в субботу, потому что сейчас я лечу на всех парах в Амстердам, у меня там
работа в клинике, оперативная хирургия. А вам как раз что-то оперативное и
требуется...
-- Но как конкретно...-- промычал в нерешительности Сережа. Все его
рентгеновские взгляды отражались от гладкой непроницаемой наружности этой
женщины, сделанной по технологии "стелтс", и возвращались назад, не принося
никакой информации.
-- Я понимаю, нервы у вас на взводе... Но мне не хочется терять драгоценное
время на объяснения, тем более, что для вас оно сейчас даже важнее, чем для
меня... Во время соединения сотовый оператор распознает ваше местоположение с
точностью до десяти метров. И если вы не запретили оглашать эти сведения, то я
имею право их у оператора получить -- за небольшую плату разумеется. Этим
обычно пользуются мамаши и папаши, которые желают присматривать за своими
детками. Ну, ответ удовлетворительный?
Врет, не врет? Ее машина стояла в двадцати метрах, а из-за ближайшего дома
уже выруливал какой-то подозрительный автомобиль.
Пожалуй, не врет.
-- Вопросов больше нет. Заберите меня отсюда в Амстердам.
Порше госпожи Дидрихс мягко тронулся с места. Сережа не знал как намекнуть,
чтобы докторша прибавила темпу, но она сама сказала:
-- Похоже, вас ищут друзья. По-крайней мере, кто-то хочет с вами пообщаться.
-- Я сегодня не c той ноги встал, поэтому лучше в следующий раз.
Госпожа Дидрихс сделала несколько крутых поворотов, промчалась по территории
строящегося объекта, показав сноровку и скорость, достойную автогонщика.
-- Все, мы оторвались.-подытожила женщина-хирург.-- Сразу видно, что они не
местные и не знают, чт такое езда без ограничений скорости. Вы, похоже, тоже
не коренной дюссельдорфец.
-- Да, я из Питера. Я программист из Питера, хотя тоже не коренной.
-- Ну и?
-- Ну и ваш телефон мне дала одна женщина, потому что я ехал в Дюссельдорф.
Так сказать, на всякий случай.
-- И этот всякий случай настал. И эту женщину зовут -- Маргарита Шерман.
Верно? А вас как по имени, господин Шрагин?
-- Сережа.
-- А меня Долли. Или можно Даша. Так называл меня господин Шерман. Он меня и
русскому научил, вернее доучил. У меня папа Баумановку закончил в те времена,
когда "русский с китайцем братья навек". А с Ритой мы однокашники. В число
однокашников по кельнскому университету можно внести и Андрея, хотя он
вообще-то с другого факультета. Шерман, можно сказать, дружил со мной, но
женился на Рите, потому что в России она была девушка со связями. Так по
крайней мере я себе это объяснила.
Мурашки толпой пробежали по коже. Как густо все намешано. Долли с Ритой не
то две подруги, не то две невесты одного жениха, то есть две злейшие врагини...
-- А вы кажется тоже не здешняя?-- с невольным провинциальным акцентом
спросил он.
-- Да, я из Китая. Европейское имя я сама себе придумала, а фамилия -- от
муженька-голландца.
5.
По дороге в Амстердам она дала ему обезболивающее средство, а он вдоволь
поразглядывал ее вытянутый скуластый профиль, какой-то очень древний и
воинственный на фоне унылой Европы. Она была красивой -- по своему, конечно. И
кожа у нее была вовсе не желтая, а скорее бледная, с легким бронзовым оттенком.
Насчет обстоятельств пропажи глаза она не выспрашивала, само собой и он не
рассказывал. Это полиция выспрашивает обстоятельства, а доктор интересуется
совсем другим.
-- Значит, господин Шрагин, у вас есть немецкая страховка. И она лежит в
камере хранения на вокзале в Дюссельдорфе. Да, в Голландии она тоже сгодится.
Европа едина и неделима, особенно в том, что касается денег. Но, впрочем,
некоторые различия еще сохранились. В Голландии марихуана и синтетическая дурь
свободно в продаже, а в Германии есть кое-какие ограничения. Поэтому сегодня
утром на шоссе так много потрепанных машин, набитых молодыми людьми
сомнительной наружности. В некоторых авто поприличнее можно увидеть за рулем
делового молодого человека, а на заднем сидении старика или старушку.
Эвтаназия в Голландии производится, так сказать, без лишних формальностей...
Кстати, ваша страховка покрывает только операцию и больничный уход, а вам
понадобится еще и протезирование. Ведь надо что-то делать с вашим правым
глазом, вернее с его отсутствием. Да и взамен потерянных пальчиков можно
что-нибудь изваять при желании...
-- У меня при себе четыре тысячи евро...
-- Ясно, господин Шрагин, до зарплаты вы еще не дотянули... Но у меня есть
на примете несколько хороших медицинских инженеров. Они хороши уже тем, что
много не берут, потому что все из стран третьего мира, и работают, между нами
девочками, как леваки, без лицензии, руля и ветрил...
Дидрихс сделала несколько звонков по своему мобильнику, лихо тараторя на
каких-то абсолютно тарабарских языках.
-- Значит так, иных уж нет, а те -- в тюряге, -- обратилась она снова к
Шрагину,-- поэтому я договорилась с господином Ваджрасаттвой. Этот господин
будет в клинике к полудню. Мне его только на днях порекомендовали, а
разговаривала я с ним вообще первый раз. Судя по рекомендациям, господин
Ваджрасаттва любит экспериментировать и иногда у него это получается. Даже не
знаю, в плюс это или в минус. Надеюсь, что сегодня он будет в форме...
Амстердам понравился Сереже, хотя свежеиспеченный циклоп едва мог
разглядеть город единственным своим оком. Амстердам казался слегка
прорисованным в тумане, состоящем из воды и мокрого воздуха, зыбким и даже
призрачным. Жилье, склады, конторы, мосты словно выплывали из бездны,
напоминая свободные космические тела. Не удивительно, что и частная клиника
Долли Дидрихс оказалась суденышком, бывшей баржей, застывшей на туманной
поверхности одного из каналов в районе Старой Гавани. Впрочем, в
полупризрачном городе люди были по контрасту очень приземленные и
узкофункциональные. На улицах это были конкретные наркоторговцы, педики,
азиатские моряки, проститутки и неонацисты. Торговцы продавали азиатскую дурь
педикам, педики продавали железные кресты своих папаш-нацистов молодым
неонацистам, у которых папаши были, наверное педиками, проститутки продавали
свою благосклонность азиатским морякам... В клинике это были конкретные
медсестры.
Ни одного слова на отвлеченные темы вроде "вы мне чем-то напоминаете моего
шурина", только четкие команды и ожидание четкого исполнения. Помыться,
побриться, переодеться в голубой "саван" и загрузиться в палату-каюту, тесную
как гроб, но чистую как одноразовый шприц.
С медиком-инженером Шрагин познакомился минут за двадцать до начала
операции. Щуплый смуглый индус, немало похожий на обезьянку из мангровых
зарослей. Он странно смотрелся на фоне сребробородых портретов Вирхова, Коха и
других научных корифеев Европы, украшавших процедурный кабинет. "Обезьянка"
тщательно измеряла Шрагина, то бишь занималась антропометрией, и снимала
электрические потенциалы кожи. Чудаковатый индус продемонстрировал совсем не
голландский менталитет, по крайней мере бормотал он о том, что индусы-брахманы
родом из Челябинской области, откуда и принесли свои Веды.
Последнне, что заметил Шрагин перед операцией -- это был взгляд Долли, не
добрый и не злой, но предельно цепкий, сконцентрированный.
Когда он очнулся, то ему показалось, что он в центре глубокой ночи. Только
поворочавшись, Шрагин понял, что видимости -- ноль из-за того, что на лице
повязка. Сквозь темноту пробивались лишь какие-то искорки.
Однако искорок становилось все больше и кончилось это тем, что Шрагина
окружили огромные геометрические фигуры. Он как будто был живьем перенесен в
мир геометрии. Что-то вроде пирамиды Хеопса повисло над ним, заставив втянуть
голову в плечи.
-- Здорово, да?- прорезался голос Ваджрасаттвы.-- Я знал, что вам
понравится. И это пока лишь тестовая программа, господин Шрагин. Все еще
впереди. Вы еще не такое увидите, когда снимите повязку.
-- Спасибо за обещания. Этот мой новый глаз -- что-то типа цифровой
видеокамеры?
-- Это две цифровые микрокамеры, господин Шрагин. Одна работает в оптическом
диапазоне, другая в инфракрасном спектре. У обоих каскад чувствительных к
электромагнитному излучению полупроводниковых кристаллов на десятки
мегапикселов и конденсорная линза, которая дает вам естественное поле зрения
без потери освещенности. С помощью пинцета можно вытянуть любую из камер и
использовать ее, так сказать, в ручным режиме. Она будет по прежнему
соединяться с базовым прибором полуметровым световодом, тонким и, что
немаловажно, эластичным. Но камерами, естественно, дело не ограничивается.
Гибкий полиуглеродный чип с производительностью приличного компьютера приращен
к вашей коже на месте брови -- извиняюсь, но лучшего места я не нашел. Этот, с
позволения сказать, бровекомпьютер управляет камерами и посылает
сынтегрированное изображение наноэкрану, толщиной всего в одну молекулу,
который вживлен под веко вашего левого глаза.
Несмотря на чудесное спасение и как будто даже обретение нового зрения,
Шрагину было жутко. Живого в нем стало меньше, неживого больше. И этот процесс
явно был необратимым. Да и видок с этим киберглазом еще, наверное, тот.
-- Наверное я теперь похож на этих страшноватых ребят из вашей индийской
мифологии -- на ракшасов.
-- Некоторые ракшасы пользовались успехом у дам.-- утешил Ваджрасаттва.--
Женщины любят ушами. Говорите им то, что они хотят услышать. Я родился на
востоке Индии, знаете, у нас до сих пор практикуется полиандрия. У красивой
женщины минимум четыре-пять мужей. И все они хорошие ораторы.
На левый "экранный" глаз сейчас проецировалась демонстрационная графика,
порой настолько резкая и яркая, что просто выгрызала зрачок.
-- А почему, господин Ваджрасаттва, нельзя было сигналы от микрокамер
направлять прямо в мозг?
-- Интерфейс, преобразующий цифровой сигнал в приятный оптическому нерву
биохимический вид - мягко говоря, дорогое удовольствие, учитывая что и сам нерв
у вас далеко не в порядке. Но если время и деньги, будут, что говорится в
правильном сочетании, я вас переоборудую. А сейчас давайте поработаем с
настройкой. Клавиатура, вернее сенсорная панелька, была непосредственно
нанесена на бровекомпьютер и имела несколько "кнопок".
Постукиваешь, значит, себя по лбу в разных местах, прохожие тебя за идиота
принимают, а на твоем внутреннем экране разворачиваются меню, с помощью
которых ты управляешь глубиной цвета, яркостью, разрешением , четкостью,
контрастностью, короче качеством картинки.
Ваджрасаттва невольно вызывал уважение и страх. Такого наворотил за весьма
умеренную плату. Человек работает или за деньги или за другой интерес. Какой
другой интерес может быть у Ваджрасаттвы? Скажем, любовь к чистому искусству.
Тогда как далеко он зашел в своем творчестве и была ли эта активность
подкреплена могучим профессионализмом?
-- Как-то мерцает,-- нервно переключился Сережа на конкретику.
-- Всего лишь мерцает? Прекрасно. Надо просто увеличить частоту развертки,
скажем, до сотни герц.
-- Послушайте, господин инженер, а ведь изображение никогда не будет
объемным, если задействован всего один глаз?
-- Кто вам сказал? Просто эффекта объемности добиться труднее. Собственно я
устанавливал эту оптическую систему из расчета на то, что вы хороший
программист. По крайней мере, так мне вас представила госпожа Дидрихс.
Поэтому отнеситесь к своему новому глазу, как к компьютеру на своем рабочем
столе. И на этом компьютере установлена операционная платформа, напоминающая
Яву-Плюс...
Откуда-то сверху донесся странный звук, будто какое-то увесистое тело
шмякнулось о палубу.
- Хм, э, окей.... С глазами вы как-нибудь сами разберетесь, так что
перейдем, пожалуй, к теме пальцев.-- сказал Ваджрасаттва, явно пытаясь скрыть
беспокойство.
А Шрагину стало стыдно, что он забыл про свои пальцы. Наверное, потому что
глаза занимают в жизни героя нашего времени гораздо большее место, чем верхние
