однако какой-то осадок остался. Король сделал резкие замечания по поводу
управления финансами, кстати, вполне справедливые. Королевское хозяйство
стало благодаря Рони честным и потому именно суровым. Что толку с
пользой употреблять доходы государства, после того как отобрана
единственная корова в семье бедняков. Хороший урок для Рони: и тут оба
понимали, что он заслужен, но напрасен.
Коттон чуял благоприятные веяния; он обнадеживал своих начальников,
что король готов отставить неподкупного протестанта; тогда он будет со-
вершенно одинок и всецело в их руках. Рони оборонялся, он поднял на смех
Коттона. Его проворная полиция доставила ему документ, в котором духов-
ник обращался с различными вопросами к дьяволу; ответы должны были быть
даны из уст какой-то одержимой. Рони огласил обман; он показался наив-
ным, и поднявшийся смех заставил забыть, какой вопрос обсуждался с не-
чистым. Речь шла о смерти короля.
Дабы загладить сделанный им промах, Коттон подстроил покушение на са-
мого себя или же сам нанес себе легкий порез, который двор и город при-
писывали протестанту Рони. Генрих, как услышал об этом, поспешил в арсе-
нал и обнял своего верного слугу.
- Если бы вы даже были кровожадны от природы, с этого дурака иезуита
вы бы не стали начинать.
В этом Рони, между прочим, не был уверен, однако воспользовался бла-
гоприятной минутой.
- Сир! - заговорил он убедительно. - Вам и мне дано распознавать
серьезную подоплеку смешных происшествий.
Генрих:
- Нас хотели разлучить: дело достаточно серьезное.
Рони:
- Удар был направлен против вашей войны. Не в вашего министра финан-
сов, а в вашего начальника артиллерии метил он.
Генрих - произнеся обычное проклятие:
- Я был уверен, что на сей раз я достаточно напустил тумана и укрылся
за ним.
Рони:
- Ваш истинный, навеки неизменный облик выступает из тумана, помимо
вашей воли. Всем удивительно, что вы из горячей любви к ордену иезуитов
удалили от себя своих протестантов; так далеко король Яков не заходит, и
вам верят меньше, чем ему. Было бы разумней умиротворить их.
Генрих:
- Хоть бы дожить до этого! Но приверженцы протестантской веры вместе
с Бироном предали меня.
Рони:
- Забудьте! Поспешите! Кто знает, быть может, протестантскому войску
скоро придется защищать вас и спасать вашу власть.
Генрих:
- До этого, полагаете вы, дойдет снова? Допустим, испанские клевреты
осмелеют, а я окружен ими. Все равно вы надзираете за Вильруа, я - за
королевой. Я об этом молчу, но вы знаете больше моего.
Рони, быстро:
- Благоговение не позволяет мне вникать глубже. Я полагаю, что супру-
га короля всецело покорена его величием и о нем лишь помышляет. Впрочем,
никто из лиц вашей семьи и свиты не облечен властью призвать врага в
страну. Заговорщик сидит в своем городе за валами и стенами. При нем
войска, а позади него граница. Мое первое и последнее слово, сир: герцог
Бульонский должен быть низвергнут и предан смерти.
Генрих:
- Господин начальник артиллерии, вы, на мой взгляд, слишком легко по-
сылаете людей на смерть. Неужто королева умней вас? Королева не любит
еретиков, а этого она хочет пощадить. Посудите сами, верное ли вы пред-
лагаете средство умиротворить моих протестантов. Бирон, которого они мне
простить не могут, не был из числа ваших. А этот - да.
Рони:
- Тем важнее им увидеть силу своего монарха и узнать в нем прежнего
короля Наваррского. Сир! Снисходительностью не многого достигнешь, осо-
бенно у нашего упрямого гугенотского племени.
Генрих:
- Будь по-вашему. Если те, что в Ла-Рошели, расположены и готовы доб-
ровольно впустить меня в свою крепость, я поеду к ним. Я положу старикам
руку на плечо и напомню им о первых трудах и заботах, их мы делили попо-
лам, и они остались наилучшими.
Министр понял последние слова короля как приказ и поспешил подхватить
его. Он повинуется, он прямым путем направится на предстоящее собрание
протестантских депутатов.
- Внимание! Я возвещаю вам прибытие нашего государя, как министр я
лишь один из вас, но, будучи почтен близостью к королю, я лучше знаю
его. Король ни от чего не отрекается, он ни в чем не отчаивается, ни в
общем деле, ни в борьбе за него, которой нет конца, - властно изрек Ро-
ни, словно был не в своем арсенале с однимединственным слушателем, а
стоял в городе Шательро перед всем собором.
Генрих повторил:
- Которой нет конца. - Он приложил палец к губам. Его война - благо-
детельная война, и ей надлежит опередить войну пагубную. Мы выжидаем,
готовимся и молчим.
Министр все продумал и склонил короля назначить его самого губернато-
ром Пуату: в этой провинции находится город, где состоится собор, - Ша-
тельро, а также Ла-Рошель, крепость у океана. Пятого июля 1605 года он
пустился в дорогу, но не один. Губернатор взял с собой полторы тысячи
конных, ибо намеревался высказать своим единоверцам немало жестоких ис-
тин. Собор встретил его с почетом, какой подобает представителю короля.
Рони никогда не предполагал, что они могут быть изменниками. Если бы не-
совершенство их природы даже допустило это, их крепости были слишком
слабы и, по Нантскому эдикту, оставлены за ними лишь на время.
- Можете спокойно владеть ими и дальше, - сказал им министр. - Вам
это важно, королю - ничуть. Однако он более не намерен выслушивать ваши
жалобы, ибо они ему известны, вам же его намерения не известны. В осо-
бенности должно вам, согласно его воле, избегать всяческих переговоров
не только с чужеземными его врагами, но и с городами и владетельными
князьями в самом королевстве, поведения которых он не одобряет. - Рони
назвал их по именам, и тот, кто у всех был на уме, прошел незаметно с
остальными; они же поняли, что пробил час решительно стать на сторону
своего государя и товарища с давних пор. Тогда они дали согласие на все,
чего потребовал от них его посол, а их брат по вере.
После заседания они, правда, послали к нему наивлиятельнейших из сво-
ей среды - между прочим, господина Филиппа де Морнея, но как раз ему Ро-
ни намылил голову, вместо того чтобы внять его просьбам о смягчении ко-
ролевской воли. Что это? Морней до такой степени укрепил свой город Со-
мюр, что он один требует восьми тысяч солдат гарнизона. Нелепость - ук-
репления без пушек. Пусть господа протестанты объединят свои войска! И
держат их наготове!
- Самые грозные враги вашего короля пока еще притаились, - заявил Ро-
ни. Знал ли он больше, чем высказывал, и, может быть, не один лишь уже
раскрытый заговор герцога Бульонского привел его сюда?
Он предоставил им догадываться. Понять они должны одно - что на них
рассчитывают, в случае безыменной опасности, когда отравленная чаша
обессилит страну и народ. Если же раздастся незабытый шаг гугенотских
полков, чаша минует их. Странно, именно непреклонный министр, их брат по
вере, который требовал, чтобы они пожертвовали всеми привилегиями и об-
щественными свободами, даже безопасностью - именно он укрепил их упова-
ние на короля. Казалось бы, житейские труды, а также его проступки успе-
ли не на шутку разобщить их, однако же они вновь увидят его в своей сре-
де неизменным. Явись, наш Генрих! Крепость Ла-Рошель впустит тебя; хотя
бы даже ты привел с собой многотысячное войско, мы настежь откроем воро-
та, снесем стену на триста локтей!
В ЛА-РОШЕЛИ
Настал сентябрь, явился он сам, и тут пошло по его гугенотским землям
великое ликование, втихомолку смешанное со слезами. Чтобы видеть его,
обитатели Ла-Рошели взбирались на крыши, арки, на мачты в гавани. Коло-
кола звонили для него, и звук их был давно знаком. Так же гудели они,
когда он въезжал сюда белокурым юношей, только что убежав из плена ста-
рой Екатерины.
Тогда, из предосторожности, он сперва отрекся от навязанной ему рели-
гии и вернулся к исконной, и лишь после этого показался своим единовер-
цам. Нынче они принимают его таким, каков он есть, со всем, что сделала
из него суровая жизнь: волосы и борода его побелели прежде времени.
- Вихрь невзгод пронесся по ним, - пояснил он старейшим из своих то-
варищей, когда они все вместе сидели в зале за семнадцатью столами по
шестнадцать приборов каждый.
Молодое поколение дивилось сверх меры, видя перед собой во плоти об-
раз легенд. Он поднимает стакан, вытирает рот, широко раскрывает глаза.
Те же глаза при Иври приковали к месту врага, так что он остановился со
всеми своими копьями, пока наши не налетели на него. Те же глаза хранят
облик всех людей в королевстве, отныне также и мой. Я пребываю в них, и
прекраснейшая из когда-либо живших женщин запечатлена в них. Она была
нашей веры, и он втайне тоже наш единоверец, но враги отравили его пре-
лестную Габриель. В его глазах залечат - лен облик мертвецов: как велики
и печальны должны быть эти глаза, дабы вместить всех, кто живет еще
только в них. Сами мы живы потому лишь, что он так много боролся. Вот
что думало молодое поколение, которое, однако, дивилось не так уж долго,
напротив, оно вскоре освоилось с невиданным явлением, побороло нелов-
кость и принялось обсуждать повседневные дела, спорить, смеяться. То
один, то другой вскакивал, чтобы получше рассмотреть короля. Кто осмели-
вался, тот целовал ему руку, а у кого хватало храбрости, тот просил пе-
ремолвиться с ним хоть словом.
Генрих и его старые соратники пересчитывали друг друга. Они были ве-
селы, оттого что сидели вместе за столом и ход истории пощадил их, но
часто поминали своих мертвецов. Они становятся многочисленней нас по ме-
ре того, как седеют волосы от вихря невзгод. Последним мертвецом из чис-
ла приверженцев истинной веры был господин де ла Тремойль, смешной чело-
век, даже память о нем способна была бы развеселить. Но как друг герцога
Бульонского он стал ненавистен королю и вовремя убрался из жизни, прежде
чем был пойман. На его имени не стали задерживаться. Что поделать, после
долгой разлуки королю и его протестантам не следует тревожить иных мерт-
вецов.
Отвлечь от этого покойника более всех имел причины Агриппа д'Обинье.
Он заявил: мертвых нет, есть только отсутствующие. Агриппа утверждал,
что они могут подавать о себе весть оттуда, где находятся, и даже бесс-
порно, что некоторые из них возвращаются. В тот день, как пал его млад-
ший брат, Агриппа лежал на соломе между двумя товарищами и вслух читал
молитву. При словах: "И не введи нас во искушение" - кто-то трижды уда-
рил его ладонью так явственно, что оба товарища вскочили и поглядели на
него.
- Помолись еще раз, - сказал один; и когда он послушался - при тех же
словах снова три удара, нанесенные рукой брата, как понял Агриппа после,
когда нашел его мертвым на поле битвы.
Генрих сказал:
- Агриппа, ты поэт. Не всякий, у кого умирает любимое существо, чует
это за милю, а тем более за двадцать. - При этом он подумал о Габриели,
о ее последнем дне, когда она еще была жива, он же оплакивал ее, и ника-
кие три удара не побудили его поспешить к ней.
Агриппа, ярый защитник сверхъестественного как проявления воли небес:
- Капитана Атиса мы сами похоронили с воинскими почестями, и все же
он ночью прокрался к себе в постель; он был весь холодный и убрался
прочь через окно. Но пусть судят богословы, - заключил он, смущенный об-
щим молчанием.
Генрих молчал не потому, что ему стало жутко, напротив, он заметил,
что теперь ничего не чувствует при рассказах о предзнаменованиях и чу-
десных происшествиях, которые прежде имели для него значение символов,
если не большего. Он смотрел на простодушного вояку, который крепко на-
деялся на загробную жизнь и принимал на веру самые неправдоподобные слу-
чаи из страха перед смертью. Однако совесть Агриппы явно предостерегала
его, и потому пресловутые три удара всякий раз следовали за теми же сло-
