прежде всего маменькиной дочкой и больше всего на свете любила посижи-
вать на этой скамеечке, возле старухиной юбки, запустив в волосы обе ру-
ки и читая огромные, переплетенные в кожу фолианты. Обычно она навалива-
ла их себе на колени по нескольку штук зараз. Она и сейчас взяла по при-
вычке книги со стола, принялась даже перелистывать их, но взор ее блуж-
дал, она поглядывала то на брата, то на мать.
Карл Девятый был поражен, что его бессвязная брань и крики почему-то
не производят решительно никакого впечатления на старуху и она лишь мол-
ча наблюдает за ним. Тогда он решил показать себя еще более твердым и
грозным. Он вытянул шею, его рыжеватые усы опустились, и он устрашающе
потряс руками - даже не руками, а кулаками, он стиснул кулаки. При этом
он исподтишка следил за матерью, стараясь понять, какими бедами она еще
ему грозит.
- Ты хорошо спала, матушка? - спросил он.
- Твой праздник был слишком шумным, мой сын.
- И все-таки ты поднялась весьма рано, а с тобой и еще кое-кто, в
частности, мой брат д'Анжу. Я все знаю. Вы замышляете коварные планы
против меня, против государства, иначе вы бы не совещались в таком гнус-
ном месте: посмотреть сверху - прямо преисподняя.
- Это только так кажется, сын мой, если стоишь на стремянке.
- Значит, ты не отрицаешь этого, матушка, и правильно делаешь, ибо
лицо, которое вас там застало, готово все повторить в твоем присутствии.
- Едва ли.
А сыну послышалось: "Ты дурак". И дочь поняла: ей не жить. Марго
склонилась над книгой, Карлом овладел новый приступ ярости. Он прикажет
немедленно арестовать своего брата д'Анжу, кричал он. Родная мать поку-
шается на его жизнь и намерена возвести на престол его брата. - А я при-
зову на помощь моих протестантов! Теперь я буду править, опираясь только
на господина адмирала Колиньи! - уже совсем по-мальчишески заорал он и
тут же ужаснулся собственной дерзости. То, что последовало, отвечало его
худшим опасениям: мать заплакала. Мадам Екатерина любила во всем соблю-
дать постепенность. Сначала она помахала короткими ручками, и ее круп-
ное, тяжелое лицо понемногу уподобилось невинному личику горько обижен-
ной девочки. Потом она закрыла его пальчиками, однако, высматривая между
ними, внимательно следила за всем происходящим и при этом скулила и
взвизгивала. Все выше "и пронзительнее скулила она, но по ее пальцам не
стекало ни единой слезинки. Мадам Екатерина научилась притворяться чрез-
вычайно убедительно, только подделывать слезы она не умела, Карл заметил
лишь то, что ей удалось. Марго видела остальное.
Среди всхлипываний старуха, наконец, проговорила:
- Позвольте мне, сир, вернуться к себе на родину. Я уже давно дрожу
за свою жизнь. Вы подарили своим доверием моих заклятых врагов...
Она надеялась, что тут-то он и испугается, и он в самом деле испугал-
ся. Да ведь ему только хотелось узнать, что они сегодня утром решили...
беспомощно лепетал Карл...
- То, что пойдет на благо вашего королевства, - ответила она; и при-
том ответила крайне сухо, а лицо опять казалось такой же непроницаемой
маской, как и перед тем. Трудно было даже поверить, что ею только сейчас
была разыграна сцена плача. Голос ее зазвучал взыскательно и строго.
- И решать пришлось без вас, - продолжала она. - Ибо решение это тре-
бует действий необычных и достойных великого государя, но тебе они не по
плечу, мой бедный сын. - Все это говорилось с той же укоризненной стро-
гостью (особенно резкий поворот после сцены смирения). Мадам Екатерина -
опять сидела перед ним, словно облеченная высшей властью, словно она ни-
когда и не просила разрешения удалиться во Флоренцию, откуда ее когда-то
выгнали.
Карл смотрел на свои ноги, а в голове у него все путалось, мешалось и
кружилось. Ему приходили на память все намеки, которые мать делала в те
дни, когда положение еще не было таким острым, как сейчас; тогда он не
препятствовал ее кровавым планам и относился к ним так, словно это был,
только кошмарный сон. Даже сама мадам Екатерина предавалась им лишь как
опасным упражнениям ума, заглядывающего в бездну. Все же Карл очень хо-
рошо запомнил имена Амори и Линьероля, принесенных в жертву его страху,
хотя опасность была тогда гораздо меньше. А за это время он, желая дока-
зать свою самостоятельность, вошел в сношения с гугенотом Колиньи, стал
звать его отцом и во всем следовать его советам. И вот Карл оказался на-
кануне войны с Испанией. И австрийский дом все теснее обвивал свои щу-
пальца вокруг страны, оставшейся в одиночестве - в руках этого дома был
юг, вся середина Старого Света; распоряжался он также странами Нового
Света и их золотом, господствовал над церковью, а через нее над всеми
народами, в том числе и над народом Карла; в его собственном замке, на
его ложе улегся этот дом в лице эрцгерцогини, столь окаменевшей от золо-
та и власти, что ее невозможно было опрокинуть!
"Что же теперь делать? - спрашивал себя с отчаянием Карл Девятый,
глядя на свои ноги. - Все вокруг только и носятся с кровавыми планами,
только и думают о том, как бы убить, разница лишь та, что Гизы, да и моя
мамаша, желают убивать французов, они желают истреблять моих подданных,
а господин адмирал хочет убивать испанцев: это мне больше нравится.
Правда, если он вернется победителем, тогда и я вынужден буду его бо-
яться, ибо он окажется сильнее меня. Пока же сильнее нас обоих Гизы.
Мать стоит за то, чтобы Гизы сначала напали на сторонников "истинной ве-
ры". Я же должен покамест спокойно сидеть в Лувре и выжидать. А потом
мои свежие войска накинутся на ту партию, которая уцелеет, и отправят ее
главарей еще тепленькими на тот свет".
Он поднял глаза, словно спрашивая, как же ему ко всему этому отнес-
тись. Мать ободряюще кивнула. Не раз наставляла она сына, и он научился
понимать ее - правда, до известной черты, а дальше - ни с места. Там она
становилась непроницаемой, а он слабел. Быть может, он и проник бы в ее
замыслы, почуял бы самое главное в ее плане, если бы что-то не мешало
ему, какое-то сопротивление его мышления. "Самое гнусное решение они
приняли только сегодня утром в подвале, - сказал себе Карл. - У меня со-
сет под ложечкой и все нутро холодеет, неужели никто не поможет мне?"
Едва он это подумал, как выступила вперед его сестра и твердо заяви-
ла:
- Никакого убийства не будет - я запрещаю.
Мадам Екатерина просидела несколько мгновений с открытым ртом. Что
это на девочку нашло? - Ты? Запрещаешь? - раздельно повторила Медичи.
Карл тоже проговорил с изумлением:
- Ты?!
- Я, - твердо повторила Марго. - А через меня некто другой. - Она
имела в виду мраморного бога с красными губами.
"Наварра начинает угрожать! - пронеслось в голове мадам Екатерины. -
Тем скорее я должна действовать".
- Кто может что-либо запретить королю Франции? - заметила она с хо-
лодным удивлением.
Принцесса не ответила: она состроила капризную гримасу.
Карл спросил: - Мне тоже хотелось бы знать, кто здесь повелевает? -
Неудачный вопрос, ему же во вред; но любопытство взяло верх. Да и матери
все еще кажется, что она чего-то не расслышала. "Странная девочка. То
сидит над книгами, то спит с мальчишками. Уже из-за Гиза были неприят-
ности. Что же, она опять хочет получить порку?"
- Если ты ничего не желаешь объяснить, - мадам Екатерина все еще сох-
раняла снисходительный тон, - то как же ты хочешь, чтобы тебя поняли?
- Ты отлично понимаешь меня. Никаких убийств!
- Кто говорит об убийствах? Но что касается враждующих партий, то
нам, к сожалению, каждый день приходится видеть, как они накидываются
друг на друга: то католики твоего Гиза, то гугеноты твоего Наварры. Мне
очень жаль тебя, дочка, ты, конечно, - уже успела убедиться, что у каж-
дого из них есть свои преимущества. Ну, скажи, как нам все это прекра-
тить?
Но и зловещему добродушию матери Марго опять противопоставила повеле-
ние, полученное ею во сне. Никаких убийств! Глаза у нее были широко
раскрыты, и сквозь свою желто-бледную мать она словно видела лицо бога,
к губам которого прилила темно - алая кровь.
- Мы сами не должны совершать никаких убийств; тогда и партии не бу-
дут нападать друг на друга. 'Ведь знак-то всегда подаем именно мы.
- Мы, - повторила мадам Екатерина, уже не сдерживая своего раздраже-
ния; она чуть не задохнулась от злости. Оказывается, эта ученая особа,
расходующая слишком много постельного белья, следила за всем гораздо
внимательнее, чем можно было ожидать, в те дни, когда она так безобидно
держалась за материнскую юбку! И сама открыто в этом признается:
- Я ведь не дурочка, мама. И частенько слышу такие речи, истинный
смысл которых вскрывается только потом. Моему брату, королю, вы говорите
то, чего он сам еще не понимает. Но я-то ученая; я понимаю язык птиц, -
добавила она, точно по наитию. Однако это было просто воспоминанием о
бесчисленных статуях из ее сна, которые явственно говорили с ней, хотя
они только щебетали, точно самые мелкие птички "с островов".
- Как ты думаешь, сын мой, не дать ли нам твоей сестрице опять ма-
ленький урок? Он на нее однажды очень хорошо подействовал. Вы помните,
сир, то утро, когда наша толстуха Марго проспала с Гизом несколько
дольше, чем следовало? - Тусклые глаза из-под маски как будто слегка
блеснули.
Но теперь Карл не имел желания сечь свою толстуху Марго. В голове у
него кое-что кое с чем связалось; сопротивление его мышления вдруг ис-
чезло. Он воскликнул:
- Она права, что запрещает убийства! Я тоже запрещаю!
- Уходите! - Мадам Екатерина жестко и холодно указала им на дверь,
возле которой сегодня даже не было охраны. Поэтому старуха опасалась
худшего, и ее непоколебимое самообладание далось ей нелегко. Карл, этот
потомок рыцарей-варваров, мог просто заточить ее в темницу; ведь ее сын
д'Анжу, хоть он ей во много раз ближе Карла, не заступится за нее; что
случилось, то случилось. А в этой чересчур любознательной девице она
сейчас впервые увидела для себя угрозу. Однако Екатерина не потеряла
власти над собой. - Уходите! - Но, увы, они не ушли.
- Адмирал Колиньи должен жить!
- Король Наваррский должен жить!
Они крикнули это одновременно; оба имени словно карались заглушить
друг друга. Старуха пожала плечами.
- Вот видите, у вас нет единодушия.
- Я хочу того же, что и моя толстушка Марго.
- Мой брат король меня поддержит.
Значит, перед ней союзники. Но как только мадам Екатерина чувствова-
ла, что она уже не сильнейшая, она прибегала к хитрости.
- Давайте заключим договор, милые дети. Вы назвали два имени: Ни од-
ному из этих лиц я не желаю никакого зла. Я пальцем не пошевельну для
того, чтоб кто-нибудь из них погиб. Но если один все-таки погибнет, тог-
да, дорогие детки, не требуйте от меня, чтобы я продолжала защищать дру-
гого. Да это было бы уже и не в моих силах, - добавила она скорее жалоб-
но, ибо ее дочь вдруг точно выросла. Королева Наваррская стала даже выше
ростом благодаря знанию и воле.
- Я понимаю язык птиц, - бросила она свысока бедной старухе. - Двуя-
зычные речи вашего величества надо толковать так, что вы сначала прика-
жете умертвить господина адмирала, а затем короля Наваррского, моего
супруга.
- Ну, что ты говоришь!
- Она догадалась! - вдруг радостно воскликнул Карл. - Моя толстуха
Марго - умница, она все знает! Но господин адмирал должен жить. Я прика-
зываю. Он мне отец.
- Ну, что ты говоришь! - повторила старуха, отвернувшись от своего
сына-тугодума, и обратилась к несравненно более сообразительной дочери.
- Сама подумай, может ли кто-нибудь из нас запретить человеческим страс-
тям и ненависти партий толкать людей на убийство?
- Но не на убийство короля, моего мужа!
- Я так же мало могу воспрепятствовать этому, как и ты. Никто не зна-
