протестантских княжествах Германии почтенные люди становятся католиками,
лишь бы их дети могли получать воспитание у нас. Но не подумайте, что у
нас предубеждение против светских наук. Мы нанимаем математиков, и врачи
учат у нас анатомии.
- Прекрасно, - сказал Генрих. - Что вы оставляете себе?
- Почти ничего. Латынь, если хотите. Любая наука предоставляет нам
возможность лепить для вас подданных, всех по одному образцу, всех вос-
питывать в одинаковом и полном повиновении.
Генрих:
- Вы поставите в классах мой портрет на алтарь и будете жечь перед
ним свечи?
Патер:
- Мы избегаем преувеличений и уклоняемся от предосудительной ясности.
Выражаясь точнее, королевское величие, независимо от его воли, является
для нас поводом заставить людей не думать, а слушаться. Ради их же бла-
га.
Генрих:
- По-вашему, их благо в глупости и безответственности.
Петер:
- Мы зовем это: благочестие и радостная покорность.
Генрих:
- Следовательно, они живут и борются, не зная за что.
Патер:
- Глупо и безответственно было прошлое столетие, оно непомерно горди-
лось своим мышлением, открытиями, изобретениями, бессчетными и беспре-
дельными начинаниями, всем тем, что отнюдь не ведет к истине. Свободная
человеческая личность переоценивает свои силы, пока наконец не очутится,
стеная, на одре страданий, осиротелая, одряхлевшая.
Генрих, тихо:
- А если бы я приказал заключить вас в тюрьму?
Патер, склонившись над постелью больного:
- Мне следовало бы этого желать, ибо я сидел бы в тюрьме во славу бо-
жию. Вам я этого не желаю. Вспомните, что мы по сию пору не смогли иско-
ренить самоволие умов. Фанатики проникают повсюду, даже в самый дисцип-
линированный орден. Долго ли обнажиться ножу. Сир! Давно пора, чтобы ор-
ден Иисуса назначил вам, вашей безопасности ради, духовника.
Старая угроза - с ней патер Игнациус решил покинуть короля и уже ото-
шел от него. Генрих знаком остановил иезуита.
- В Германии, - сказал он, - орден Иисуса пользуется наибольшим успе-
хом. Там все умиротворены, кроме пресловутых разбойничьих банд, грозы
несчастных крестьян. Казалось бы, надо радоваться тому, что и монастыри
отчуждаются. К сожалению, народ ничего от этого не имеет, богатеют
только князья и дворянство. Ваш орден отдает предпочтение дворянам.
- Немецкое дворянство - наш меч, - сказал иезуит. Он заявил об этом
без гордости, но и без смирения.
- Мы на пороге великой войны, - сказал Генрих, - это будет ваша вой-
на. Война против народов.
- Но за государей и князей, которые по нашему указу изгоняют своих
протестантов, как, например, император Рудольф. Сир! Вы христианнейший
из королей. Вы любите всех своих подданных без изъятия, даже еретиков,
вы хотите вернуть им веру и естественное неравенство. С нашей помощью вы
осуществите это, избегнув жестокой войны, путем кротости и терпения.
- Аминь, - заключил Генрих и завел глаза, по примеру пресловутого
слащавого проповедника. - Птички, цветочки, - бормотал он про себя. -
Почему именно мой народ так крепок духом? - спросил он вдруг резко. -
Почему мои французы видят в израненном и окровавленном челе побуждение
быть сильным?
- Вам же необходимо беречься, - наставительно заметил патер Игнациус,
ибо больной понапрасну тратил силы. Ему и в самом деле стало очень худо,
он призвал на помощь Варенна, оба иезуита покинули комнату. Между двумя
мучительными припадками король Генрих подписал распоряжение, которым
разрешал ордену Иисуса вернуться в королевство. Что бы ни воображал гос-
подин де Варенн, решено это было без него. А почему, собственно, - не
знала до сих пор даже фигура у постели.
СЛАБОСТЬ, СПЕШКА И НАСИЛИЕ
Все известно и испытано. Отказался служить один из органов тела, но
вот он уже служит опять. Когда открыто выступает новый предатель, он
встречает многоопытного короля, который прошел всю школу предательства.
На верность женщин все равно нельзя полагаться. Какие еще новые беспо-
койства готовят они, буйная д'Этранг и плотская Медичи? А его протестан-
ты, крайне озлобившиеся, упадут ли снова в объятия своего наваррского
короля? Вся Европа, словно по уговору, затевает великую войну, боясь од-
ного: как бы ее не пресекли. Король Франции призвал обратно своих иезуи-
тов, чтобы наперекор всему избегнуть крайностей, как он надеется. Но че-
го он добьется с ними? И чего добьются иезуиты с королем Англии, который
надавал им необдуманных обещаний? Союз обоих королей может взорваться в
любую минуту, подобно тому, как взрываются крепости. Что только не
предстоит еще пережить Генриху - вихрь событий проносится через его го-
ды, которые сосчитаны, как он сам начинает понимать.
Чрезвычайный посол, маркиз де Сюлли, едва не попал в морское сраже-
ние. Английский корабль, которому он из учтивости доверил свою особу,
собрался было обстрелять французский флот. Этот последний, высадив в
Дувре многочисленную свиту посла, повернул назад и поднял для при-
ветствия флаг, усеянный лилиями, что англичанами было принято как вызов,
ибо имело место в подвластных им водах. Этот случай, немыслимый при Ели-
завете, показал Рони, какие перемены произошли после ее кончины и ждали
его у цели путешествия.
Обнаружилось это тотчас же, на пути от берега к столице. Квартирьеры
английского короля отметили знаками, где французским гостям надлежит ос-
танавливаться на ночлег, однако некоторые граждане стерли эти знаки со
своих домов. При въезде в Лондон представитель короля Франции был встре-
чен салютом орудий со старой башни, с больверка, с кораблей. Среди
большого стечения народа он сел в парадную карету и отправился во дворец
постоянного посла, графа Бомона. А для его свиты оказались закрытыми все
двери, многие чуть не остались на улице. Объяснение давалось такое: гос-
пода, бывшие здесь в прошлый раз с маршалом Бироном, повсюду заводили
ссоры, кого-то даже закололи. Маркиз де Сюлли немедленно же преподал
своим молодым спутникам урок пристойного поведения. К несчастью, они по-
сетили публичный дом и там, в свою очередь, закололи кого-то.
И надо было, чтобы это случилось с ним, с самым почтенным из всех
французов. В жесточайшем гневе он грозил снести голову юному забияке,
лорд-мэр Лондона с трудом удержал его. Между тем он сам лишь случайно
избег величайшего промаха. Он намеревался отправиться на прием в глубо-
ком трауре. Милорд Сидней успел предупредить его, что он оказался бы
единственным одетым в черное. Король Яков и его двор поставили бы ему
это в упрек, особенно сам обидчивый монарх, прежде только король Шотлан-
дии, ныне же король Англии, притом не по заслугам, а по наследованию.
Имя его великой, предшественницы не должно было даже произноситься
здесь. Сюлли осудил ничтожество живых. Мировая слава забывается не так
скоро, как людям хотелось бы, и они прикидываются глухими.
Тем уверенней воспользовался посол для своего приветствия в Гринвичс-
ком дворце принятым теперь витиеватым стилем, которому пришлось обу-
читься и Рони. Он назвал своего государя и его британское величество ис-
тинными чудо-королями, они сочетают в себе все величие современности и
древности. Он никогда не дерзнул бы так обращаться к его предшественни-
це: с ней говорили либо деловым, либо ученым языком. Он заверил, что его
государь вполне утешился в тяжелом горе, причиненном кончиной Елизаветы,
благодаря мирному восшествию на престол наследника, обладающего доброде-
телями более нежели человеческими. Король Франции, пославший его, соста-
вил себе о величии Якова столь высокое представление, что дружба и рас-
положение короля Франции далеко превосходят никогда ничем не омраченное
согласие с просвещенной королевой, которой не стало.
Елизаветы нет, это верно, а все остальное выдумка. Рони договорился
до уверений, что желает этому наследнику с невыразительным лицом такого
же счастливого царствования, как своему собственному монарху.
- Пусть ваше могущество и слава возрастают неизменно. Только с по-
мощью божией у меня могло бы хватить для них красноречия.
Это недалеко от истины, пожалуй, лесть имеет пределы, ее человеческой
меры недостаточно, чтобы вдохнуть в подозрительного монарха, который сам
себе не верит, доверие и силу воли. Дабы услышать торжественные славос-
ловия, король Яков спустился на две ступеньки с трона. По окончании речи
он, запинаясь, начал ответное слово. Его смущал не посол, который опус-
тил глаза, щадя несчастного наследника английской короны. Собственные
сановники шотландского короля тем пристальнее смотрели на него, чем
труднее давалась ему речь. Это были прежние слуги старой королевы, все
они, а в особенности милорд Сесиль, рады были показать чужеземному пове-
лителю, какая случайная, ни с кем не связанная фигура этот король, явив-
шийся извне и всю силу заимствовавший у покойницы. Они постоянно экзаме-
новали его, почему он теперь и запинался. Он с живостью потянулся за бу-
магами, которые ему протягивал маркиз де Сюлли.
Это были собственноручные письма короля Франции. Король Шотландии и
Англии сразу заметил, что тут уж не было витиеватых фраз, а просто пере-
числялись условия, и назывались они Голландией, вспомогательными войска-
ми против Испании, и точно указывалось число их. Нерешительный король
скользил взором по письмам и радовался, что мог укрыть в них лицо; право
же, из непритворной благодарности к послу и его спасительным бумагам
Яков охотно сразу обещал бы все. Ведь и противной стороне, своим услуж-
ливым иезуитам, он посулил то, о чем они просили. Однако под взглядом
милорда Сесиля он осекся, да и позднее не на все получил разрешение. Во
всяком случае, письмо его брата, короля Франции, воодушевило его на
признание, что он всегда питал к личности короля Генриха истинную
страсть и не оставил ее в Шотландии, уезжая оттуда.
Неожиданно он затронул богословские вопросы, затем перескочил на охо-
ту и на погоду. Рони, который не был охотником, принялся восхвалять ис-
кусство своего государя в этой области, как и во всех прочих. Он рассчи-
тывал окольным путем подойти наконец ближе к политике, что, однако, не
удалось. Торжественный прием не привел ни к чему. А потому посол стал
просить аудиенции с глазу на глаз и был настойчив, ибо знал, что Филипп
Третий Испанский неотступно домогается союза с британским величеством.
Яков Первый держал себя весьма благосклонно, пригласил посла на богослу-
жение, затем речь неизбежно перешла на охоту, и остаток беседы - был
посвящен чрезмерно жаркому лету.
Рони вместе с постоянным послом был допущен к королевскому столу, они
оказались единственными гостями. Монарху прислуживали удивительным спо-
собом - на коленях. "И это единственное проявление его власти, - подумал
Рони. - Больше ему нечего сказать".
На следующий день к Рони явился посол Нидерландских Соединенных шта-
тов Барневелт; он описал ему отчаянное положение своего народа. Удержать
Остенде больше нет возможности, и так геройская защита от превосходящих
сил Испании длится уже двадцать месяцев. Голландцы нуждаются в подкреп-
лении как войсками, так и денежными средствами.
Барневелт:
- Дайте их нам! О, помогите же нам! Разве вы не видите, что полное
изгнание испанцев из наших провинций решает судьбы всего материка?
Рони:
- Король Франции желает лишь заручиться союзом с Англией, после чего
немедленно выступит в поход.
Барневелт:
- А когда великая Елизавета в Дувре ждала от него знака, и ждала по-
напрасну...
Рони:
- Ее время истекло. Ее наследнику прислуживают за столом на коленях,
и так же правит он сам. Мой король правит по-иному. Такой благочестивый
человек, как вы, должен понимать, что помрачения нашей свободной воли во
власти божией. Всевышний допускает даже появление предателей, дабы мы,
