порвала с Гизом и вышла за Наварру? Неужели он не узнал старые, кривые
зубы мадам Екатерины?"
- Ну, скажи! Скажи! - стонал он, судорожно сжимая ее.
"Вот ревнивый! А если я скажу? Но что он тогда сделает? Поверит ли
будто только из-за него, чтобы я вышла за него, меня выпороли и искуса-
ли? Нет. Не поверит! Да еще придется сознаваться, что я шла прямо от Ги-
за! Приятное положение, нечего сказать".
Вдруг он отпустил ее и стал колотить подушки. Вместо нее он обрабаты-
вал кулаками ее постель черного шелка, весьма знаменитую, ибо многое со-
вершалось на ней. "Но ведь удары предназначаются мне!" Она уже отодвину-
лась от него, готовая спрыгнуть с кровати. "Сейчас и до меня очередь
дойдет! Вот лупит!" И Марго почувствовала, что уважает и любит его - его
одного. Поэтому она окончательно решила ни в чем не сознаваться, а он,
задыхаясь, вне себя, твердил: - Сознайся! Сознайся!
Вдруг Генрих заговорил совсем другим тоном: - Ты ни за что правды не
окажешь. Да и как может сказать правду дочь женщины, которая мою мать...
Вот оно, это слово; вот она, эта мысль. До сих пор Марго лежала, а он
смотрел на нее сверху. Но после этой мысли, после этого слова она тоже
поднялась, оба насторожились, прислушиваясь к тайным отзвукам сказанного
им, и испуганно посмотрели друг на друга. Первым движением Марго было
прикрыть свою наготу, а Генриха - покинуть ее ложе. Пока он торопливо
одевался, их взгляды украдкой искали друг друга: он хотел наконец, по-
нять, кто же перед ним, какова эта женщина, которая могла так его уни-
зить. А она желала проверить, действительно ли утратила, его. Нет, он
вернется и будет тем преданнее, что с этой ночи их связывает грех. И до
тех пор, пока Марго называет это грехом, Генрих не будет знать пресыще-
ния. "Дорогой мой Henricus, - подумала она по-латыни. - Я тебя ужасно
люблю!"
А он уже стоял перед ней одетый, в белом шелку, возился с брыжжами и
по-солдатски отрубил:
- Я еду сегодня же к войску во Фландрию.
- А я дам тебе святого, чтобы он охранял тебя, - сказала она и скло-
нилась над стоявшим в стороне ящиком с книгами - ее неизменными товари-
щами, когда с ней не было мужчины; вынула одну, вырвала из нее страницу
и протянула ему. Прекрасна была рука и решителен жест. Она отлично слы-
шала его с трудом подавленное рыдание и все-таки, больше не взглянув на
него, снова улеглась в постель; когда он закрывал за собою дверь, Марго
уже засыпала. "Ибо, ежели кто изнурен любовью, - успела она еще поду-
мать, - тот неподходящая фигура для трагедии".
И вот ей приснился сон.
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
Генрих покинул спальню слишком рано. После вчерашней оргии замок Лувр
еще не очнулся, и его обитатели еще не вернулись к тому состоянию, в ко-
тором имели обыкновение замышлять злодеяния. Во всяком случае, так каза-
лось Генриху. В залах и коридорах ему приходилось переступать через спя-
щих, - чудилось, что они скорее оцепенели, чем спят. Они свалились там,
где их застало последнее отправление тела, соитие, глоток вина или даже
удар. В открытое окно заглядывали ветки цветущих роз, а под окном валя-
лись люди в испачканной последствиями чревоугодия пестрой одежде, и
солнце ярко освещало их. Взоры бродившего в одиночестве молодого челове-
ка проникли и в потайные Комнаты, двери которых позабыли замкнуть те,
кто удалился туда, чтобы предаться всевозможным извращениям любви. Сна-
ружи, привалившись к стене и держа в руках алебарды, опали часовые. Со-
баки щурились на него, собирались залаять, но, видимо, решали отложить
свое пробуждение.
Странствующего по Лувру юношу сбивали с толку все эти покои и закоул-
ки.
Блуждая по обширным залам новых зданий и по ходам и переходам старых,
он в конце концов заплутался, если только его блуждания имели какую-либо
определенную цель. Привалившись к проломанным каменным перилам, спал ка-
кой-то толстяк в высоком белом колпаке, съехавшем на его потный лоб, и
Генрих решил, что он находится неподалеку от кухонь. Дворцовая челядь
тоже вчера погуляла вовсю, но вид изнуренных тел еще отвратительнее,
когда они валяются среди отбросов и грязной посуды. Король Наваррский в
своих белых шелковых одеждах отпрянул от них и пошел прочь; в конце кон-
цов он попал в какой-то затянутый паутиной полутемный подвал с дверями,
окованными железом, точно в каземате; он как будто уже видел такое поме-
щение в подземельях старого замка.
Генрих остановился, ожидая, чтобы глаза привыкли к темноте, и вдруг
услышал чей-то шепот: - Тише... - И из сумрака появилась фрейлина. Он
повлек ее под находившееся у самого потолка отверстие. - Только не на
свет! - умоляюще проговорила она. - Я ведь еще даже не накрашена. Навер-
но, просто уродина.
- А что ты тут делаешь? Мне кажется... Ну, конечно, это ты. Тебя мой
д'Арманьяк тогда запер, ты ведь шпионила за мной. Видно, опять этим за-
нимаешься?
- Ради вас, сир. Я ваша служанка и никому не буду верной и преданной,
кроме моего господина, а господин этот вы.
Он закинул ей голову так, чтобы свет упал на лицо. Оказалось, прехо-
рошенькая, совсем юная фрейлина, слегка расплывшиеся румяна не портили
ее. Он поцеловал ее в губы и тут же убедился: "Да, эта девушка принадле-
жит мне, иначе она бы так не затрепетала. Как эти создания изменчивы,
ничего в них нельзя угадать заранее. Если бы я тогда не спугнул эту шпи-
онку и не обезвредил, быть может..."
- Значит, я тебе теперь нравлюсь? Что ж, это хорошо, потому что и я
нахожу, что ты очень мила, - сказал он с присущей ему обаятельной ласко-
востью. Правду он сказал или нет, но от его слов ее лицо просияло. А
сердце Генриха действительно раскрылось, как всегда перед женщинами. И
для этой фрейлины настала ее минутка, когда она благодаря ему познала
вполне заслуженное счастье.
- Что ты для меня хочешь сделать? - спросил он тут же. Но ей сначала
надо было отдышаться.
- Отдать свою жизнь, сир. Ее отнимут у меня, наверное. Мадам Екатери-
на, конечно, узнает, что я была здесь. Ей тоже хорошо служат.
- А на что ей твоя жизнь?
- Тише. Она здесь, недалеко. Я застала ее несколько минут назад, ког-
да она кралась прочь из своих покоев. Я лежала на ковре и притворилась,
будто сплю. Нет, я была одна, одна, - заверила его девушка. - В моей
комнате оказалось много посторонних. А она тихонько крадется мимо, нес-
лышно отворяет дверь своего сына д'Анжу, уводит его с собой. А своего
сына-короля не берет. По пути она скребется еще у нескольких дверей, и
несколько человек следуют за ней по одному Я иду последней. О боже, это
ведь игра в прятки со смертью! - Было слышно, как у фрейлины стучат зу-
бы. - Вы должны все увидеть своими глазами, сир. - Она взяла его за ру-
ку, повела в полный мрак. "Мадемуазель! А может, ты все-таки любовница
врага, и он подстерегает меня здесь? Нет. Как раз в этом подвале ее за-
пер д'Арманьяк, она знает здесь каждый камень. Куда же мы идем? Мы
ощупью поднимаемся. Ага! Перекладины стремянки! И я должен лезть по ней?
Мадемуазель, держи ее покрепче, она соскальзывает. Лестница очень высо-
кая, однако наверху какой-то просвет. Можно выбраться на чердак, лечь
плашмя на выступ, а возле него есть небольшое отверстие, из него видно
нижнее помещение. Даже ребенку через него не пролезть. И все-таки я вижу
комнату, чтото вроде комнаты. Мадам Екатерина не привыкла к таким, одна-
ко все же вон она сидит. Кресло с прямой спинкой стоит у дальней стены,
свет падает на королеву сверху, и лицо кажется мертвенно-тусклым. Или
еще от чего-нибудь у ее кожи такой свинцовый оттенок? Она в своей обыч-
ной вдовьей одежде, остальные - кто в чем встал с постели. Вон Гизы, вон
д'Анжу". - Мадемуазель, вы знаете некоего господина де Моревера? -
"Впрочем, это не он, что ему тут делать?" - Тише, говорит королева.
"Нет, они слишком далеко, внизу, слова теряются, точно в расселине
скалы. Мне кажется, она замышляет что-то против своего сына-короля, ина-
че зачем бы она тайком от него забралась сюда? Он ведет переговоры с
Англией и с протестантскими князьями. Колиньи он называет отцом. Она не-
навидит Карла. Ее истинный сын - д'Анжу. Достаточно на него посмотреть,
на его изуродованные уши. У него толстые губы, и весь он какой-то черно-
ватый, как и духи, которые окружают его. На месте не сидит, никак не
дождется того, что должно произойти. Теперь королева прикладывает палец
к губам. Молчи, любимчик! Да, и любимчик здесь!" - Мадемуазель, тебе из-
вестен некий любимчик, похожий на учителя танцев? Его имя не дю Га?
"Она не отвечает, и мы тоже должны быть осторожны. Здесь сговаривают-
ся кого-то погубить, Если жертва не Карл, то я. Пусть попробуют! В Пари-
же полнымполно гугенотов. В подвал, вон куда запрятались наши враги,
чтобы состряпать убийство, а сами сидят бледные как смерть, особенно
кардинал Лотарингскии. Надвинь шляпу поглубже, старый козел, чтобы не
видно было твоих хищных клыков. Чем только он нынче ночью не занимался!
Вон отходит с Гизом в угол, совещаются. Красивый малый, этот Гиз. Доста-
точно рослый, чтобы, упав, растянуться во весь рост. Гиз, мой Гиз, я
ведь первый принц крови после кровоточивых Валуа, и не ты, а я получил
их сестру.
Что это - как он раскричался, унять не могут, наконец даже слышно
стало! Другого нужно убить при дворе... Кого? Карла? Меня? Не может
быть, чтобы господина адмирала: он же едет к войску во Фландрию. У д'Ан-
жу глаза разгорелись от жадности. Значит, Карла, ненавистного брата.
Нет, мадам Екатерина не хочет, она приказывает замолчать! Карлу и так
недолго жить осталось. Она шепчет что-то, все невольно наклоняются к
ней, особенно этот - как его? - ну, у него чересчур близко посаженные
глаза, я еще перед тем удивлялся, зачем он тут. Но это же нелепо, ведь
они ничего не могут сделать. Однако Гиз его одного отводит в сторону...
А, вспомнил: некий де Моревер.
Что такое? Кажется, у д'Анжу припадок? И часто это с ним бывает? Он
больше не намерен ждать смерти человека, из-за которого родной брат стал
ему злейшим врагом. Кого же он имеет в виду? Неужели все-таки Колиньи?
Да нет, пустая болтовня, разве у него хватит сил выполнить то, что они
замышляют! Впрочем, и его мамаша, видимо, чем-то разгневана, она удаля-
ется. Пора и мне... Гиз выходит, он позаботится, чтобы остальные могли
благополучно возвратиться в замок. Вот будет смешно, если мы с ним
столкнемся! Скорее вниз по стремянке". - Мадемуазель, куда вы запропас-
тились, мадемуазель? - "Оставила меня одного, а теперь выбирайся, как
знаешь".
Однако он выбрался; он спешил обратно через людские, и челядь, просы-
паясь и бессмысленно тараща глаза, смотрела ему вслед; дверь, через ко-
торую он снова вышел на старый двор, оказалась как раз напротив того
места, где только что разыгрались описанные события, - позади знаменитой
потайной лестницы фаворитов и заговорщиков, которым открыт доступ в по-
кои короля. По ту сторону лестницы одновременно с ним появился Гиз. Ген-
рих опередил его, сделал прыжок и встал на первую ступеньку; тут-то его
и заметил герцог Лотарингский.
- Откуда ты взялся так рано, Наварра?
- Разве уж так рано, Гиз? Но, видишь ли, моя почтенная теща принимает
меня в любое время.
- Ты был у мадам Екатерины? Наверху?
- А где же еще? - Генрих ударил себя в грудь, разыгрывая человека,
похваляющегося высокой честью, которая на самом деле вовсе не была ему
оказана. Тогда рослый лотарингец преисполнился сознанием неизмеримого
превосходства: "Иду с тайного совещания от моей королевы и встречаю
тщеславного лгунишку, который уверяет, будто его принимали в тот же
час!" Просияв красивым лицом, подбоченясь и изогнув стан, Гиз заявил:
- Значит, она сама тебе все сказала; а я повторяю, и самым реши-
тельным образом: ты победил, Наварра. Французский двор намерен объявить
