучше, то думала про себя, что для
него это очень плохо. Под влиянием своих тайных мыслей и посоветовала
она дочери, молодой королеве Наваррской, проведать адмирала.
Марго училась не только по книгам: она умела уже разглядеть основное
и в людях. Особенно же за последнее время. И убедилась, что гугеноты,
несмотря на все свое безрассудство, все-таки невинны и беззащитны, слов-
но ягнята. Такими сделал гугенотов их бог, ибо дал км совесть, и, на
свою беду, они слишком к ней прислушивались. Послушно выполняла Марго
требования своей свирепой матери. Раньше мадам Екатерина казалась ей
будничной, хоть она и властвовала над этими буднями, которые могли таить
в себе и кое-какие опасности. Но, с тех пор как Марго полюбила, мать
точно изменила свой облик, и какой-то голос, голос любви, отважился
спросить Марго, оправдывает ли она, как прежде, мадам Екатерину. Ответа
голос не получил. "Это было бы уж по-гугенотски... - подумала Марго. -
Но мы все же отправимся в дом к адмиралу, посмотрим, как он себя
чувствует, и потом скажем маме, что он умирает, скажем на всякий случай.
Это будет самое правильное".
Оказалось, что больному стало лучше. Он даже хотел было подняться,
чтобы принять королеву Наваррскую. Она этого не допустила, а когда его
пастор начал благодарственный псалом и кучка скромных людей, находивших-
ся в этой суровой и простой комнате, опустилась на колени и присоединила
