ет, с чего именно начнется.
- Ты знаешь.
- Ты знаешь! - зарычал Карл.
Старуха вздрогнула, потом напустила на себя скорбь, благородную
скорбь; никаких слез и нытья, осанка женщины, возложившей на свои плечи
тяжелый груз многих печальных, но необходимых деяний, за которые придет-
ся нести ответственность.
- Вот тут, - сказала она, повертев указательным пальцем у виска, -
стоит во весь рост дом Валуа. Не у вас. Вы молоды и следуете своим при-
хотям... Я одна поддерживаю своим разумом это великое бремя, иначе все
бы рухнуло - и наш дом тоже.
Это было ее самой искренней минутой; и эта искренность оказала свое
действие. Старуха и сама не понимала, почему после этих слов оба союзни-
ка притихли. Это несколько сбило ее с толку, она переоценила свой успех
и тут же совершила ошибку, заявив:
- Пусть ты влюблена, но ты моя дочь. А мы знаем, что в конце концов
остается после всех наших бурь - только мы сами. Маленький Наварра, как
и все твои мужчины, старается изо всех сил. Но настанет утро, когда ты
уже не найдешь на своем ложе отпечатка его тела. В первый раз ты спро-
сишь: куда же он делся. И во второй раз спросишь. А в третий уже не
спросишь, и уже не захочешь непременно знать во всех подробностях, как
он исчез.
Однако Медичи разглагольствовала напрасно. Марго повторила голосом
бога:
- Сказано: не убий.
- Вот еще новости, - пробормотала мадам Екатерина, покосившись на по-
толок.
- Или я приму протестантство.
- Или она примет протестантство! - зарычал Карл; и огорченная мамаша
вынуждена была признать, что ее дети явно стакнулись.
- Я требую жизни для короля Наваррского.
- Я требую жизни для адмирала Колиньи.
- Да пропади ты пропадом со своим неугомонным старым драчуном! Он го-
тов погубить королевство, а ты его еще отцом зовешь! - Она хотела выста-
вить из комнаты сына, чтобы поладить с дочерью.
- Ну, хорошо. Поедешь со своим Наваррой в Англию. Англичанка плохо
помогут нам; но Елизавета и ее деньги нам необходимы, раз твой брат Карл
со своим папашей Колиньи сажают нам на шею австрийский дом. Поезжайте
когда хотите!
Она сделала только одно легкое движение, как бы отпуская дочь; гово-
рить она больше не - могла - то ли притворялась, то ли в самом деле
обессилела. Карл Девятый последовал за сестрой.
А дочь тут же вернулась к тому подчиненному положению, в котором про-
жила всю жизнь; опустив голову, она преклонила колено и послушно удали-
лась. Карл был так поражен совершенно нежданной победой Маргариты, что
совсем позабыл о своем деле, да еще в ту самую минуту, которая оказалась
для него решающей.
ЗНАМЕНИЯ
Марго пошла к мужу. Она пожертвовала преимуществами, которые ей дава-
ло обиженное самолюбие, и сделала первый шаг, хотя утром Генрих и поки-
нул ее в гневе. Но его можно извинить, ибо мужчина вообще безрассуднее
женщины, а кроме того, она не могла не признать, что, говоря по совести,
у него были основания негодовать и на ее прежние любовные связи - хотя
все это теперь позабыто - и на кое-что другое. Другое - значительно ху-
же, и хуже, главным образом, для нее, а не для него: ибо у Генриха нет
такой твердой уверенности, как у Марго, что его мать отравлена ее ма-
терью. И все-таки ей удалось загладить это злодеяние, и грозное пре-
пятствие, неизменно встававшее между ними, теперь устранено: она спасла
ему жизнь. Марго боролась за жизнь Генриха, призванная к этому посланным
ей свыше сновидением: она победила и, окрыленная, спешила получить зас-
луженную награду.
Тем временем Генрих искупался, переоделся; и он сам и его комната бы-
ли продушены благовониями. Когда Марго вошла, во взгляде, которым он ее
встретил, было такое же горячее желание, как и в ее глазах. Кровь у обо-
их закипела, их охватил единый порыв, и они чуть не кинулись друг другу
в объятия. К сожалению, в комнате был третий, малый ростом, но веселый
поэт и друг Генриха, Агриппа.
- Добрый Агриппа, - заявила королева Наваррская, - дайте мне возмож-
ность сообщить королю, моему повелителю, важную государственную тайну.
Д'Обинье любезно ухмыльнулся; однако перед тем, как удалиться, отве-
сил три поклона вместо двух: первый королю, второй - королеве и третий -
королевской кровати. Молодая чета от души рассмеялась, а Генрих сказал:
- Возлюбленная королева! Я сильнее сгораю от желания проникнуть в ва-
шу великую государственную тайну, чем вы полагаете, - при этом он бросил
взгляд на ложе, - но все-таки пусть Агриппа закончит свое сообщение. Он
узнал об удивительных предзнаменованиях.
- Не предзнаменования, сир, я этого не говорил. Просто небольшие про-
исшествия и приметные мелочи повседневной жизни.
- Неужели в Париже такие случаи происходят повседневно, Агриппа? Ска-
жите сами, дорогая королева, разве здесь действительно на каждом углу
собираются толпы народа, чтобы послушать ваших священников, которые гро-
мят ревнителей истинной веры? Стоит поп на тумбе или на ступеньке и при-
зывает душить и вешать. И вдруг все срываются с места, потому что заме-
тили какого-то гугенота, отставшего от своих. Несчастный старается уд-
рать, но толпа сбивает его с ног и расправляется с ним. И это, по-ваше-
му, мелочи повседневной жизни?
Ее лицо покрылось смертельной бледностью. "Дело обстоит хуже, чем я
думала. Смотри, Марго, опасность приближается, сейчас захлопнутся воро-
та. Бежим отсюда, мы все втроем должны бежать!" Поэтому-то ей и было все
равно, кто тут еще, кроме них двоих. - Генрих, возлюбленный мой повели-
тель, послушайте меня! Сегодня же вечером, когда улицы опустеют, мы с
вами уедем в Англию. - Он хотел было возразить, но она остановила его
движением своей прекрасной руки.
- Генрих, возлюбленный мой повелитель! Поймите же, насколько все это
между собою связано: спокойствие в Париже зависит от победы во Фландрии,
а победа зависит от английского золота. Победа господ друг против друга
и неподалеку от него, легко могли бы его услышать. Однако Карл сам вел
себя слишком шумно. То обстоятельство, что он взял верх над мадам Екате-
риной, - Карл счел это самостоятельно одержанной победой - совсем вскру-
жило ему голову.
- Наварра, - заявил он, - здесь не место говорить о таких вещах, но
ты и твоя милая должны поставить за меня толстенную свечу; ведь я твой
заступник. Без меня твоя жизнь гроша бы теперь не стоила. Я ведь друг
тебе, Наварра.
Сестра приказала налить ему вина, чтобы он замолчал. Иначе он еще
всем разболтает, что она и ее муж сегодня вечером уезжают в Англию! Но
стакан вина навел его на разговор о своей необычайной любви к Колиньи и
восхищении своим вторым отцом - вернейшим из его подданных и лучшим из
его слуг. Послушать короля Франции, так выходило, будто мир между парти-
ями уже подписан и прошлое позабыто.
Дю Барта на своем конце стола сказал:
- Господин адмирал тоже так считает, несмотря на все полученные им
предостережения. Но его взгляд разделяет только Карл Девятый. И это меня
тревожит. Тот, кто вдруг, без видимой причины, перестает замечать людс-
кую слепоту и злобу, подвергает себя большим опасностям, вернее, он над
собой уже поставил крест.
Дю Плесси-Морней ответил:
- Друг мой, если бы в эту минуту сюда явился Иисус, с которой из двух
партий он сел бы за стол? Он не смог бы выбрать, ибо одни, жаждут зла не
меньше, чем другие, и в сердцах не осталось даже искорки любви - ни у
нас, ни у них. Признаюсь, я опасаюсь даже самого себя, ибо и меня тянет
на резню.
- Мы знаем тебя, Филипп. Ты любишь крайности только в мыслях.
- Крайности существуют в мире еще до того, как они рождаются в моем
уме. А ты считаешь, дю Барта, здесь можно сохранить здравый рассудок?
Что касается меня, то я намерен отдаться воле морских ветров, и если я
утону - пусть, ибо в замке Лувр назревает кое-что похуже.
- Ты едешь на корабле?
- Да, в Англию, выжимать деньги из Елизаветы. - Его высоколобое сок-
ратовское лицо сморщилось еще презрительнее - от пренебрежения ли к анг-
лийскому золоту или к своей удаче. Он не привык обманывать самого себя и
понимал, что счастье выпало ему помимо его воли и сама судьба хочет уб-
рать его отсюда
- Мадам Екатерина призвала меня к себе. Мне должно ехать вместо моего
государя, а ему надлежит остаться. Ибо нужен ему сейчас не шаткий ко-
рабль, а спокойная опочивальня. На самом же деле только он один в состо-
янии укротить волнение умов и помешать взрыву... А мой ум, о друг, могут
охладить лишь морские глубины, и мне остается только надеяться, что в
них я и погружусь! - смиренно закончил он, хотя ему предназначено было
прожить еще пятьдесят один год, а многим из тех, кто сейчас окружали
его, - меньше пяти дней.
Сказанное им - он вовсе не считал это тайной - было подслушано и
по-своему истолковано целым рядом лиц, в том числе молодой фрейлиной де
Сов. Подружка Марго воспользовалась первым же случаем, когда король На-
варрский покинул свое место подле королевы, и все ей выложила. При этом
ее глаза блестели; она находилась в той поре, когда иные отвечают на
улыбку жизни особенно пленительным расцветом. Ее личико, которому с го-
дами было суждено заостриться, под влиянием новости, которую она сообщи-
ла, приобрело какую-то необычайно одухотворенную прелесть. - Мадам, ваша
милость. Марго, - обращалась она то и дело к королеве Наваррской, не ус-
тавая восхищаться тем, как мужественно и вместе тактично ведет себя ко-
роль Наваррский; он все же ухитрился остаться здесь, и чтобы остаться,
пошел даже на то, чтобы обмануть свою королеву. Так по крайней мере уве-
ряла подружка, расхваливая его. Ведь мужская честь требовала, чтобы он
всем пожертвовал долгу - даже любовью. При этом Шарлотта думала: "Теперь
вы целый день лежите вместе, но когда-нибудь очередь дойдет и до меня,
мне очень любопытно это испытать. Если добрая Марго узнает, что он уже
ей лжет, она изменит ему раньше. А потом он изменит ей со мной".
Марго же, слушая ее, думала: "Завидует. Мое счастье превосходит все,
что можно себе представить. Плохо только то, что я не умею его скрыть. Я
поступила бы разумнее, спрятав от всех свое счастье, уехав в какое-ни-
будь путешествие, пусть даже далекое и опасное. И, может быть, удалось
бы все-таки привезти его обратно целым и невредимым, тогда как здесь...
Я не знаю, что задумала моя мать, но сама-то она отлично знает. Поэтому
у нее все-таки есть лишний козырь против меня. Если то, что болтает эта
Сов, правда, значит, мадам Екатерина вбила в голову моему милому, гуге-
ноту, что его Морней, успешнее, чем сам король, сможет выпросить в Анг-
лии деньги. Нет! Тут другое! Только теперь я вижу, что отговорка приду-
мана самим Генрихом. Но заметила лишь потому, что подружка незаметно на-
толкнула, меня на догадку. Он посылает другого, чтобы мы могли остаться
здесь. Он слишком храбр и не будет прятаться от опасности, он любит
столь сильно, что мы не можем надолго покинуть нашу комнату!"
Вот что думала Марго, волнуясь и духом и плотью. Ей казалось, что,
пожалуй, следует снова предстать перед старой королевой; но она медлила,
хотя чувствовала, что сроки проходят и что она, в сущности, уже отрек-
лась от всего, не имеющего отношения к любовным ночам и к их радостям.
"Сердце мое, прелестная, любовь моя", - думал Генрих теми словами,
которые он Произносил вслух для нее одной и только в редкие минуты. Од-
новременно он, отойдя в сторону, вел со своим кузеном Конде разговор о
сестре: ради этого он и оставил свою королеву, как полагал, на несколько
минут, а вышло - очень надолго. Конде сказал ему, что сам отсоветовал
Екатерине выходить из дому: - В Париже неспокойно. Народ ждет событий,
благодаря которым он надеется на свой лад встряхнуться. Что до меня, то
я бы приструнил его не тогда, когда страсти разгорятся, а пока он еще
